– Сейчас посмотрим, какого цвета твои потроха, молокосос! Пускай теперь девчонка спасет тебя, как спасла тогда от Уильямса!
Он злобно захохотал и, по-звериному оскалив пасть, двинулся на меня.
Отступив назад, я на раз-два выхватил шпагу и упер ее острие в грудь приготовившемуся к прыжку пирату, уже замахнувшемуся широким лезвием.
– Ну? – спокойно спросил я. – Еще шаг – и сам наколешься, как бабочка на иголку. Бабочка Галлахер – красиво будет звучать, энтомологи такой экземпляр с руками оторвут.
Для Галлахера это было полнейшей неожиданностью. Задыхаясь, он прицеливался своим кортиком, я же, не изменившись в лице, приготовился колоть при малейшем подозрительном сокращении его мускулов.
«Октавиус»
С полминуты мы в упор смотрели друг на друга – Галлахер метал глазами молнии, я же со свинцовой тяжестью смотрел прямо в его расширенные зрачки.
– Послушай, Роджер, – сказал я ему, неожиданно приопуская шпагу, однако не теряя бдительности ни на секунду. – Ты разбазарил все ее вещи, ты глумился над тем, что ей было дорого. Ты уже этим разозлил ее. Ты хочешь, чтобы она и впрямь явилась потом сюда?! Так что сегодня же она придет к тебе. Ты знаешь, как это бывает. Вспомни испанца, итальяшку и всех тех, кто смел обидеть ее!
Глухое суеверие этого человека, на которое я и сделал ставку, мгновенно отрезвило его – еще секунду назад он, не изменившись в лице, насадил бы себя на мою шпагу, лишь бы только суметь полоснуть меня кортиком. Но одна только мысль о встрече с жаждущим мщения привидением мгновенно превратила его пылающую ярость в обжигающий ужас. Его глаза моментально потупились, и вся его набычившаяся фигура в момент сникла, кортик сам собой опустился вниз.
Я с грохотом бросил шпагу на стол:
– Ты можешь сейчас зарезать меня, но потом пожалеешь об этом сам…
Нет, иметь смертельного врага в лице Галлахера я никак не желал, поэтому, приструнив его, сразу же начал искать мировую, на которую тот сразу же пошел. Видимо, стоящий за моей спиной Рональд Блейк также сыграл немалую роль.
Роджер с силой воткнул свой нож в спинку кресла и помотал головой.
– Ты прав, черт меня возьми, – сказал он, быстро приходя в себя. – Мы наделали много глупостей – и сейчас чуть не угрохали друг друга… Я не хотел обидеть память бедной девочки. Я сам не поверил своим глазам, когда это случилось, о дьявол… Ведь это ты же подарил ей этот цветок?
– Именно так, – ответил я. – Зачем ты сжег его?
– Я не подумал об этом. – Он потер виски. – В ее комнате было столько всякого барахла, что много пришлось просто выбросить – никто не хотел брать его. Этот цветок… Я думал, что в нем что-то есть, потому и взял. Но когда понял, что ничего, то и не придал ему ценности… Слушай, Ричард, я, кажется, знаю, что нужно тебе…
С этими словами он, хитро улыбаясь, прошел в угол своей грязной берлоги и, расшвыряв какой-то хлам, вытащил из-под него китайский сундучок Мулан – тот самый, один внутри другого, где хранилась та роза.
– Посмотри, какая дивная работа, – сказал он, доставая один из другого. – Из черного дерева с позолотой. Такая вещь уйму денег стоит. Так что дарю ее тебе, для того чтобы забыть то недоразумение, что недавно произошло между нами…
(Если бы не моя шпага, то валяться мне в эти секунды с разрубленным черепом – и уж тогда-то мне было бы все равно, на каком эшафоте закончит свою жизнь этот бандит.)
– Давай выпьем за это, – продолжил Галлахер. – Но сначала – за бедную девочку, упокой господь ее душу!
Я криво усмехнулся – щедрость его была понятна и дураку: подобно всякому суеверному, он истово верил, что, подарив мне самую ценную из ее вещей, переведет на меня и ее дух. Я не стал разочаровывать его, к тому же у меня как раз была самая маленькая из этих шкатулок, в которой лежал подарок Уильямса. Я же со своей стороны мог только благодарить дух Мулан за эти ценные подарки, так и шедшие в мои руки.
Вскоре мы стояли уже в комнате Мулан возле открытого окна, из которого она сделала свой роковой шаг в темноту той бурной ночи.
– Вот, – показал Галлахер вниз, на мощенный булыжниками маленький внутренний двор. – Тут ее и нашли, крови много было вокруг – целая лужа. Часа с два назад ее увезли…
Я посмотрел вниз и вдруг увидел нечто сверкающее в раскидистой тени единственного растущего во дворе дерева. Быстро спустившись вниз, я подошел к таинственному предмету – и почувствовал, как в горле встал шершавый ком. Это была маленькая туфелька Мулан, вышитая золотыми блестками. Несомненно, она слетела с ноги девушки, когда та упала вниз. Оторопело взял я ее в руки и несколько минут неподвижно созерцал как зачарованный, потом посмотрел на ее все еще распахнутое окно. Какая высота все же! Бросив туфельку в стоящее тут же ведро, из которого, по всей видимости, окатывали двор, я медленно развернулся и пошел обратно во внутреннюю дверь. Через пару минут я уже стоял на улице возле извозчика.
– Ричард! – окликнул меня Галахер, выйдя следом из дверей. – Дружище, приходи ко мне сегодня вечером. В десять будет специально для тебя новое зрелище! Оно стоит того…
И, наклонившись к моему уху, он, словно боясь, что его могут подслушать, произнес:
– Сегодня с утра я приобрел трех очаровательных черненьких девочек почти даром. Их судно утонуло, и большинство черномазых вместе с ним, однако этим повезло, и теперь они в надежных руках. Правда, пришлось их хорошенько отмыть сначала – видать, плоховато их там держали. Видел бы ты, как они танцуют свои народные танцы, при этом почти нагишом! Да, они заменят мне Мулан – народ будет валить на них толпами. Хе-хе! Хочешь попробовать черненькую? Выбирай любую из трех – все за счет заведения…
– К черту, – отрезал я. – Завтра я отхожу в Китай.
– О, – сказал Роджер, – да ты и в самом деле рисковый парень. В этом я уже убедился. Ну что же, удачи тебе. Как вернешься – милости просим! Твой столик всегда свободен для тебя…
– Счастливо, – бросил я и, обратившись к слуге, несшему следом за мной сундучок Мулан, сказал: – Ставьте в повозку на сиденье…
Уже на борту «Октавиуса» я поставил сундучок на стол и, сев в кресло, задумчиво уставился на него. Затем вытащил из своего сейфа последнюю маленькую шкатулку и, открыв ее, посмотрел на заигравший на свету своими гранями бриллиант. Уильямс был явно не дураком, чтобы даже в состоянии, близком к смерти, позволить себе подсунуть какую-нибудь дурацкую стекляшку. Значит, это был настоящий камень, но вот какова была его истинная цена? На этот вопрос я не мог найти ответа, хотя и разбирался в этом немного.
Однако опытный ювелир быстро назовет настоящую цену этой штучке. По-видимому, бриллиант был единственной ценной вещью, которая осталась у девчонки от ее прошлой жизни, – и, без сомнения, был какой-то ее семейной реликвией. Теперь немудрено, что, узнав о ее смерти, Уильямс с такой легкостью расстался с огромным состоянием. Свою шкуру он ценил больше всего и, скорее всего, именно таким образом решил перевести на меня все возможные последствия, что могли ожидать его. Во всяком случае, я ясно почувствовал: о чем-то он явно умолчал в своем рассказе про проклятье Шень Мун.
