у Миллера были достаточно веские основания.
Но кто мог нанести этот «короткий удар»? По-видимому, некая группа, способная быстро осуществить правительственный переворот. Эти люди должны были иметь доступ к правящей группе в СССР, быть приближенными к ней или даже входить отчасти в ее состав. И при чем тут Германия? Не при том ли, что члены этой тайной группы заговорщиков симпатизируют ей или даже имеют с ней тесные связи?
Такие вопросы, конечно, возникали и у ответственных работников НКВД, и у Сталина, которому докладывали о подобных сигналах.
Вряд ли случайно разговор этот состоялся между военными руководителями РОВС. Логично предположить, что «короткий удар» могли нанести по сталинской группе либо крупные военачальники СССР, либо столь же крупные руководители НКВД, либо те и другие вместе. Так обычно устраиваются дворцовые перевороты.
Кто же предположительно были эти люди?
Из числа советских военачальников высокого ранга с комплексом «бонапартизма» и уклоном в германофильство можно назвать прежде всего И.П. Уборевича – командарма 1-го ранга. Другой советский военачальник сходного типа – М.Н. Тухачевский.
Из руководителей органов безопасности «особо подозрительным» был Генрих Генрихович Ягода (Генрих-Енох Гершевич Иегуда) – руководитель НКВД СССР в 1934–1936 годах, а до этого несколько лет – заместитель тяжелобольного В.Р. Менжинского, руководителя органов госбезопасности. Жена Ягоды – Ида Авербах – работала в прокуратуре Москвы.
Имеется ряд документов, косвенно подтверждающих версию военного заговора (правда, не все исследователи признают неопровержимость этих документов). Если советские разведчики работали непосредственно в руководстве антисоветской эмиграции, то наверняка должны были существовать и разведчики антисоветской эмиграции среди крупных деятелей СССР, кто лишь формально поддерживал сталинский режим, а в глубине души желали его свержения «коротким ударом».
Советский «бонапартизм»
К концу 1918 года в Красную Армию было призвано более 22 тысяч бывших офицеров царской армии. За годы Гражданской войны число их возросло до 100 тысяч. Некоторые из них стали видными военачальниками Красной Армии: М.Д. Бонч-Бруевич, С.С. Каменев, Д.М. Карбышев, Б.М. Шапошников, А.И. Егоров, В.Н. Егорьев, В.М. Гиттис, В.М. Альтфатер, П.П. Лебедев, А.П. Николаев, И.И. Вацетис, Ф.Ф. Новицкий, А.А. Таубе и др.
Офицеры и генералы царской армии по праву назывались «военспецами». Благодаря им сохранялись некоторые традиции русской армии в новых социальных условиях. Однако это обстоятельство нравилось далеко не всем.
Инициаторами массовых репрессий командиров-военспецов Красной Армии (и это приходится с сожалением констатировать) выступил Иероним Петрович Уборевич.
Обратим внимание на знаменательные высказывания германского посла в Москве фон Диркина в его письме от 17 октября 1931 года:
«Ворошилов устроил обед… Мы встретили там еще Енукидзе, здешнего «Мейснера» (Мейснер был своего рода министром двора и доверенным лицом президента Германии фельдмаршала фон Гинденбурга. – Авт.), Крестинского, Тухачевского – преемника Уборевича на посту начальника Управления вооружений, заместителя Председателя военного Совета…
Я беседовал особенно много с Тухачевским, который имеет решающее значение в деле сотрудничества с «Рейнметаллом» и для того учреждения, которое возглавлялось до сих пор Нидермайером (разведка Германии. – Авт.). Он далеко не является… тем прямолинейным и симпатичным человеком, столь открыто выступавшим в пользу германской ориентации, каковым являлся Уборевич.
Он – скорее замкнут, умен, сдержан. Надеюсь, что и он будет сотрудничать лояльно…»
Если германофильство Тухачевского может еще вызывать сомнения, то про Уборевича этого никак нельзя сказать. Даже в его характере были черты, считающиеся типично немецкими: аккуратность, педантичность, пунктуальность, точность. Его связи с немецким генштабом ширились и крепли по мере того, как учащались его поездки в Германию.
Целый ряд обстоятельств, характерных для конца 20-х годов, содействовал усилению недоверия и подозрения к военспецам: крестьянские и казацкие восстания, забастовки в городах, протесты верующих. На этом фоне стали арестовывать сначала бывших белых офицеров, уволенных из РКК несколько лет назад. Затем тех, кто имел неосторожность вернуться из эмиграции в столь неспокойное время. Забирали прежде всего бывших гвардейцев, казачьих офицеров.
Пришел черед и основной массе военспецов, служивших в Красной Армии в Гражданскую войну. (Последняя волна репрессий против них пришлась уже на середину 30-х годов.) Однако мечты Уборевича, что на их место встанут германофилы, не оправдались. В начале 30-х годов контраст между Германией и СССР в области военной политики был разительный! Гитлер, придя к власти, постарался обеспечить вермахт хорошими специалистами. Он собирал немецких офицеров, рассеявшихся из-за безработицы по всему миру (от Парагвая до Китая) в качестве военных советников. Они вернулись с почетом.
В СССР же из-за усилившихся репрессий Красная Армия лишилась значительной части своего золотого офицерского фонда. Безусловно, велика в этом вина Сталина, вовремя не остановившего репрессии. Но разве меньше вина Уборевича и Тухачевского, Якира и Гамарника, а также многих других руководителей РККА различного уровня?
Когда выяснилось, что Ягода арестовал несколько тысяч офицеров, часть которых была расстреляна, сталинское руководство (и сам он, по-видимому) осознали пагубность таких мероприятий. Ворошилов выпустил из тюрем и лагерей военспецов, собрал их, принес извинения, выдал по тройному окладу, по два комплекта обмундирования и отправил на курорты. Увы, из расстрельных подвалов уже нельзя было никого вернуть.
Такой оказалась цена карьерных ухищрений кандидатов в «бонапартики» или, как минимум, претендентов на место Ворошилова, старавшихся повсюду расставлять «своих» людей и любыми методами избавляться от «конкурентов».
В результате, германская армия вошла во Вторую мировую войну, имея даже командиров рот с боевым опытом Первой мировой. Поэтому так блестяще воевали фашисты на первом этапе и против западных стран, и против СССР. Конечно, гораздо важнее финал войны. Но если бы не «мероприятия», начатые Уборевичем, Красная Армия уже в первые месяцы войны смогла бы дать достойный отпор агрессору.
Вопрос в том, для чего «красные бонапарты» упорно внедряли в руководство армией «своих» ставленников вместо военспецов дореволюционной закалки? Ведь и без того Уборевич или Тухачевский занимали достаточно высокие посты. Скажем, Тухачевский был заместителем наркома военмора и членом ЦИК всех созывов.
Серьезные изменения произошли и в руководстве другой силовой структуры – ОГПУ. Его руководитель Менжинский безнадежно тяжело болел. На его наследство претендовал Ягода. Но сфабрикованное при его активном участии «дело военспецов» вызвало возмущение и противодействие некоторых влиятельных авторитетных чекистов, в частности Е.Г. Евдокимова.
Сталин встал на сторону Ягоды. Оппоненты фаворита были сняты с руководящих постов. Один из них, Ольский, «за дискредитацию руководства ОГПУ» был выведен из этой организации и направлен заведовать общепитом.
По-видимому, Сталин действительно поверил в то, что СССР угрожают совместные действия белоэмигрантов и бывших царских офицеров, оставшихся в Красной Армии. Но в дальнейшем агентурные данные, прежде всего «Фермера», заставили усомниться в такой версии. Впоследствии многие из обвинявшихся военспецов были освобождены
