– кажется, из горла? Рвотный рефлекс. Медсестра шутит, я тоже. Хотя мне очень плохо. В то же время нельзя не испытать облегчение – я здесь, в больнице, теперь от меня ничего не зависит и я никак не могу улучшить или усугубить свое состояние. Только бы вытерпеть боль в горле. Смотрю на пациентов рядом, на родственников. Они отходят налить воды или кофе. Общаются с персоналом.
Меня обследует приятный молодой доктор. Он в курсе всех моих показателей крови, я уже сделала первую инъекцию искусственного костного мозга в живот, но быстро уровень лейкоцитов все равно не поднимется. В дни химиотерапии они катастрофически падают. Доктор – бородатый хипстер из района Сёдермальм, наверняка выбравший профессию из альтруистических соображений. Так и вижу его работающим в организации «Врачи без границ». Я благодарна медикам на всех уровнях. Он чрезвычайно любезен, здоровается с нами троими за руку, заглядывает мне в горло, говорит, что мне, должно быть, ужасно больно. Я киваю. «Вы сейчас полностью лишены иммунной защиты, нам придется положить вас в больницу и проколоть антибиотики широкого спектра действия. Назначим вам парентеральное питание. Мы пока не знаем, это вирус или бактерия».
Делайте со мной что хотите. Если меня атаковали вирусы или бактерии, значит, я приехала по адресу. Меня помещают в отдельный бокс, Матс и Эстрид сначала не хотят уезжать, хотя я их уговариваю. Они сидят на жестких стульях под лампами дневного света. Мы теперь точно знаем, что я остаюсь на ночь, а Эстрид совсем устала. Наконец они едут домой, а в начале четвертого меня переводят в стационар и выделяют там долгожданную кровать. Нет, кажется, было все-таки четыре, даже ближе к пяти утра. Меня везут по коридорам, подземным ходам, поднимают на лифте. Ночь тиха, но больница не спит. Мне вспоминается «Королевство» Ларса фон Триера. Мерцающие лампы. Звуки. Добрая ночная сестра приносит чай и подсолнечное масло для смягчения слизистых во рту. Чай сушит, объясняет она. Я погружаюсь в сон, а просыпаюсь оттого, что в кровь закачиваются новые антибиотики.
* * *
«Рак груди – это как косметическая операция», – говорит кто-то Вильде в романе Беате Гримсруд.
* * *
День за днем. Ночь за ночью. Двое суток в больнице наполнены все тем же соцреализмом с налетом здорового юмора. Утром медсестра приносит гору лекарств – хорошо, что я уже успела проснуться и теперь начеку. Они приготовили коктейль из всех медикаментов, которые мне назначили на период химиотерапии, из всего, что значится в моей карточке: от тошноты, кортизон, «Омепразол» от изжоги, различные обезболивающие, средство от грибка во рту и все остальное. Прямо комедия. Приходится доказывать, что я не принимаю эти таблетки на постоянной основе и уж точно не пью их в таких дозах. «Омепразол», болеутоляющее и снотворное принимаются по необходимости. А еще меня просят заполнить специальный бланк, где я должна указать, чего хочу на завтрак. Этот бланк вручает молодой парень. Когда потом он возвращается с подносом, то говорит: «Как прекрасно, что у вас хороший аппетит!» Я страшно голодна. Толком не могла есть из-за ранок во рту. Нёбо и глотка по-прежнему болят – невозможно засунуть ложку в рот, но холодный йогурт… кисломолочный напиток с фруктовым соком… мягкий бутерброд… На второй день ему, похоже, начинает казаться, что я слишком много ем. Я ведь лежачая. Столько энергии мне ни к чему. Но порции у них совсем небольшие. Мы много шутим. Этому парню, должно быть, едва исполнилось восемнадцать. Такой юный, веселый и старательный. Мой парик сползает набок. Чистка зубов превращается в сущий кошмар из-за всех этих ранок во рту. Зато у меня отдельная палата с телевизором. Обход. Онколог поднимается к нам из дневного стационара. Слушая ее, я понимаю, что всякие инфекции и воспаления при отсутствии иммунной защиты – вещь серьезная. Она говорит, что следующий курс лучше провести со сниженной дозой, чтобы совсем не выбивать меня из колеи. Тут еще очень важен показатель уровня лейкоцитов – важно, поднимается он от «Нивестима» или надо сразу делать дополнительные инъекции костного мозга. Да, так и есть – делают уколы в живот и смотрят, начал ли организм сам производить лейкоциты. Нельзя бесконечно вкалывать «искусственные». Я разговариваю с медсестрой. Она рассказывает, сколько уколов должно приходиться на каждый курс. Насколько я помню, обычно восемь. Возможно, десять.
По-моему, врач-мужчина, который меня выписывал, сказал, что мне не стоит пить кисломолочный напиток с соком. Там слишком много сахара, даже в тех бутылочках, где написано «не содержит сахара». Сахар подпитывает злокачественные опухоли? Это действительно опасно? Тот доктор работает в инфекционном отделении, а не в онкологии. Я просто хочу спасти свой кишечник. Что же делать с ежедневной диареей…
Антибиотики и правда губят пищеварительную систему. Но лейкоциты возвращаются. Проведя две ночи в больнице, я возвращаюсь домой. Я по-прежнему с трудом глотаю, но зато больше не нуждаюсь в больничном уходе.
* * *
Матс будет петь соло на выступлении хора в декабре, «Dance me to the end of love» Леонарда Коэна – сначала несколько строк совсем один, а потом в составе небольшой группы, где в припеве у него отдельный голос. Он репетирует. Леонард Коэн недавно умер. Я подарила Матсу его последний альбом – на Рождество или на день рождения? Я все еще нахожусь в царстве примитива. Точнее, в царстве примитивного внутри нас. И сейчас, когда я это пишу, меня непреодолимо тянет туда. Если я пишу. Если избегаю писать. Магическое мышление, представление о том, что силой мысли можно контролировать ситуацию. Воспрепятствовать, изменить, направить. Например, за все время лечения я ни разу не слушала Дасти Спрингфилд и Эву Кэссиди, моих любимых исполнительниц. Потому что обе умерли от рака груди. Эва – совсем юной, Дасти – не такой молодой, но все же слишком рано. Ей было чуть за шестьдесят? Я не могу погружаться в голоса умерших женщин. Ведь сами эти голоса такие живые и прекрасные. А Барбро Хёрберг! Самое восхитительное – «Глазами, чуткими к зеленому»[36]. Главное – не включить сейчас эту запись. Иначе что? Не знаю… вдруг они позовут меня за собой, на тот свет… Лучше уж Коэн. А еще некрологи – сама газета становится источником опасности. Ведь там встречаются некрологи, и некоторые умершие родились в 70-е и 80-е. Нет никакой гарантии. Я бесконечно размышляю о том, что нам дается и чего мы лишаемся. Кажется, именно на этой стадии лечения я начинаю всерьез осознавать,
