что смерти не избежать. Звучит ужасно. Как будто до этого думала, что именно я вдруг окажусь бессмертной. Сколько знакомых постоянно бросают между делом: «Мы все умрем!» Раньше я не понимала всей глубины этих слов. Я говорила о смерти, писала о смерти. Умерли мои бабушки и дедушки, дядя, тетя, отец. Наш с Гретой друг погиб, упав с балкона, мне тогда было шестнадцать, ему восемнадцать. На моих глазах происходили попытки суицида. Но сейчас все по-другому. Смерть притаилась внутри моего тела. Я не говорю об этом даже Матсу, вообще никому, но меня несколько утешает мысль о том, что если я умру, то присоединюсь ко всем, кто ушел до меня, кто справился со смертью. Ведь все мы, люди, животные и растения, должны суметь пройти через это. И мы проходим, как-то справляемся. Каждый из нас должен преодолеть смерть. Жизнь изначально предполагает наличие смерти. Но между небрежным «все мы умрем» и реальной смертельной болезнью, разрушающей тело, чертовски огромная разница. Особенно когда слышишь от врача: «Вы оказались лицом к лицу со смертельной угрозой, и рано или поздно вам все равно придется пережить этот кризис». Схематичное «все мы умрем» – всего лишь слова, которые произносишь невзначай, наливая бокал вина в пятницу вечером, принимая как должное, что впереди долгие годы. Даже у ипохондриков случаются паузы, когда можно перевести дух. Наверное, каждый второй человек средних лет торопится успеть кое-что сделать, понимая, что «все мы умрем». Но это скорее заигрывания со страхом смерти. Настоящий животный страх смерти – нечто совсем иное.
* * *
В ноябре и декабре я мучаюсь от диареи. Ежедневно пью кисломолочные напитки, пытаюсь есть квашеную капусту. Вот только цитостатики и квашеная капуста… Йогурт, пробиотики в таблетках. И все равно каждый раз после еды живот раздирают жуткие спазмы, приходится бежать в туалет. А наш туалет не работает. Сломался как раз той осенью. Когда же еще. Ничего не смывается. Мы живем в старом доме с автономным водопроводом и собственной канализацией. На втором этаже слабый напор воды. У нас маленькая ванная. Я приспособилась ставить под кран ведро, пока сижу на унитазе. Набирается оно медленно, но поскольку у меня проблемы с животом, сидеть приходится подолгу, так что в ведро наливается достаточно воды, чтобы смыть.
Я звоню дежурному врачу – точнее, медсестре, и уже она переключает меня на врача. Тот говорит, что жидкий стул семь раз в день не является причиной для госпитализации или перехода на парентеральное питание, но можно попробовать диету.
Белый хлеб, белая рыба, рисовая каша. Никаких грубых волокон. Йогурт.
Мастер-класс по макияжу в конце ноября я пропустила. На самом деле собиралась пойти, но пришлось ездить по больницам. Если не получается сдать кровь в больнице Святого Йорана, приходится ехать в «Далене», а катетер раз в неделю прочищает участковая медсестра Хелена в больнице «Ханденс». Это очень кропотливое дело! Мне нравится в кабинете у Хелены, мы с ней обсуждаем все на свете. Она считает, что я выгляжу вполне свежо, учитывая, какое лечение прохожу. Да, в парике и с килограммом косметики на лице выглядишь посвежее. Только вот приклеить накладные ресницы мне никак не удается, поэтому я и надеялась на мастер-класс по макияжу. Мне же его предоставили, причем бесплатно! То есть я немножко заплатила, зато получила компенсацию за парик и ресницы. Но в тот ноябрьский день, когда в больнице Святого Йорана проходил мастер-класс, поднялась вьюга. На многих направлениях отменили общественный транспорт. Ехать на автобусе, рискуя заразиться гриппом, в метель, только для того, чтобы наклеить ресницы и получить набор косметики… Ну уж нет. Я позвонила и сказала, что не приду.
Физиотерапевт Карин – тоже скала. Если бы не она, я бы наверняка не стала выходить на прогулку каждый день. Она велит мне идти в лес, шагать по корням, по камешкам, вверх по склонам – так лучше всего. Мы созданы для этого. Спина прямая, работаем руками!
Я обожаю лес. Национальный парк Тюреста. Огромные деревья. Корни. В ноябре там ходить тяжелее. Ноги болят. Но я двигаюсь, не сдаюсь.
На самом деле идея была в том, чтобы описывать день за днем. Но по прошествии времени легко забыть, что и в какой последовательности происходило. Милосердие – в забвении. Я, например, забыла про пакеты со льдом на пальцах рук и на ногах во время химиотерапии, начиная с середины лечения. Во Франции часто кладут лед на голову, чтобы волосы не выпали. Но большинство онкологов утверждают, что никаких пакетов со льдом быть не должно, а то раковые клетки могут притаиться там, на кончиках пальцев рук и ног. Делайте со мной, что хотите. От новых цитостатиков могут отходить ногти, поэтому на них и кладут лед. Так появляется хотя бы шанс, что они не отвалятся полностью. В любом случае ногти приходят в ужасное состояние. Ломаются. Да, именно тогда все и началось, один ноготь на ноге почти отошел. Постоянно кровоточит. Другой потемнел. Несколько треснули посередине. Стопы болят, пальцы опухают, горят, особенно во время ходьбы. А ходить надо. Каждый день. Но пока ногти хоть как-то держатся, я считаю, что легко отделалась. Ноябрь, декабрь и январь посвящены лечению пальцев. Дезинфекция, стерильные компрессы, хирургический скотч. После каждой прогулки носок пропитан кровью. А еще мышцы ног.
Они болят как после усиленной тренировки. Как будто сжимается каждый мускул. Голова кружится. Перед глазами туман. Трудно подбирать слова. Они просто забываются, когда я хочу что-то сказать. Я так боюсь утратить возможность мыслить. Интеллект. Память.
И все же в октябре, когда я еще могу читать, я соглашаюсь написать статью о Нине Бурауи[37], одной из моих любимых писательниц. О счастье. О девочке-подростке Н., которая переезжает в Цюрих, влюбляется. Тетя Н., еще совсем молодая женщина, тяжело болеет и в итоге умирает от рака. Нестерпимая мука – читать о тете Н., о ее постепенном угасании. У нее остаются маленькие дети. Сначала меня слегка задевает, что юная Н., или писательница, использует эту смерть, чтобы придать законченности и драматизму страсти между Д. и Н. Хотя я знаю, подростки такие и есть. Им необходима драма, близость смерти на фоне продолжающейся жизни. Это как раз то, что я хочу выразить, – читать о смерти, когда ты здоров, тоже тяжело. Это может пробудить страх. Но когда в твоем теле растут опухоли, все иначе. Ты уже не можешь прибегнуть к спасительной мысли: «Меня это не коснется. Обойдет стороной. Это случается с
