не при чем. Река, мощная и быстрая, вымывала берега вдоль своего русла в местах, где почва была песчаной, вода смешивалась с песком и приобретала свой цвет кофе с молоком. Во время ливней, когда песок смывало дождем со всей округи, цвет становился еще гуще и грязнее.
Я прошел немного вдоль реки и увидел детей, которые в ней плавали. Вода была грязной, мутной, но детям это не мешало – они плескались и смеялись. Что ж, главное, чтобы им нравилось. Я дошел до моста, который соединял два берега и увидел, что дальше, на противоположном берегу, стоял новенький парк, которого раньше на этом месте не было. Это было отличным нововведением – еще одно место, в котором можно погулять. Да и в целом парки я любил.
Однако дальше я не пошел. Решил оставить парк на потом.
Я развернулся и двинулся обратно. Прошел немного, почувствовал усталость, все же день был длинный, и решил посидеть немного на лавочке. Сел, сняв обувь, и собрал ноги на лавке под себя. Я просидел минут пятнадцать и уже собирался уходить, немного отдохнув, как увидел пожилого человека на скутере, который ехал мимо по дороге, но, увидев меня, остановился. Он улыбнулся, слез с байка, припарковал его у дороги и подошел ко мне.
Он ни слова не знал на иностранном языке и что-то попытался показать мне жестами. Понимать его сначала было трудно, но затем я привык, навыки пантомимы у человека были что надо, и мы начали с ним странное общение на языке только что придуманных жестов.
Человек был пожилым, ему было за семьдесят, он был низкого роста и одет в одежду простого рабочего. Вокруг глаз у него были морщинки, особенно когда он улыбался, лицо его было добрым, а взгляд приветливым.
Мы пообщались немного жестами ни о чем, – просто дружеская беседа. Потом пожилой мужчина начертил на земле карту своей страны и начал на ней что-то показывать. Я не понял сначала, что он хотел сказать, но методом перебора узнал, что он хотел показать, по каким местам своей родины путешествовал. Мест он показал много – объездил всю страну. Затем пришла моя очередь, я указал ему свои места, их было не меньше. Старик меня похвалил – он был впечатлен.
Мы посидели еще немного, поговорили, но жестами разговаривать было сложно. Разговор подходил к концу.
Мне было известно, что в стране произошел геноцид несколько десятков лет назад, одна из самых страшных страниц истории прошлого века. Старик выглядел достаточно старым, чтобы жить в те времена. Наверняка, в тот период он был молод и полон сил.
Его лицо было добрым, взгляд приветливым, а вокруг глаз были милые морщинки. Мне показалось, что в выражении его лица была и какая-то грусть, может это грусть о тяжелых временах, которые он пережил? Хотя, вполне возможно, что никакой грусти в его глазах и не было, а я ее просто хотел видеть.
Я хотел расспросить старика о том времени, в котором он жил и о тех тяготах, которые пережил, но не стал. Во-первых, жестами спросить его об этом я не мог. Хотя все же мог попытаться. Но не стал. Во-вторых, мне не хотелось заставлять его возвращаться мысленно в те тяжелые времена, наверняка это были не лучшие времена в его жизни. Кто знает, что он пережил. А может, всякое бывает, он был и одним из тех, кто вершил зло и активно принимал участие в трагических событиях.
Мне не хотелось ворошить прошлое.
Старик посидел еще немного и показал, что ему пора ехать. Он спросил жестами, собираюсь ли я куда-нибудь. Я никуда не собирался, разве что прогуляться немного, но почему-то сказал, что мне надо на рынок (“Рынок” – одно из немногих слов, которые я знал на местном языке).
Тогда мой собеседник предложил отвезти меня на рынок, мол, ему по пути. Я отказался. Старик попрощался со мной, сел на байк и уехал. Я посмотрел ему вслед. Он ехал на новеньком байке, такое чувство, что транспорт был только что из магазина. Здесь, в бедной стране, это говорило о вполне неплохом уровне благосостояния. Значит, старик не беден. Не знаю, почему, в конечном итоге это ничего не значило, но мне стало легче.
Я посидел на лавке еще немного, подумал о разговоре, который только что состоялся, подумал о милом старике, с которым беседовал, и о том, какие чувства оставил после себя наш диалог.
Каждый раз, когда я видел стариков в этой стране, мне становилось их жаль – они многое пережили. Наверное, отсюда и чувство печали, которое вызвала у меня недавняя беседа: дело было не в самом разговоре, он как раз вышел вполне позитивным, дело было в собеседнике.
Я встал с лавки и поплелся в сторону рынка. Вообще, я не планировал изначально туда идти, но раз уж сказал, что собираюсь, то решил базар все-таки посетить. Дойдя до рынка, я протиснулся через расставленные ряды товаров снаружи и лежащий на земле мусор, и зашел внутрь.
Внутри было темно, прохладно и шумно. Одно из немногих шумных мест в городе. Уже вечерело, рынок закрывался, и многие ряды пустовали. Мне ничего здесь не было нужно, я просто решил пройтись вдоль рядов. Рынок был маленький, и прогулка заняла всего пару минут. Тогда я решил пройтись в другую сторону, обратно. Я шел и увидел несколько ребятишек, лет десяти – двенадцати. Они подошли к старухе, сидевшей у стены. Старуха продавала кокосы. Дети передали ей деньги, затем старуха взяла один из кокосов, прорубила в нем дыру с помощью мачете и отдала детям. Дети взяли кокос, поблагодарили старуху и убежали. Я обратил внимание на старую продавщицу – ее руки и лицо были покрыты рубцами и язвами. Было похоже, что она болеет проказой, но скорее всего это было что-то другое. В конце концов, вряд ли бы ей позволили продавать кокосы на рынке, если бы у нее была лепра.
Обращало внимание на себя то, что дети, которые покупали у старухи кокосы, ее не боялись. Казалось, они не видели на ее лице и руках рубцов и язв. Обычно дети, видя подобное, пугаются и вряд ли подойдут к подобному человеку, но здесь все было иначе.
Старуха спокойно работала на рынке, ее не боялись, не косились на нее, на ее физическое несовершенство никто не обращал внимания. К ней то и дело подходили покупатели, покупали кокосы и уходили. Даже неосознанных проявлений мимики и
