Дверь кают-компании захлопнулась, скрыв от меня конец его реплики. Что-то нехорошее так и кольнуло меня при этих словах – я уже поспешил следом за ними, когда двери кают-компании открылись и оттуда вышел Ситтон.
– Джон, – направился я к нему. – Подождите секунду.
– Да, сэр, – обернулся он. – Слушаю вас!
– Я случайно подслушал вашу беседу. Берроу говорил про какую-то женщину – быстро сказал я. – Кого он имел в виду? Вы знаете, про кого он говорил?
– Ах да, это китайская танцовщица из таверны «Летучая рыба», – ответил Ситтон. – Мы часто ходили туда на ее выступления. Кажется, ее звали Мулан или еще как-то, я плохо разбираюсь в этих китайских именах. Она была такая… Маленького роста и совсем молодая…
– Я знаю ее, – нетерпеливо перебил я капитана. – Что с ней?
– Этой ночью она погибла, сэр. Сошла с ума и выбросилась из окошка второго этажа прямо на мостовую, – сказал Ситтон, разведя руками. – Никто не знает, почему она сделала это. Сам хозяин «Летучей рыбы» ничего не может сказать – все просто были в шоке. Мы сегодня пришли туда…
Я пробормотал что-то вроде «спасибо» и медленно пошел в свою каюту. Резко захлопнув за собой дверь, сел за стол и обхватил голову руками. Неимоверное облегчение хлынуло ко мне в душу, будто я, поднимаясь в гору, мгновенно сбросил с себя чудовищную ношу.
Развязка наступила неожиданно и безболезненно для меня. Хотя Мулан все равно не смогла бы отомстить мне, однако само ее присутствие, пусть даже и на недосягаемом до меня расстоянии, по сей день причиняло мне постоянное беспокойство. Теперь все кончилось – слава богу! Я встал, медленно налил в стакан из стоящего на столе графина джина и глянул в висящее на стене небольшое зеркало. Посмотрев на свое отражение, я улыбнулся – и тут же почувствовал подкатившую к горлу дурноту. Так и не выпив, я с размаху швырнул стакан в угол каюты и, пинком распахнув дверь, вылетел в коридор.
– Шлюпку, негодяи! – заорал я, топоча по трапу, и, оттолкнув с люка что-то ремонтировавшего корабельного плотника Гоббса, выскочил на палубу. – Быстро на берег!
В несколько прыжков я слетел в пришвартованную у трапа шлюпку, следом за мной один за другим сверху спустились сменившиеся вахтенные, вместе с Берроу, севшим за руль.
– Отдать концы! – рявкнул он. – Весла на воду! Навались! Р-раз! Два!
Выскочив на берег, я коротко приказал ждать меня и чуть ли не за узду схватил лошадь проезжавшего мимо извозчика:
– К «Летучей Рыбе»!
И проворно вскочил внутрь на ходу…
Выскочив из двуколки, я бросил извозчику шиллинг и кинулся к дверям бара. Оба привратника-негра находились на своем посту по обе стороны дверей, лениво прислонившись к стенам, и о чем-то неторопливо беседовали. Пройдя мимо них, я даже не взглянул в их сторону и схватился за массивную медную ручку. Они моментально прервали разговор и недружелюбно посмотрели на меня, после чего недоуменно переглянулись.
– Сэр, мы закрыты! – бросился ко мне один из них.
– Пошли прочь, черномазые дьяволы! – крикнул я, ударив его по рукам, и оттолкнул второго, перегородившего было мне путь. – Ну?! – крикнул я, глядя, как они хотели уже напасть на меня с двух сторон. – Попробуйте только, черт вас подери, свиньи проклятые!
Они отпрянули прочь и с каким-то страхом уставились на меня. Я грубо толкнул тяжеленные створки дверей и крупными шагами рванул по зале к лестнице наверх. Положение мое теперь было уже таким, что я не боялся здесь больше никого.
– Здравствуйте, сэр… – вытаращился на меня давешний слуга, выставлявший у стойки тарелки в сервант.
– Где Галлахер?! – прорычал я ему прямо в лицо.
– Наверху, но он пьян, сэр, с самого утра, и к нему лучше…
Не дослушав, я затопал вверх по лестнице и через секунду уже застыл на пороге комнаты Мулан. Дверь в нее была распахнута настежь, комната опустела. Кроме массивного шкафа, стола и пары стульев, ничего уже не напоминало о ее прежней обитательнице: по всей видимости, все ее вещи уже вывезли в неизвестном направлении. Развернувшись, я направился к комнате Галлахера и пинком, без стука, распахнул его дверь.
Галлахер, голый до пояса, развалившись в заляпанном, потерявшем первоначальные форму и цвет кресле, зажав в зубах погасшую трубку, старательно целился из пистолета в стоящего на камине фарфорового китайского императора – того самого, что совсем недавно украшал комнату Мулан. Как только я вошел, прогремел выстрел и голова владыки разлетелась вдребезги. В камине тлели остатки шелковых вееров китаянки, наполняя и без того затхлую комнату отвратительным горелым запахом.
Закинув голову, Галлахер захохотал. Он увидел меня и замахал разряженным пистолетом:
– О, якорь мне в глотку, сам сэр Ричард О’Нилл, владелец прекрасного «Октавиуса», пожаловал в гости. Ну, поздравляю, черт тебя подери, с покупкой! Садись, обмоем, чтоб ему семь футов под килем!
С этими словами он ногой сбросил с соседнего кресла груду какого-то барахла и показал на него рукой. Продолжая стоять, глядя на обезглавленное фарфоровое туловище, продолжавшее покачиваться, я внезапно почувствовал острую ненависть к этому пьяному скоту, так отвратительно глумившемуся над осиротевшими вещами.
– Что произошло с Мулан? – прошипел я, чувствуя, как по спине словно покатилась шрапнель.
– Померла! – с издевательским сочувствием сказал он, и морда его расплылась в ухмылке. – Пришла вчера вечером – белая, как привидение увидела. А сама едва на ногах стоит – я думал, налакалась где-то, а потом вспомнил – не пьет ведь, зараза, хоть насильно вливать будешь! Заперлась у себя и ни на что не отвечала! А ночью такое было – думал, крышу сорвет к чертям… Утром же врывается ко мне этот недоносок с кухни и орет, будто его режут. Спускаемся во двор, а там девчонка эта на камнях лежит скорченная вся, будто на кол ее сажали, и окостеневшая уж. И окно в комнате ее нараспашку – часа, наверное, три прошло. А в руке розу держит высушенную, и так держит, что не вытащить было. Прямо как в драгоценность какую-то вцепилась.
С этими словами он, гадко улыбаясь, вытащил тот самый засохший цветок, любовно повертев перед собой, смачно поцеловал – и отправил в камин, где роза, попав на угли, мгновенно вспыхнула ярким пламенем.
При виде этого кровь бросилась мне в лицо:
– Ах ты свинья! Как ты смеешь, скотина, это делать?!
Он на секунду оторопел, а потом его глаза засверкали звериной яростью.
– Что ты сказал, щенок? – зашипел он, вставая и потянувшись рукой куда-то вправо.
– Что слышал, – с тихой яростью ответил я. – Свинья, пьяный дурак…
Через секунду он был уже на ногах – и в руке его сверкнул кортик:
– Сейчас посмотрим, какого цвета твои потроха, молокосос! Пускай теперь девчонка спасет тебя, как спасла тогда от Уильямса!
