с тех мест, где теперь воздвигались небоскребы. Московские монументальные здания, призванные привнести в советскую столицу порядок, на деле сами порождали хаос.
Илл. 4.12. Вид из главного здания МГУ на Ленинских горах. Вокруг еще строящегося здания университета разбросаны бараки-времянки. 1951 г.
Глава 5
Москва теневая
В первом постановлении о небоскребах, изданном в январе 1947 года, не упоминалось о том, что места, выбранные для строительства московских высоток, не свободны. К решению очень сложной задачи выселения и переселения тех людей, которые жили на этих местах, власть приступила лишь после того, как проект возведения небоскребов одобрили и начали разрабатывать. Таким образом, в ближайшие несколько лет каждое из министерств и ведомств, шефствовавших над строительством новых высотных башен в Москве, оказалось ответственно еще и за возведение жилья, школ, поликлиник и прочих необходимых учреждений для переселенных москвичей. В 1949 году устройством судьбы жителей, лишившихся прежнего жилья из-за строительства небоскребов, занимались уже чиновники на всех уровнях бюрократической системы – от служащих в конторах, специально для этого созданных, до самого Лаврентия Берии, курировавшего проект небоскребов вплоть до своего ареста в июне 1953 года. С самого начала своего осуществления в 1947 году проект небоскребов привнес в столичное проектирование и управление постоянный конфликт между символическими требованиями советской власти и практическими нуждами городской жизни. В оставшихся главах мы рассмотрим разнообразные формы, в которые выливался этот конфликт. Здесь же мы проанализируем непримиримое противоречие, обозначившееся между (условно) Москвой плановой и Москвой теневой. Эти два города – идеальный и реальный – были связаны между собой неразрывными узами. Монументальная Москва, какой она представала в идеализированных планах градостроителей, могла обрести материальную форму лишь при поддержке обширного теневого города – города, состоявшего из рабочих, каналов поставок и переселенных москвичей.
Архитектурные рисунки с изображением будущего облика Москвы – например, работы Дмитрия Чечулина и Михаила Посохина – делали почти невидимым это несовпадение идеальной Москвы с реальной. Однако этот конфликт отчетливо проступает в сохранившихся обращениях, которые писали в те годы горожане, пытавшиеся выразить недовольство: простые граждане добивались того, чтобы государство обеспечило их жильем надлежащего качества. Многие жаловались и на то, что их переселяли из центра Москвы в новые районы на самой окраине. В следующие несколько лет сотни привилегированных советских семей получили от проекта небоскребов пользу: вселились в роскошные квартиры в трех жилых высотках в центре столицы. Но в те же годы, в конце 1940-х – начале 1950-х, десятки тысяч их соседей, напротив, оказались переселены из центра на окраины. Из-за этого социальное расслоение и сословное неравенство обрели новое измерение: жители советской столицы начали соотносить собственную жизнь и судьбу с развернутым строительством небоскребов.
Словом, появление небоскребов поставило вопросы о том, кто же в Москве «свой» и что значило быть москвичом в последние годы сталинского правления. Но одновременно на первый план вышли и другие вопросы о принадлежности, исторические по своей сути. Когда при рытье котлована оказались подняты артефакты из далекого прошлого, советские зодчие и власти были вынуждены решать вопрос о принадлежности к Москве уже не людей, а предметов. Какие здания, памятники и улицы следует сохранить, а какими пожертвовать? Особенно остро эти дилеммы встали в связи с определенным под небоскреб участком в Зарядье – исторической части Москвы неподалеку от Кремля. Археологические раскопки, затеянные в Зарядье, прервали уже начатое там строительство высотки: тщательно подготовленный план пришлось отложить, подчинившись желанию сохранить историческое наследие. Хотя многие жилые здания в Зарядье только что бесцеремонно снесли, расчищая место для будущего небоскреба, материальные остатки более давнего прошлого бюрократы сочли более достойными бережного сохранения. Идеология позднего сталинизма, высоко ценившая места, которые можно было отнести к русскому национальному наследию, одновременно и формировала, и усложняла монументальное преображение Москвы.
Монументальная Москва и призрачный город в ее тени
Переселение десятков тысяч людей стало одним из наиболее значительных последствий проекта московских небоскребов. Но в 1947 году, только приступая к работе над этим строительным проектом, советские власти даже не помышляли ни о каком переселении. И руководители советского государства, и архитекторы ставили на первое место в дискуссиях вопросы стиля и символику и едва ли уделяли внимание более будничной подоплеке своих монументальных планов. Конечно, восемь московских небоскребов всегда мыслились как нечто большее, чем просто отдельно стоящие здания. Их должны были возвести в особых местах на определенном расстоянии друг от друга, чтобы они изменили облик города в целом. Авторы проектов прекрасно понимали, что эти здания станут элементами обширного архитектурного ансамбля – такое понимание общей задачи хорошо удалось запечатлеть архитектору Михаилу Посохину в перспективном рисунке, изображавшем будущий небоскреб на площади Восстания (илл. 5.1).
Илл. 5.1. Высотка на площади Восстания. Рисунок М. В. Посохина. 1951 г. Собрание ГНИМА им. А. В. Щусева
Жилая высотка Посохина в центре и ее «сестра» – гостиница на Дорогомиловской набережной на другом берегу реки – смотрятся опорными точками на городском плане, складывающемся из неоклассических зданий, садов, парков и проспектов, которые уходят вдаль до видимого горизонта. В пору Октябрьской революции Посохин был еще ребенком, а главным архитектором небоскреба на площади Восстания он стал в возрасте чуть за тридцать. Позднее, с 1960 до 1982 года, Посохин занимал должность главного архитектора Москвы, но начиналась его профессиональная карьера далеко от столицы – в сибирском городе Томске. Там юный Посохин, когда не читал романы обожаемого Джека Лондона, учился живописи у Вадима Мизерова – акварелиста, работавшего в стиле импрессионизма. Позже, учась уже в Академии художеств в Ленинграде, он «один с альбомом бродил по городу и впитывал гармоничный характер его архитектурного окружения». Посохин вспоминал, как впервые «остался один на один с большим городом с его неповторимыми красотами, архитектурой и масштабом жизни»[525]. Хотя изначально Посохин учился художественному мастерству, будущему зодчему, как и многим представителям его поколения, довелось в годы первой пятилетки практиковаться в области промышленного строительства. В начале 1930-х Посохин вернулся в Сибирь, где работал в команде топографов и геодезистов на Кузнецкстрое. Это была стройка большого металлургического завода и в придачу к нему – социалистического микрорайона (Соцгорода) в городе Сталинск.
Переехав в 1935 году в Москву, Посохин решил стать архитектором. Он рассчитывал найти в этой области применение и своему таланту художника, и уже обретенным научным познаниям. Дверь же в профессию Посохину открыли его акварельные рисунки, которые он показал
