Тут же, на полу, в углу класса, как убитые, уснули и мы с Милетичем.
Проснулся я, наверное, уже за полночь. На белой стене неподвижно чернела тень, отброшенная от переплета оконной рамы неярким, пепельным светом луны. Мелькало еще что-то зыбкое, мятущееся, — я догадался, что это очертания веток тополя, раскачивавшихся за окном.
Я сразу понял, где я. В сознание туго входила мысль о Лаушеке, о Неделько, о Мусиче: что за страшная, неумолимо жестокая, не знающая ни снисхождения, ни справедливости сила преследует моих друзей? Подле меня прерывисто дышал и бессвязно бормотал во сне Лаушек. Мне захотелось прижать его к себе, обнять, укрыть шинелью…
Иован, лежавший с другой стороны, тоже завозился.
— Ты не спишь, брате? — глухо опросил он.
— Нет, не спится…
Милетич приподнялся прислушиваясь. Раздавался храп бойцов, с улицы доносились окрики часовых. Ощущение покоя и безопасности, однако, и у меня и у Иована было непрочным, зыбким, как тень ветвей на белой стене.
Побратим придвинулся ко мне вплотную.
— Опять, кажется, начинается непонятное. Как в прошлом году, когда мы здесь все чуть не погибли… Ужасная то была зима. Я расскажу тебе о ней, чтобы ты все знал… — Иован еще больше понизил голос. — Есть у нас такой паразит — метиль, червь. Он заводится в печени овцы, если она поест сочной травы на лугу сразу же после половодья. Три месяца овца не хворает, даже жиреет, а потом начинает чахнуть и скоро издыхает. Что-то похожее на это происходит с нами. Какой-то метиль точит и точит изнутри организм нашего войска, с виду такой крепкий, здоровый организм.
«Правильно», — подумал я, слушая Иована. Мне тоже в последнее время все чаще стала приходить в голову мысль, что не все благополучно в партизанской армии».
5
«…Ноябрь тысяча девятьсот сорок второго года. Освобожденный город Бихач…
Иован записал в своем дневнике:
«Здесь я столько узнал интересного, столькому порадовался, что верится в то, что все хорошее, о чем я сейчас мечтаю, сбудется. Путь передо мной открывается широкий, светлый…»
Югославская молодежь собралась в Бихаче на свой первый антифашистский конгресс. Просторный зал театра был наполнен сурово-сдержанными юными бойцами. На широкой сцене, убранной коврами, с огромным портретом Сталина, сидели за столом президиума молодые герои, юноши и девушки, а среди них Иво Лола Рибар — народный герой, генеральный секретарь СКОЮ, член ЦК компартии, душа революционной молодежи Югославии.
Иован никогда не забудет его речи. Опершись о стол обеими руками, весь подавшись вперед, Иво с жаром рассказывал о борьбе югославских трудящихся с гитлеровцами. Он призывал юношей и девушек учиться у советских комсомольцев побеждать врага. С любовью и гордостью Лола говорил о Советском Союзе и о Красной Армии, которая в то время окружала под Сталинградом немецко-фашистские войска и уничтожала их, одновременно ведя наступление на других фронтах.
— Принимая на свою грудь всю силу удара фашистских армий, советские бойцы дают нам возможность дышать свободно на этом клочке территории. Стараясь спасти свои войска под Сталинградом, Гитлер снимает дивизии из оккупированных стран, в том числе и с Балкан, и шлет их в Россию. Именно это, — говорил Лола Рибар, — и позволяет нам держаться здесь и развивать народно-освободительное движение. Мы никогда не забудем этого, дорогие мои друзья! — закончил он.
Все делегаты конгресса, поднявшись, в едином порыве воскликнули:
— Живео Црвена Армия! Живео Сталин — наш учитель и защитник!
А какие хорошие песни пели в перерывах между заседаниями. И «Широка страна моя родная», и «Каховку», и «По долинам и по взгорьям», и стихи Петра Негоша, написанные более ста лет назад, но и теперь звучащие гордой уверенностью в том, что народ, борющийся с тиранией, отстоит «святой закон юнатский, имя сербское и свет свободы»:
Разве сгинет в тьме ужасной сила солнца золотая?От лучей твоих засветит сербам животворно пламя,Станет ярче и чудесней над грядущими веками…
Возвращаясь в батальон под впечатлением всего услышанного и пережитого на конгрессе, Милетич неустанно повторял про себя эти строки из «Горного венца».
Он привез бойцам ободряющие вести. Герои Сталинграда и других советских фронтов, перейдя в решительное наступление, отвлекли на себя столько фашистских войск, что англо-американцы при исключительно благоприятных условиях смогли развивать операции в Египте, в Алжире, в Северной Африке и на Средиземном море. И в самой Югославии, ничего не достигнув тремя наступлениями, оккупанты, казалось, попритихли, смирно сидели в своих гарнизонах. Свободные территории отмечались на картах уже не маленькими разрозненными кружочками, а большими пятнами, разбросанными на значительном пространстве от Адриатического моря до реки Савы, от Словенских Альп до южных районов Черногории. Была создана Народно-освободительная армия, сформированы новые дивизии и корпуса.
— Дивизии, корпуса! — Иован усмехнулся. — Конечно, так можно и пенек назвать деревом. В том-то, очевидно, и беда, что у корпусов, как и у простых отрядов, по-прежнему не было ни складов снабжения, ни запасов оружия, никакой материальной базы для жизни и борьбы. Только одно название — корпус. Шепотом поговаривали о том, что основные должности в штабах занимают интеллигентики, чем-то угодившие Тито и в такой же степени причастные к военному искусству, как к китайской грамоте. Народ насмешливо называет их «родолюбами» — патриотами в кавычках, ухитряющимися спокойно и славно пожить в тылу за спинами бойцов. Тем не менее партизаны верили в заманчивую возможность воевать в составе крупных соединений, на широком фронте. Они думали, что их поведут на большое решающее сражение. И было похоже, что руководство верховного штаба действительно готовило такое сражение. В начале января 1943 года главные силы НОВЮ целиком были сосредоточены в Боснии. От голода, грязи, скученности в войсках вспыхнула эпидемия тифа. Но несмотря на все тяготы, люди были бодры, были убеждены, что это сосредоточение сил предшествует какой-то колоссальной операции.
И тут случилось то, чего никто не ожидал…
Иован умолк, поникнув головой. Когда он снова заговорил, голос его был глух. Видимо, в его памяти встала страшная картина пережитого.
Восемнадцатого января, соединившись вместе, немцы, итальянцы, усташи, «домобранцы» и четники внезапно напали на партизан. Как снег на голову среди лета. Казалось, будто дивизии НОВЮ нарочно втиснулись в замкнутое пространство между Динарским хребтом и боснийскими Рудными горами с реками Врбас и Сава, чтобы их там окружили.
— Почему же так произошло? — Я вопросительно посмотрел на Иована. — Что делали штабы с их службой разведки? Или они не собирали и не изучали сведений о противнике? Ведь оккупанты, наверно, в течение недель подтягивали войска и занимали выходы из «мешка», в котором вы очутились.
— Я думаю, что это «родолюбы» проворонили, — заметил Милетич и продолжал свой рассказ.
Кольцо окружения смыкалось все теснее. Наступая от Сараева, немцы стремились отрезать пути отхода в Герцеговину и Черногорию. В том направлении еще оставался выход через Неретву и дальше, по горному ее течению. Мосты через реку были еще целы. Но приказа на отход не поступало, и бойцы из последних сил до марта сдерживали врага. Их валили и пули и тиф. Больные и раненые не покидали занесенных снегом позиций. Положение было катастрофическим.
И вдруг новая неожиданность: в марте гитлеровцы прекратили свои атаки. Оказывается, подполковник Влатко Велебит, доверенный человек Тито, встретился где-то в долине Рамы с представителями немецкого командования и в результате переговоров принял предложение о перемирии. Вучетин, Янков и многие бойцы в Шумадийском батальоне отнеслись к этому известию с удивлением, настороженно, Вучетин утверждал, что всякий мир с немцами, пока они находятся в Югославии, оскорбителен для честных патриотов, что это в худшем случае провокация, а в лучшем — просто недомыслие Велебита, который, очевидно, не знает народной поговорки: «Кто с недругом тыквы сажает, о голову того они и разбиваются». Катнич же уверял всех, что Тито этим маневром намеревается обмануть немцев. Таково было и официальное объяснение причины переговоров с врагом.
Позже стало известно, что при этих переговорах Велебит добился от немцев разрешение на свободный выезд в партизанскую зону семей некоторых членов Политбюро, находившихся на оккупированной территории. Так, немцами была отпущена вторая жена Тито, словенка, проживавшая в Загребе. Кроме того, Велебит договорился об обмене пленными. Взамен тех лиц, которые были нужны Тито и Ранковичу, он согласился отпустить многих немецких офицеров и гестаповцев, захваченных в плен партизанами. За какие-то еще особые обязательства со стороны Велебита немцы обещали некоторое время не нападать на партизанские войска. И действительно, после переговоров гитлеровцы не проявляли активности. Наступило затишье.
