За стеной стоял в забавной позе и делал странные пассы молодой человек в черной одежде, лица которого было отсюда не разглядеть. Он не обратил никакого внимания на исчезнувшую стену, из чего я сделал предположение о том, что стена стала прозрачной лишь с нашей стороны.
– Это не мой ученик, – добавил Кельнмиир, посмотрев на молодого человека.
– И что ты хочешь с ним сделать? – поинтересовался Кей.
– Я? – Наставник искренне изумился. – Ничего. У меня есть куча учеников, которые с удовольствием разберутся с лазутчиком.
– Ну и? – Кею явно было невтерпеж посмотреть на то, как с лазутчиком разберется один из учеников. Кельнмиир махнул рукой.
– Сейчас все будет.
– Давно не наблюдал, как работает настоящий профессионал, – обрадовался Ромиус.
– Я отправил самого лучшего ученика, – важно кивнул Кельнмиир.
Тем временем позади лазутчика отъехала стена и из нее вышел уже знакомый мне Рихтер. Он не торопясь, я бы даже сказал плавно, подошел к лазутчику и положил руку ему на плечо.
Я невольно затаил дыхание.
Прошла бесконечная секунда, прежде чем лазутчик начал реагировать. Он медленно повернулся к Рихтеру и… Спустя несколько секунд один из них лежал на полу в странной неестественной позе, а второй исчез.
– Вы это видели? – спросил Кей.
Ромиус с Кельнмииром молча кивнули. Я отрицательно покачал головой, но, поскольку этого никто не заметил, подал голос:
– Я ничего не видел. Просто ничегошеньки. Только как этот… Рихтер положил руку на плечо лазутчика, а потом лежащее на полу тело.
– Ты все пропустил, – укорил меня Кей.
Я начал злиться.
– Не все же такие крутые, как ты!
– Не все, – смиренно согласился Кей, а я разозлился еще больше.
Ромиус ничего не сказал, а просто начал что-то бормотать себе под нос, и через некоторое время слева от меня появился стоящий все в той же странной позе лазутчик.
Я едва не вскочил от неожиданности, но Кельнмиир поспешил успокоить меня.
– Это всего лишь проекция того, что мы видели, – пояснил он. – Я думаю, специально для тебя Ромиус уменьшит скорость.
Пришлось поверить на слово и повнимательней присмотреться к лазутчику. Лицо было совершенно невыразительным, но эти красные глаза и торчащие из-под верхней губы клыки… Если выражение красных глаз Кельнмиира было насмешливым и живым, то у этого глаза просто светились злобой. Да и клыки были явно больше клыков Кельнмиира по крайней мере на пару сантиметров.
– Так я и думал, – кивнул Кельнмиир, – Хеор.
А я еще хотел спросить, как они друг друга отличают. Да, такое выражение глаз ни с чем не спутаешь. Действительно – злость и только злость.
Тем временем у вампира за спиной появился Рихтер. Он, как в замедленной съемке, подошел к лазутчику и медленно положил руку ему на плечо. Наступила долгая пауза. Затем вампир резко нырнул под руку Рихтеру и попытался ее вывернуть, но Рихтер слегка дернулся, и рука спокойно прокрутилась в суставе и встала на место. Одновременно с этим он уже наносил… нет, не удар, а кучу ударов. Я едва успевал следить и совершенно не представлял, на каких же скоростях они дрались, если уложились со всем этим в пару секунд. Наконец лазутчик и вовсе неуловимым движением дернулся вперед и вырвал… сердце из груди Рихтера. Затем он вгрызся в него, отбросил в сторону, улыбнулся окровавленными губами и исчез. Исчез, как будто пространство схлопнулось перед ним, как двери лифта.
– Хорошо, что ты сам не пошел разбираться с этим лазутчиком.
Ромиус смотрел перед собой, но я понял, что обратился он к Кельнмииру.
– Ты меня недооцениваешь, – возразил Наставник.
– Это ты себя переоцениваешь, – посмотрел на него Ромиус. – Это не просто Высший Вампир, это элита. Боюсь, что он мог бы разделаться со всеми нами, если бы ему это было нужно. Вопрос в том, почему ему это было не нужно и что ему нужно было вообще?
Кей вскинулся:
– А я знаю! Все просто. Наверняка они не знали об опытах Вельхеора и весьма удивились, узнав, что у того в замке пожар, а сам он где-то бродит в компании Ремесленников. Представляете, о чем они подумали, увидев нас четверых здесь ведущими дружескую беседу. Вельхеор у них был той еще шишкой, так что, ясное дело, на его поиски отправили самого лучшего. На тот случай, если его придется спасать… или убивать.
– А что, весьма логично, – согласился Кельнмиир.
– И наезжать на нас он не стал, потому что увидел Виктора, – продолжил Кей.
– Ну увидел, и что? – не понял я. – Я что, такой страшный?
Кей просто засветился от радости:
– Наоборот. Ты как раз не страшный. А должен быть очень страшный. Вот он и отправился к своим, чтобы узнать, что делать дальше. Ведь считается невозможным превращение вампира в человека. Это как превратить рыбу в медведя, то есть просто невозможно.
– А человека в вампира? – спросил я, вспомнив книги, которых начитался у себя дома.
– Вот это возможно, – с сожалением произнес Ромиус. – Ведь вампиризм – это болезнь души, а не тела. У вампира душа если не черна как ночь, то вся покрыта черными пятнами. Как известно, запачкать и испортить можно что угодно, а вот очистить и починить далеко не все. Так и душу можно очернить, но отбелить практически невозможно.
– То есть маленький шанс отбелить все же есть? – нахмурился Кей.
– Есть. Но такого урода, как Вельхеор, это даже близко не касается. На его душе нет ни одного белого или серого пятнышка. Чернее некуда, – ударил по столу кулаком Кельнмиир.
Я во второй раз сдержался и не спросил, почему он так ненавидит Вельхеора. В конце концов, у нас были куда более насущные и важные проблемы.
– Может быть, покушаем? – заискивающе спросил Кей. Ромиус лишь отмахнулся, и на столе тут же появились уже знакомые мне фрукты.
– А что такого? – продолжил уже с набитым ртом Кей. – Мозги без пищи работать не могут.
Кельнмиир насмешливо прищурил свои красные глаза и посмотрел на Кея:
– Хм-м… а что? Я бы, пожалуй, тоже чего-нибудь перехватил…
– Но-но! – вскинул руки Кей и на всякий случай отодвинулся вместе с креслом подальше от вампира. – Некоторым лучше думается на голодный желудок.
Я в который раз наблюдал за тем, как дурачится вампир, и никак не мог поверить, что ему почти четыре тысячи лет. Он мне чем-то напоминал ребенка, строящего из себя взрослого. Иногда казалось, он переигрывал в серьезности, а иногда явно проскакивала детская беззаботность.
– Итак, – Ромиус выдержал паузу, – нам придется на время выкинуть из головы все эти политические интриги, подслушивания и прочее. Единственное, что… Кельнмиир, распорядись, чтобы парня похоронили с почестями.
– Уже, – кивнул Наставник.
И действительно, за секунду до того, как прозрачная стена перестала быть прозрачной, я увидел входящих в соседний зал людей с черным гробом в руках.
Оперативно работают ребята. Как я понял, Кельнмиир здесь царь и бог и спрашивать о смерти ученика его никто не станет. Хотя наверняка пойдет слух, что его убил Наставник за то, что он посмел сказать ему слово поперек. Хотя, возможно, в их мире все происходит иначе и я ошибаюсь.
– Значит, про это мы на время забыли, – согласился Кей. – Основной проблемой для нас является возвращение Виктора в его мир, раз уж он решил вернуться. Что мы можем сделать?
– Делать рано, нужно думать, – укорил Кея Наставник. – Вечно вы, молодые, сначала делаете, а потом думаете. А нам потом все расхлебывать.
Кей обиженно фыркнул и демонстративно отвернулся.
– Значит, будем думать, – согласился Ромиус, а затем обратился ко мне: – Ну что ж, Виктор, повтори для Кельнмиира все то, что ты рассказывал нам. Мы также послушаем еще раз и попытаемся заметить что-нибудь полезное для нас. Старайся не упустить ни одной подробности, которая казалась или покажется странной.
Я собрался с мыслями и начал рассказ.
Иногда приходилось останавливаться и объяснять самые что ни на есть очевидные вещи. Поэтому рассказ занял часов шесть. К концу истории у меня уже просто заплетался язык. Многие подробности, вроде отношений с девушками, я, конечно, опустил. Думаю, они моим слушателям были точно ни к чему, тем более и без того хватало вопросов.
– Ты сказал, что тебя забрали в эту милицию, – протянул Кей. – Это лишь за то, что у тебя с собой не было какой-то бумажки?
– Не какой-то бумажки, а удостоверения личности, – поправил я.
– Какая разница, все равно бред какой-то. Ведь у каждого же дома есть машина, чтобы печатать любые картинки, – он имел в виду принтер. – Так почему бы не напечатать себе с десяток этих бумажек и не распихать по карманам, чтобы наверняка не забыть их и не потерять?
Ну вот как прикажете ему объяснять простые вещи, особенно когда голова уже идет кругом? Мне всегда казалось, что самое трудное – это слушать объяснения, а оказывается куда труднее эти объяснения давать.
– Кей, поверь мне, этого нельзя сделать при всем желании.
