С адвокатом Коле повезло — накануне суда подследственный готовился к куда худшему исходу. Обвинитель требовал максимального срока: мол, уже дважды судимый, на путь исправления не встал, при задержании оказал сопротивление работникам милиции. Короче — закоренелый преступный тип. Адвокат, грамотно подловив говорившего на презумпции невиновности, сразу же извлек собственные козыри: первая судимость, которую Кашкетин отбывал в ВТК, на «малолетке», давно погашена, руководство ИТУ, где клиент отбывал вторую судимость, характеризует его как вставшего на путь исправления, по месту последней работы подсудимый также характеризуется положительно, а протокол о сопротивлении работникам милиции составлен лишь спустя день после задержания. К тому же в показаниях работников МВД явное расхождение во времени и деталях. На судью эти аргументы произвели должное впечатление: эпизод с «сопротивлением сотрудникам МВД» был снят, что и повлияло на приговор.
«Пятилеточка общака», то есть пятилетний срок в исправительно-трудовом учреждении общего режима, стал для Коли манной небесной. По дороге из здания суда, сидя в автозаке, именуемом на тюремном жаргоне «блондинкой», осужденный воскрешал в памяти перипетии уголовного дела, беседы со следователем и защитником, только что закончившееся судебное заседание и, довольный относительно легким приговором, едва заметно улыбался...
А ведь на «Матросске», где подследственный ожидал суда, следак сулил ему максимальное наказание — десять лет с конфискацией.
«Да ладно тебе, че я такого сделал! — искренне возмущался тогда Коля. — Ну, подумаешь, лохам рыжье фуфловое задвинул. Так ведь за руку их не тянул, не заставлял, сами купились... А насчет гаек этих я тебе все как есть рассказал. Тоже мне, преступника нашел... Вон, в стране банкиры да олигархи миллиардами воруют, и никто никого не садит... »
«А ты не обобщай, — зло перебивал следователь, — я не банкирами да олигархами занимаюсь, а конкретно тобой. Где кольца брал? Кто фальшивые пробы ставил? А-а, не хочешь подельников сдавать? Ну-ну — сам ведь знаешь, кого кинуть хотел! Смотри, Кашкетин, пожалеешь...»
Промысел Кашкетина был весьма прост, не требовал ни значительных денежных вложений, ни многодневной разработки будущего объекта мошенничества. Три-четыре раза в неделю Коля, имея при себе несколько позолоченных обручальных колец из бронзы, но с безупречными клеймами 586-й пробы, отправлялся на один из столичных вокзалов. Минут сорок он вертелся в кассовом зале, намечая терпилу. Таковой чаще всего оказывалась какая-нибудь пожилая тетенька из провинции, приехавшая в столицу за покупками. Определившись с объектом, Кашкетин придавал физиономии растерянное выражение и, подойдя к женщине, принимался «укатывать лошицу»: мол, извините, такое дело... Сам приезжий, деньги украли, а дома жена на сносях, надо срочно ехать, а не на что... Не купите ли колечко? Недорого отдам, в два раза дешевле, чем в ювелирном магазине. Ну войдите в положение, выручайте — вы ведь сами наверняка мать! Да что вы, настоящее, конечно, — вот и проба стоит! Да и не предлагал бы, если бы крайняя нужда не заставила!..
Как правило, многие покупались. Упоминание о «жене на сносях» особенно располагало к продавцу пожилых женщин. (Впрочем, иногда клиентами были и мужчины, и тогда мошенник обычно говорил о «больном отце».) К тому же Коля был чисто одет, безукоризненно выбрит, говорил тихо, растерянно... Он не был похож на грязного вокзального бомжа, просящего на опохмелку, он хотел увидеть беременную жену и потому внушал невольные уважение и доверие. Да и цена за обручальное кольцо выглядела для терпил весьма заманчивой. Золото всегда в цене — почему бы и не приобрести по случаю? А помощь попавшему в беду человеку несомненно возвышала покупателей в собственных глазах...
Мошеннику трудно было отказать в логике. Он просчитал, что подделка наверняка обнаружится за несколько сот километров от Москвы (если вообще когда-либо обнаружится). И вряд ли жертва мошенничества отправится в столицу лишь для того, чтобы накатать на него «заяву» в ментуру. К тому же «фармазон» (то есть мошенник) исправно отстегивал деньги «смотрящим» из тех московских и подмосковных группировок, которые «держали» вокзалы, на которых он работал. А потому всегда мог рассчитывать на поддержку и помощь при возможных неприятностях с мусорней.
Но от «запала», случившегося в феврале 2002 года на Белорусском вокзале, Кашкетина не спас бы даже начальник всей транспортной милиции Москвы.
Вроде бы Коля все сделал правильно: и терпилу подыскал фартового — хлипкого пожилого лоха интеллигентной наружности, и «подъехал» к нему грамотно, и «укатывал» без нажима: понимаете, сам из Смоленска, второй день в Москве, позвонил домой — и на тебе, беда: отец от инфаркта умирает! Надо вот срочно домой возвращаться, да деньги украли...
Мужичок взял кольцо, подозрительно повертел его в руках, цепким взглядом оценил клеймо пробы... А затем, достав из кармана перочинный ножик, щелкнул лезвием, слегка царапнув «гайку» острием.
«Это не золото», — безапелляционно резюмировал он.
«Да как не золото! — делано возмутился Кашкетин. — С самой свадьбы ношу!»
Коля попытался было благоразумно отобрать кольцо назад, но покупатель с неожиданной прытью вцепился в него мертвой хваткой и, оглянувшись, на свое счастье заметил милицейский патруль.
«Товарищ сержант, попрошу вас подойти! — крикнул терпила. — Вот этот гражданин только что попытался продать мне явно позолоченное кольцо, выдавая его за золотое. Вот это самое... »
Спустя несколько минут и продавец, и несостоявшийся покупатель сидели в вокзальном отделении милиции. Версия об «отце, умирающем от инфаркта в Смоленске», рассыпалась в прах, так же как и версия обладания обручалкой со дня свадьбы. Во-первых, гр. Кашкетин Н. В. имел постоянную московскую прописку, а во-вторых — никогда не был женат. Конечно, с ментами можно было бы добазариться, поменяв показания: мол, ничего не знаю, сам такое купил, и иди докажи, что не так! Однако коварный терпила неожиданно продемонстрировал служебную «ксиву» — он оказался доцентом Высшей школы милиции МВД РФ. К тому же субъект с якобы золотым кольцом был дважды судим, и эти обстоятельства решили все.
Задержанного определили в камеру ИВС, и уже назавтра в квартиру Кашкетина отправились оперативники для обыска. Мусора обнаружили за унитазным бачком целлофановый сверток, в котором хранилось тридцать четыре кольца желтого металла с клеймом Пробирной палаты Российской Федерации. Последующая экспертиза установила, что клейма поддельные, а сами кольца выполнены из бронзы и лишь покрыты слоем золота толщиной в полтора микрона. Заявление доцента Высшей школы МВД, содержимое целлофанового свертка и акт экспертизы стали основными аргументами обвинения.
Естественно, следак тут же наехал на подследственного — мол, откуда у тебя кольца, кто с тобой в доле, кто их штампует, сколько уже продал?
Коля лишь угрюмо отмалчивался: давать ментам поганым хоть какие-то концы было не в его правилах. К тому же, при всем своем желании, он и сам толком не знал людей, продавших «фуфлыжное рыжье». Поддельные кольца он купил в конце позапрошлого года в Калининграде, у каких-то литовцев из Каунаса, по весьма сходной цене: пятьсот долларов за килограмм. И содержимое целлофанового свертка было лишь жалким остатком удачного приобретения... Высокий статус потерпевшего и нежелание подследственного колоться послужили причиной появления милицейского протокола «об оказании сопротивления при задержании». Протокол этот мог серьезно повлиять на решение суда.
Но, к счастью, все обошлось.
Пять лет — детский срок: как говорят бывалые арестанты, одной ногой у толкана можно пересидеть. За свои тридцать пять лет Кашкетин дважды побывал в местах лишения свободы и потому не страшился зоновской неизвестности.
Ничего — и за колючим орнаментом люди живут!
* * *
Свой первый срок Коля получил в шестнадцать лет за примитивный «гоп-стоп», то есть уличный грабеж. В конце семидесятых в подмосковных Люберцах, где он родился и вырос, промышляло немало дворовой шпаны, выезжавшей «для серьезных дел» в зажравшуюся Москву. Кто-то специализировался на угонах автомашин, кто-то срывал с прохожих меховые шапки, кто-то обирал пьяных... Дворовая команда, где подвизался пацан, выезжала в столицу в дни, когда на крупных заводах платили получку. Значительная часть жалованья оставлялась московскими пролетариями в пивных и винно-водочных магазинах. Провести пьяного и беспечного клиента до темного двора или подъезда и обобрать его до нитки было для команды из трех-четырех человек делом техники. Но, как говорится, сколько веревочке ни виться...
