на административные здания и детские учреждения[505]. В первом квартале 1949 года было отмечено 37 случаев самовольного строительства, в том числе 27 индивидуальных жилищ, гаражей и детских яслей. В отсутствие руководства со стороны Комитета по архитектуре во главе с Чечулиным, который должен был управлять всем сверху, Москва сама отстраивалась снизу.
Расследование в отношении Чечулина и Ростковского было завершено в сентябре 1949 года, его результатом стало постановление Совета Министров «O работе архитекторов Чечулина и Ростковского». Проверка была выполнена так быстро, что даже встречные доводы, которыми сам Чечулин ответил на обвинения Гохмана, запоздали[506]. В сентябрьском постановлении и Чечулину, и Ростковскому вынесли суровое порицание за непрофессионализм, проявленный ими при работе над небоскребом на Котельнической[507]. Чечулина сняли с должности главного архитектора Москвы, а Ростковского освободили от обязанностей главы проектного бюро. (Судьба распорядилась так, что со временем все трое стали соседями по дому на Котельнической набережной. В 1952 году Гохман и Ростковский получили квартиры в этом небоскребе: Гохман с семьей из четырех человек – на восьмом этаже, а Ростковский с семьей из шести человек – на втором[508]. Чечулин поселился там же.)
Дело Чечулина широко обсуждалось на собраниях организаций, занимавшихся строительством московских небоскребов. Там судьбы Чечулина и Попова рассматривались как звенья одной цепи. На партсобрании в УСДС в январе 1950 года Борис Иофан осуждающе высказался об обоих: «Для их деятельности характерно самодовольство, самоуспокоенность»[509]. В 1948 году Иофана бесцеремонно отстранили – вероятно, по настоянию Попова – от работы над небоскребом на Ленинских горах. Теперь Иофан как активный член президиума парторганизации УСДС публично заявил, что оба – и Попов, и Чечулин – никогда «не считались с критикой, с мнением масс, они забыли о том, что советский строй мощен силой народа, силой коллектива»[510]. Разбирательство в отношении Чечулина произошло за несколько недель до снятия Попова: его сместили с должности главного архитектора Москвы как раз тогда, когда «московское дело» только начиналось. Однако совпадение двух этих событий по времени отнюдь не было случайным. В конце 1949 года в Московском горкоме партии сочли, что Попов давно покрывал Чечулина и сознательно заглушал любую критику в адрес главного архитектора[511].
То, что выявило расследование деятельности Чечулина, бросило тень не только на конкретных архитекторов, но и на архитектурное сообщество в целом. И все же дело Чечулина, похоже, имело лишь незначительные последствия как для самого Чечулина, так и для всей советской архитектуры. Он сохранил за собой положение одного из самых востребованных зодчих Советского Союза и в дальнейшем спроектировал самые значительные здания периода позднего социализма. В 1950-х годах Чечулин построил гостиницу «Россия» (на том самом месте, которое в 1947 году было выбрано для строительства по его же проекту небоскреба в Зарядье, так и не поднявшегося выше фундамента). Еще он спроектировал московскую гостиницу «Пекин» и бассейн «Москва» – огромный открытый плавательный бассейн, возведенный на фундаменте недостроенного Дворца Советов. С 1965 по 1979 год Чечулин руководил строительством Дома Советов РСФСР (теперь это здание, известное как Белый дом, занимает правительство Российской Федерации). Чечулин был плодовитым и талантливым зодчим, ему удалось сохранять авторитет и известность в течение многих десятилетий, несмотря на политические и культурные потрясения.
Тем не менее разбирательство в отношении этого тяжеловеса от архитектуры ознаменовало новый этап в градостроительной истории Москвы. В 1949 году на московскую политическую и архитектурную сцену шагнули новые действующие лица. Должность первого секретаря Московского горкома партии, которую ранее занимал Попов, перешла к Никите Хрущеву, которого Сталин специально отозвал с Украины. Позднее Хрущев вспоминал: «Мотивировка отзыва меня с Украины в Москву в 1949 году – на мой взгляд, результат какого-то умственного расстройства у Сталина». Хрущев был «абсолютно уверен, что Попов… не заговорщик». Вместе с тем будущий советский лидер находил, что молодой московский партийный руководитель «неумно вел себя. Бесспорно, оказался не на должной высоте»[512]. Хрущев прибыл на новый пост в Москву как раз вовремя, чтобы заменить Чечулина своим назначенцем. Главным архитектором Москвы Хрущев сделал Александра Власова, вызванного из Киева. Хрущев с Власовым уже работали вместе над реконструкцией главной улицы Киева – Крещатика[513]. Власов обладал достаточным опытом: в 1920–1930-е годы он работал в Москве, а с 1944 по 1950 год занимал должность главного архитектора Киева. Вернувшись в столицу, Власов обнаружил, что комитет, во главе которого его поставили, занят разработкой нового Генерального плана реконструкции Москвы.
Монументализм и новый генплан реконструкции Москвы
Как уже было сказано, занимаясь «делом Чечулина» в 1949 году, советские функционеры обнаружили, что метод «наскока» он практиковал и в качестве главного архитектора Москвы. Привычка Чечулина вносить внезапные изменения в проект небоскреба на Котельнической набережной и явные промахи, допущенные им в комитете по градостроительству, были общими симптомами того масштабного хаоса, который творился в этой сфере Москвы в послевоенный период. Расследование деятельности Чечулина дало властям повод обсудить недостаток централизации и беспорядочный характер проектирования в столице. Из-за того, что повсюду трубили о строительстве небоскребов, возникало впечатление, будто это четкий и слаженный план, – на деле же на стройплощадках Москвы, не говоря уж о градостроительных ведомствах, царила полная неразбериха.
«Дело Чечулина» ясно показало, что градостроительная система Москвы нуждается в более строгом надзоре и координации. Но уже летом 1949 года московские архитекторы и планировщики дорабатывали то, что так и оставил незавершенным главный архитектор: создавали новый Генеральный план реконструкции столицы. Толчком к его разработке стало еще одно совместное постановление Совета Министров СССР и ЦК партии, выпущенное в феврале 1949 года. Изначально новый Генплан Москвы мыслился как документ, на основе которого можно будет работать ближайшие 20–25 лет, хотя к августу 1949-го этот срок сократили уже до 10 лет[514]. Коллектив, собранный чтобы довести этот план до конца, состоял из главных членов Комитета по делам архитектуры СССР, среди которых были Аркадий Мордвинов и Григорий Симонов. Им дали всего несколько месяцев, после чего новый Генплан следовало представить государственным и партийным деятелям для одобрения[515].
Чтобы разработать новый план реконструкции советской столицы, московские власти должны были для начала оценить удачи (и неудачи) первого Генплана, принятого в 1935 году Прежний Генплан представлял собой всеохватную градостроительную программу: расширение границ Москвы, системы ее водных артерий, транспортной и энергетической инфраструктуры, благоустройство главных магистралей и проспектов. Он задумывался как рассчитанная на 10 лет программа роста и развития Москвы, однако в 1941 году из-за
