Неожиданно он выключил свет.
Подойдя к окну, он взглянул на лунный диск и мгновение спустя опустил штору. Затем Брирли пересек кабинет; его белое жреческое одеяние смутным пятном выделялось в темноте. Мы услышали, как он отпер дверь внутренней комнаты, и ощутили легкий церковный запах свечей и ладана. Дверь захлопнулась.
Тотчас зазвучала арфа.
Звук у нее был особенный, надрывающий душу. Мелодия, которую играла Айлса, представляла собой простое чередование трех нот. Она запела.
Постепенно наши глаза привыкли к темноте, и теперь мы могли различить туманные, мягкие очертания ее фигуры и белые пальцы, порхающие по струнам, точно пальцы призрака. Звуки этого древнего, мертвого столько веков языка, воскрешенные нежным, чудесным голосом Айлсы Брирли, показались мне невыносимо жуткими. Всеми фибрами души и тела я будто ощущал присутствие какого–то сверхъестественного начала.
Не слышно было никакого шума. Во всех беспорядочно разбросанных комнатах старого дома царила тишина. Кедры у дома чуть шелестели от ветра. Шорох листьев доносился снова и снова, подобный захлебывающимся вздохам.
Я не могу сказать, сколько времени длилось пение гимна. Мне оно показалось бесконечным. У меня появилось странное чувство физической потери, я весь напрягся, как будто звуки гимна требовали от меня, их слушателя, немалых усилий. Я говорил себе, что со мной играет шутки собственное воображение, но каждая нота все более истощала мои нервные силы!
Голос Айлсы раздавался теперь громче и яснее, и странные слова, чье назначение оставалось неведомым, звенели страстью и повелением.
Она умолкла.
В наступившей тишине я отчетливо слышал тяжелое дыхание Мориса Клау. Ощущение таинства сгущалось. Мы могли сопротивляться, но зов его был неодолим.
Фэйрбенк, сидевший ближе к певице, первым заметил, что Айлса Брирли поднялась на ноги и, пошатываясь, направилась к двери.
Мы все были встревожены. Доктор беззвучно встал с места и последовал за нею. Он нагнал ее, когда она уже выходила из комнаты; в коридоре, где свет был ярче, доктор — как он рассказал нам позднее — заметил, что по лицу Айлсы разлилась смертельная бледность.
— Мисс Брирли! — сказал он.
Она обернулась.
— Тише! — в тревоге прошептала она. — Ничего страшного, доктор Фэйрбенк. От волнения я почувствовала себя дурно, вот и все. Я пойду к себе и прилягу. Поверьте, со мной все в порядке!
— Но в доме нет слуг, — прошептал он, — и если ваше состояние ухудшится -
— Если мне что–либо понадобится, я позвоню, — ответила она. — В доме так тихо, что вы непременно услышите колокольчик. Возвращайтесь, прошу вас! Он так надеялся на этот опыт!
Фэйрбенк колебался. Но просьба была высказана искренне, а положение дел оставляло желать лучшего, и выбора у него не оставалось. Айлса Брирли удалилась. Фэйрбенк проскользнул в кабинет, где мы с Клау с нетерпением ждали его возвращения.
Из внутренней комнаты приглушенно донесся голос Брирли.
Потянулось долгое ожидание.
Атмосфера таинства действовала и на меня. Некоторое время я прислушивался, ожидая услышать шаги Айлсы Брирли. Но вскоре все вытеснили мысли о нашем странном предприятии; ни о чем другом думать я больше не мог. Теперь я слышал один только приглушенный голос Брирли. Еле различимые слова не имели для меня смысла, но звучание их постепенно обрело значимость в моем сознании. Они казались могущественными заклинаниями и словно притягивали к себе, не отпуская, странную силу.
Затем послышался новый звук.
Фэйрбенк также что–то услышал — я заметил, что он зашевелился. Морис Клау забормотал себе под нос.
Сперва мне показалось, что звук донесся снаружи, со стороны деревьев, или из святилища Брирли. Но нет — он исходил откуда–то из недр дома.
То было тихое дребезжание, похожее на монотонное звяканье колокольчика.
Голос Брирли смолк.
Звук усилился — и раздавался теперь ближе к нам.
Я обернулся к Фэйрбенку. И он, и предметы в комнате вырисовывались яснее.
И снова послышался резкий звук, напоминавший звяканье колокольчика.
— Проклятье! — раздался хриплый шепот Мориса Клау. — В комнате стало светлее! Это обман чувств, друзья мои — гоните его — гоните!
Фэйрбенк глубоко, со свистом вдохнул воздух. Морис Клау издал сдавленное восклицание — треск и звяканье раздавались совсем рядом!
Ощущение потустороннего присутствия сделалось невыносимым. Борьба была неравной, и ни наука Фэйрбенка, ни мои — достаточно скептические — воззрения не могли нам помочь.
Дверь беззвучно отворилась, впустив в кабинет млечное лунное сияние. Вошла Айлса Брирли!
Ее грациозная фигура купалась в свете; распущенные волосы окутывали ее плечи сияющей светлой волной. Она была чудесно, сказочно прекрасна. Прозрачная вуаль спускалась на ее лицо. Я отвернулся от этого светящегося видения в порыве внезапного, непреодолимого ужаса.
Фэйрбенк, сжимая подлокотники кресла, также пытался отвести взгляд.
Ее широко раскрытые глаза, видимые сквозь вуаль, сверкали грозной, сверхъестественной красотой. Была ли то Айлса Брирли? Я конвульсивно сжал кулаки; мои мысли сбивались. Когда светящаяся фигура, столь ужасная в своей совершенной красоте, медленно двинулась к внутренней двери, вперив в нее недвижный взор, доктор Фэйрбенк вскочил с кресла и бросился к ней.
— Айлса!
Его хриплый выкрик утонул в громоподобном рычании Мориса Клау.
— Глядите прочь! Глядите прочь! — закричал он. — Боже милосердный! Не смотрите на нее! Глядите прочь!
Предупреждение опоздало. Фэйрбенк был уже почти рядом, когда она обернулась и посмотрела ему прямо в глаза.
Не издав ни слова, ни звука, доктор упал, как подкошенный, точно был сражен могучим ударом!
Она подошла к двери, ведущей во внутреннюю комнату. Дверь беззвучно отворилась перед нею. Изнутри вырвалось облако изысканных благовоний; и дверь закрылась.
— Фэйрбенк! — хрипло прошептал я. — Боже мой! он мертв!
Морис Клау бросился к скорченному телу Фэйрбенка, ясно видимому в лунном свете.
— Поднимите его! — прошипел он. — Нужно унести его — прежде чем вернется она — вы понимаете? — прежде чем вернется!
Наклонившись, мы подняли бесчувственное тело доктора и вынесли — точнее, вытащили — его из комнаты. В коридоре мы, тяжело дыша, опустили Фэйрбенка на пол. Слышен был чистый и нежный голос. Он показался мне незнакомым, и слова я не в силах был понять, но каждый четко произнесенный слог наполнял меня леденящим ужасом.
Я встретил взгляд Мориса Клау, направленный на меня сквозь пенсне.
— Не слушайте, друг мой! — сказал он.
Подняв тело Фэйрбенка, мы вынесли его в гостиную. Клау запер дверь.
— Здесь мы остаемся, пока не вернется нечто туда, откуда явилось! — пророкотал он.
У наших ног недвижно лежал Фэйрбенк.
Вновь раздалось позвякивание.
— Это систр[50], священный музыкальный инструмент храмов Изиды, — прошептал Морис Клау.
Источник звука двинулся — и звук стих вдали.
— Сирльз! Фэйрбенк! — послышался задыхающийся, напряженный голос Брирли. — Не прикасайтесь к ней! Не смотрите на нее!
Дверь кабинета с грохотом распахнулась. Я услышал шаркание его сандалий в коридоре.
— Фэйрбенк! Клау! Бога ради, ответьте! Скажите, что вы в безопасности!
Морис Клау отпер дверь.
На пороге стоял Брирли с мертвенно–бледным, покрытым каплями пота лицом и безумными глазами. Завидев Клау, он кинулся в комнату.
— Скорее! Кто–нибудь -
— Фэйрбенк, — хрипло проговорил я.
Брирли поспешно зажег свет. Доктор Фэйрбенк, бледный как смерть, полулежал, опираясь на кресло. Морис Клау опустился перед ним на одно колено и приложил руку к груди несчастного.
— Ах, хвала Господу! Он жив! — прошептал Клау. — Принесите воды — не бренди, друг мой — воды. После ищите сестру вашу!
Дрожащими руками, забыв обо всем, Брирли принялся рвать на себе волосы.
— Откуда я мог знать! — простонал он. — Откуда я мог знать! В бутылке есть вода, мистер Клау. Мистер Сирльз пойдет со мной. Я должен разыскать Айлсу!
Он метнулся прочь — странная фигура в развевающемся льняном одеянии. Клау жестом велел мне следовать за ним.
Дверь в комнату Айлсы Брирли были закрыта.
Брирли постучал, но ответа не было. Он повернул ручку и вошел, я же остался ждать в коридоре.
— Айлса! — снова и снова доносился до меня его голос. — Айлса!
Последовала пауза.
— Ты в порядке, дорогая? — прошептал он.
— О, слава Богу, все закончилось! — пробормотал нежный голосок Айлсы. — Ведь все уже позади, правда?
— Все кончено, — подтвердил он.
— Погляди только на мою прическу! — радостно продолжала она. — Голова так болела — думаю, поэтому я распустила волосы. А после я, должно быть, заснула.
