Спустя несколько дней поздним вечером я отправился к нему в студию. Наступила пора произойти тому диалогу, который я вот уже столько лет прокручивал в голове на все лады. Это был торжественный момент. Он был в студии один и очень испугался моего появления. Я рассказывал ему про свою покалеченную жизнь, про страдания и унижения, через которые она заставила меня пройти, про нищету и несчастную любовь… Поверь, Федор, я не собирался ни выкалывать ему глаза, ни тем более убивать его. Все произошло очень быстро. Он бросился на меня в отчаянии или от страха мести, повалил на пол и стал душить. Мы долго боролись на полу, и Камолов стал одолевать меня. Я чувствовал, что силы уходят, как вода в песок. В последнем порыве, спасая свою угасающую и ставшую такой бессмысленной жизнь, я схватил нож, которым он резал колбасу на своем рабочем столе, и ударил его в бок. Он закричал от боли, но не отпустил меня. Тогда я ударил еще, и еще, и еще. Я уже почти потерял сознание и плохо соображал. Помню только, что так, прямо с ножом, я выскочил на ночную улицу и бросился бежать. Нож и окровавленную одежду я выбросил в мусорный бак перед домом, где временно жил. А сам в свитере, без ботинок поднялся в квартиру. Брат с женой уже спали, и мне не пришлось им ничего объяснять.
Потом я вернулся в Москву, но жить как прежде уже не смог. Сейчас я опять в Лобнинске, Федор. Я решил не беспокоить тебя визитом, а написать все в письме. Завтра я иду к следователю со своим тяжелым признанием. Мне не нужен трехдневный срок на раздумья, который я когда-то давал Виктору. Я сделаю признание сам и отвечу за все сам. Мне ничего не нужно от жизни. Она черна, как мой глаз. Кто знает, может быть, не Виктор тому виной? Может быть, будь я с двумя глазами, она все равно не повернулась бы ко мне белой своей стороной? Кто знает?.. Прости меня, Федор. И будь счастлив.
Неудачник и никчемный человек Роман Картыленко».
Еще не дойдя до середины письма, Лосев почувствовал, как глаза заволакивает щемящая сырость. А когда он закончил читать, то уже плакал в голос. Второй раз со вчерашнего вечера слезы катились у него из глаз. Их накопилось так много за последнее время, что теперь они не могли остановиться. Они текли по щекам, капали на колени. Их некому было сдерживать. Да и не для чего.
– Надо было дождаться, Ромка, – твердил Федор, всхлипывая, – и жизнь обязательно повернулась бы к тебе своей белой стороной! Она же серая! Серая, а не черная.
Только сейчас взгляд его упал на оставленный Еленой сверточек на столе. Он совсем про него забыл! Лосев придвинул к себе и развернул благоухающий знакомыми духами носовой платок. Из него тоскливо и безнадежно смотрел на Федора стеклянный человеческий глаз…
«Я делаю признание сам и отвечу за все сам…» – закончил читать Гаев и, откинувшись на стуле, закурил. «Все на своих местах, – резюмировал он. – Через пару дней можно будет предъявлять обвинение. Надо еще раз прокрутить в голове порядок следственных действий». И следователь потянулся к спасительной кружке с надписью «Андрей».
И опять, в тот самый момент, когда он насыпал кофе десертной ложечкой, его отвлекли. Затрещал телефон, и Гаев просыпал кофейные гранулы на груду бумаг.
– Здравствуйте, это Лосев говорит.
«Легок на помине», – злорадно подумал следователь и, опережая Федора, произнес с расстановкой:
– Я собирался вам сообщить, что в деле об убийстве Камолова появился подозреваемый. Вы мне можете понадобиться в ближайшее время в качестве свидетеля, поэтому прошу вас пока никуда не пропадать.
– В каком деле? – переспросили на том конце провода, и Гаев своим безошибочным чутьем почувствовал недоброе.
– В деле об убийстве Виктора Камолова. Вашего знакомого, Лосев… – сказал он ледяным голосом.
– Вас, наверно, ввели в заблуждение, – продолжала ерничать трубка. – Камолова никто не убивал.
«Готово дело! – пронеслось в голове у Гаева. – Он окончательно тронулся, бедняга. После того как ему дали по башке, он все хуже и хуже день ото дня».
– Виктор Камолов жив и здоров, – убеждал следователя голос Лосева. – Цел и невредим… Если не считать отсутствующей кисти на левой руке…
Гаев молчал.
– Вы прямо сейчас можете в этом убедиться, – настаивала трубка, – пишите адрес: улица Птушко…
Следователь положил трубку и долго сидел, уставившись на папку с уголовным делом.
– И ни одному Лосеву не удастся его развалить или запутать, – машинально повторил Гаев вслух свою недавнюю мысль, поднял в воздух папку и с отчаянием хлопнул ею по столу.
ГЛАВА 11
Лосев собрал вещи, окинул прощальным взглядом квартиру, в которой оставлял столько воспоминаний, и отправился на вокзал, чтобы купить билет до Склянска. По дороге он заехал в студию.
Федор еще раз обошел зал, уже по-новому разглядывая каждый предмет, потом вынул диск из компьютера, подержал его на ладони, будто взвешивая, и убрал в карман. Затем он принес из подсобной комнаты молоток и разнес вдребезги компьютер, модулятор, модем и всю аппаратуру, даже самую безобидную. Учинив этот окончательный погром, он аккуратно запер студию и отправился в другой конец города, чтобы нанести визит, которого от него ждали с нетерпением.
Лобник слушал недолгий и холодный рассказ Федора, поминутно вскакивая и кругами бегая по комнате. Наконец он остановился.
– Диск при вас? Дайте его мне… Все оказалось совсем не так, как я предполагал. Меня подвела логика. Я допустил ошибку, полагая, что убит настоящий Камолов.
– Вы допустили ошибку много раньше, профессор, – ответил Лосев.
Лобник согласно закивал:
– Вы правы. Это когда я беспечно оставил диск Виктору?
– Нет. Когда решили, что вы маленький бог.
Федор бережно вынул из кармана диск, опять взвесил его на ладони и резко сжал пальцы, сминая в кулаке мозаику мелкого ломаного пластика. Он высыпал осколки прямо на пол – под ноги обомлевшему профессору.
Через полтора часа Лосев уже сидел в плацкартном вагоне, прижавшись лбом к стеклу и мрачно наблюдая за ускользающими картинами оставленной им в прошлом жизни.
В Склянске ему предстояло найти отца. Он долго колесил по городу, вспоминая названия улиц, переулков и тупиков, которые когда-то слышал от своей Елены. Он был почему-то уверен, что отец каким-то неведомым образом связан с семьей настоящей Елены. Иначе откуда было взяться стольким совпадениям, стольким мистическим катаклизмам, сошедшимся из расфокуса в единой точке – в этом захолустном городишке? Но еще больше Федор хотел увидеть ЕЕ. Ту, которая даже не знала о его существовании, которая даже не ведала, какой прекрасной и сильной может быть любовь!
