— Кончено, я проиграл. — Он положил карты.
— До следующей партии, мистер Джилас. Мы сыграем её вчетвером. Пригласим еще Карделя. Я рад, что вы научились говорить по-английски, идя, что называется, напролом и не обращая внимания на ошибки. Вы правильно поступаете, что не смущаетесь подобными пустяками, — снисходительно похвалил своего гостя Хантингтон, отворяя перед ним дверь.
— Один из первых по списку, — кивнул Маккарвер вслед ушедшему и торжественно положил перед полковником несколько листков бумаги.
Хантингтон впился в них глазами.
— Вы превзошли самого себя, Шерри! — восхищенно воскликнул он.
— И вот что еще, — Маккарвер развернул карту Югославии с помеченными на ней месторождениями полезных ископаемых.
Хантингтон мельком взглянул.
— Это потом… Геологией мы еще успеем заняться. — Он с улыбкой потрепал Маккарвера по плечу. — Я рад, Шерри, что вы проявляете столь тонкое понимание нашего долга по отношению к этой стране… Хотите виски? Получил по воздуху.
Маккарвер рассказал Хантингтону о военной стороне своей «разведки» в Боре, о блестящей операции в Сине, проведенной при «его личном участии», и замолвил словечко за фон Гольца.
Хантингтон одобрил его мысль — привлечь пленного немецкого полковника к работе в верховном штабе в качестве военного советника или консультанта.
— Это усилит оперативное руководство, — сказал он и снова перечитал список. Лицо его выражало такое удовлетворение, что Маккарвер уже не сомневался: отныне первая скрипка в делах миссии будет принадлежать ему, Маккарверу. «Мой друг и попутчик Баджи Пинч не слишком обрадуется этому обстоятельству», — подумал он с внутренней усмешкой.
— Я за эту поездку отстал от жизни, — обратился Маккарвер к Хантингтону, все еще погруженному в чтение списка. — Как с черчиллевским вариантом? Судя по тому вниманию, какое капитан Пинч оказывал приморью, англичане еще не отказались от него?
— Чепуха! Наши младшие партнеры так завязли в своей пресловутой средиземноморской сфере влияния, что ничего не видят дальше Балкан. Высадка на Балканах имеет мало шансов на успех. Советская Армия продвигается слишком быстро, — говорил Хантингтон, делая отметки в списке против фамилий тех, кого он знал лично. — Наши интересы всеобъемлющи и протяженны. Мы пока не в состоянии управиться одновременно везде. Но, к счастью, наша фирма, в делах которой мы с вами немного заинтересованы, заработала теперь вовсю и выпускает в месяц столько бомбардировщиков, что…
— Дивиденды, значит, растут? — с придыханием и жадным блеском в глазах спросил Маккарвер и тремя пальцами сделал профессиональное движение торговца, подсчитывающего доллары.
— Вы неисправимый стяжатель, — пожурил его Хантингтон. — Эти наши маленькие прибыли — ерунда в сравнении с теми, которые нас ожидают, которые уже улыбаются нам. Одним словом, мы становимся хозяевами положения, Шерри. Наш Айк[51] будет командовать вторжением союзных армий.
— Вторжение! Когда же и где?
— На западе, во Франции. Операция «Оверлорд»! И осуществится она тогда, когда открытие второго фронта станет для нас неизбежной необходимостью.
— Понимаю. А как же здесь?
— Всему свой черед. Сейчас нам нет смысла преодолевать тут горные преграды, тратить деньги и военные материалы, необходимые в первую очередь в других местах. Этот список, Шерри, — со сдержанным пафосом продолжал Хантингтон, — стоит выигранного сражения… Как говорит местная пословица, вот тот камушек, который перевернет телегу. Но перевернет он ее не теперь, а гораздо позже, в нужный и удобный для нас момент. Политика дальнего прицела, Шерри, — самая мудрая политика. А пока будем изучать здесь обстановку, а главное, людей, как истинный бизнесмен изучает банковский счет своего клиента, прежде чем начать с ним дело. Присаживайтесь-ка сюда поближе. Меня особенно интересуют несколько лиц из этого списка. Начнем хотя бы с Моши Пьяде. Какие у вас сведения о нем?
Маккарвер заглянул в примечания к списку, которыми его снабдил фон Гольц.
— Связь с рабочими организациями…
— Точнее, Шерри. Был провокатором?
— Да что-то в этом роде. Еще до войны.
— Так, так. Но для нас важнее, что Пьяде теоретик. Его попытки «обогатить» и «углубить» марксизм достойны поощрения. Он способен любое нужное нам дело выдать за шаг вперед в развитии коммунистической доктрины. Правда, сам он карлик, и его философия не поднимается на более высокий уровень от того, что он ходит на высоких каблуках. Но несмотря на это, вернее, благодаря этому, Пьяде как агитатор и пропагандист — истинная находка для Тито и… для нас. Между прочим, Пьяде балуется живописью и сочиняет еще любовные стансы. Вот, кстати, его рисунок на сюжет его же стихов. Взгляните-ка!
Маккарвер посмотрел на протянутый ему рисунок и присвистнул от удовольствия.
— Пикантно! Ничего не скажешь.
— Еще бы! Но дальше. Милован Джилас?
— Еще студентом он оказывал мелкие услуги югославской полиции. Был «безмолвным наблюдателем». Аккуратный информатор, — ответил Маккарвер.
— В отца! По моим данным, он сын жандармского капитана. Журналист. Надеюсь, найдет лучшее применение своему таланту, если начнет пропагандировать философию Пьяде. Из Джиласа может со временем выйти югославский Геббельс. Не удивляйтесь, Шерри. Этот человек далеко пойдет.
— Но не слишком ли простоват?
— Ничего, — заверил Хантингтон. — Именно тем он и хорош — кажется выходцем из народа! В нашем вкусе. Он выигрывает в глазах толпы тем, что одевается, как бродяга, а говорит, как идейный человек. Перед Тито и Ранковичем он ходит на задних лапках, хотя к Ранковичу, как к холостяку, имеет неприязнь из-за своей жены Митры Митрович.
— Ее недавно выпустило гестапо.
— Надо думать, не зря? Отлично. Эта Митра, говорят, так же ловко обманывает мужа, как он ловко обманывает народ своими речами и всем своим поведением. Учтите, Шерри, каждая деталь имеет для нас значение. Джйлас, или Джидо, как его запросто называют, хорош еще тем, что он с легкостью фокусника может из мухи сделать слона, а из слона — муху. Но главное его достоинство — простак! Этого, к сожалению, нельзя сказать об Эдуарде Карделе: уж очень он приторно вежлив, всем улыбается, всем кланяется. Дипломат! Между прочим, тоже теоретик, так сказать. Второй секретарь ЦК и член Политбюро. Правая рука Тито. Даже спит с ним на одной кошме. Труслив. Заметили? У него в глазах постоянно скорбное выражение какой-то овечьей обреченности, как будто его сейчас поведут на бойню, и он вот-вот жалобно заблеет. Выручает его то, что он хорошо знает русский язык.
— Как же! — подхватил Маккарвер. — Он жил в Москве. Учился там и даже чуть ли не преподавал в партийной школе.
— Браво!
— Был послан туда Горкичем, прежним секретарем югославской компартии.
— А, тем самым, которого называют троцкистом? Троцкисты, Шерри, это люди нашей ориентации. Так, значит, связь с Горкичем…
— В прошлом, — улыбнулся Маккарвер. — А сейчас Кардель связан с начальником гестапо Словенского Приморья по кличке «Йожица», помог ему разыскать и уничтожить три партизанских штаба в Словении.
— Хорош гусь! Был, кажется, анархо-синдикалистом. Все очень закономерно. Тем не менее я удивлен…
— Жена и дети Карделя находятся в концлагере под Белградом. Этим немцы его и держат.
— Удивлен, как им еще не занялся Ранкович?
— Да ведь и Ранкович в списке…
— Именно потому он и должен с особой строгостью вылавливать и карать предателей. Александр Ранкович… По прозвищам — Марко, Страшный, Конспиративный. Это в своем роде перл.
— На содержании у полиции чуть ли не с тридцать пятого года.
— Так, так.
— В свое время помог ей истребить около ста партийных руководителей. Таким образом, расчищал путь для Тито и для себя, разыгрывая роль рабочего. В новом ЦК стал ведать партийными кадрами, поэтому ему известно досье каждого здесь.
— Все ясно! — Хантингтон сделал паузу. — Тито знал, с кем имеет дело. Непонятно одно: почему он терпит сейчас абсолютное диктаторство Ранковича? Ведь этот портной совершенно по своей мерке перекраивает и партию и армию; бесконтрольно распоряжается кадрами. Надо полагать, за этим что-то кроется. — Полковник опять глубокомысленно помолчал. — Видимо, Ранкович многое знает о Тито. Это важно для нас, и я уже давно наблюдаю за ним. На вид Ранкович тихонький, сдержанный, скромный, всегда держится в отдалении, за спинами других. Заметили? А на самом деле он хитрый, упрямый и, я думаю, никого не пощадит ради достижения своих целей. Из него с нашей помощью мог бы выйти со временем неплохой югославский Тьер. Что у него с гестапо?
— Из разговора с фон Гольцем я точно установил: бегство Ранковича летом тысяча девятьсот сорок первого года из тюремной больницы в Белграде, куда он был перемещен из тюрьмы якобы на лечение, устроило гестапо.
