Вот абрис Дома Разделенного, в котором Линкольну предстояло стать Верховным Авторитетным Судьей.
Путешествие из Спрингфилда в Вашингтон столкнуло Линкольна лицом к лицу с губернаторами и депутатами пяти штатов. Он останавливался в ключевых городах, беседовал с влиятельными людьми, контролировавшими политику, финансы, транспорт, снабжение, сам вглядывался в огромные толпы людей, которые жаждали посмотреть на центральную фигуру американской государственной арены. Он произнес 20 с лишним речей, пожал руки тысячам людей.
В день, когда Линкольну исполнилось пятьдесят два года, он сошел в Цинциннати. Его ждала карета, запряженная шестеркой белых лошадей; в ней он возглавил процессию, в которой принимали участие духовой оркестр, оркестр из флейт и барабанов, гвардейцы Лафайета, гвардейцы Ровера, немецкие егеря, зуавы, драгуны Вашингтона, конница гражданская, много карет и пеших.
Мэр представил будущего президента. Кентуккийцам, приехавшим с той стороны реки Огайо, Линкольн сказал: «Мы намерены обращаться с вами так же, как обращались Вашингтон, Джефферсон и Мэдисон, и по мере возможности постараемся не отступать от них в этом… Мы снова будем братьями и забудем о партийных распрях — мы будем игнорировать все партии одинаково». Немцам он сказал: «Что касается немцев и других иностранцев, я считаю, что они нисколько не лучше других, но и не хуже». Это вызвало смех. «Не в моей натуре, когда я вижу людей, отягощенных оковами, угнетенных тиранией, делать их жизнь еще более мучительной, нагромождая на них дополнительные тяготы; скорее я сделаю все, что в моих силах, чтобы снять с них ярмо гнета». Это вызвало одобрительные возгласы.
Конгресс все еще не объявил Линкольна президентом. Возбуждение достигло высшего предела 13 февраля. В Вашингтоне толпы поднялись на гору к Капитолию; всем хотелось забраться на галерею для гостей, но у каждой двери стояла вооруженная охрана. «Могли пройти только сенаторы, депутаты и те счастливцы, у кого были пропуска, подписанные спикером палаты представителей или председателем сената, — писал Читенден, — даже члены конгресса не имели права проводить своих, друзей». Полковник вашингтонской милиции в штатском сказал, что его вооруженные люди рядом и могут явиться по первому зову. Пенсильвания-авенью была забита орущей, раздраженной толпой, то тут, то там возникали драки, многие были арестованы.
Счетчики зачитывали протоколы результатов голосований, штат за штатом. Джон Брекенридж, вице-президент США, кентуккиец, чье сердце было целиком отдано делу и интересам отложившихся штатов, произнес:
«Авраам Линкольн из Иллинойса получил большинство всех поданных избирателями голосов и избран президентом Соединенных Штатов на четыре года, начиная с 4 марта 1861 года…»
В этот момент специальный поезд Линкольна подъезжал к столице Огайо. Ночью Линкольн выступил в Колумбусе, в законодательном собрании с несколько странной речью: «Я не могу знать больше, чем любой из вас, почему я, почти никому не известный человек, сейчас обременен такой ответственностью, которой не знал даже отец нашего государства… Поэтому вся моя надежда на американский народ и на бога, который никогда не оставлял его…» Он. делился мыслями, которые вызывали у слушателей вопросы и насмешки. Но у Линкольна была своя цель, он говорил спокойно и обдуманно: «Не потому я не выступал с программной речью, что у меня не было настоящего беспокойства».
14 февраля поезд Линкольна прибыл в Питсбург. Он поблагодарил мэра Уилсона и граждан за «лестный прием», повторил, что в нужный момент выскажет свое мнение «о современном трудном положении» обезумевшей страны, выразил надежду, что, когда он, наконец, выступит, ему не придется сказать ничего обескураживающего. Он снова не пожалел успокаивающих слов, говорил о хороших перспективах, еще больше сбив этим с толку философов, считавших себя в курсе дела.
В городе Фридом возчик угля, стоявший в толпе, крикнул: «Слушайте, Эйби, говорят, что вы самый высокий человек в Соединенных Штатах, но я не думаю, что вы выше меня». Линкольн ответил: «Поднимись сюда, посмотрим». Грязный возчик пробрался через толпу, они стали спиной к спине, возчик в своей рабочей одежде и будущий президент. Выяснилось, что они совершенно одинакового роста. В толпе раздались веселые, одобрительные крики. Оба великана улыбнулись и пожали друг другу руки. Нашлись люди, которые говорили, что это не дело, чтобы крупнейший государственный деятель страны вел себя так запросто с возчиком угля — куда это может завести страну?
Так, без отдыха, из города в город — в одном снова карета, запряженная молочно-белой шестеркой лошадей, в другом восьмеркой шелковистых вороных, с султанами на головах и флажками на сбруе, снова тротуары, забитые ревущими толпами, улицы, украшенные гирляндами и флагами.
Линкольн вспомнил девочку, которая когда-то написала ему о том, что, по ее мнению, он должен отрастить себе бакенбарды. Он тогда ответил, что это может быть воспринято как рисовка. Девочка жила в Вестфилде, в штате Нью-Йорк. Приехав туда, он сказал: «У меня есть корреспондентка в вашем городе, и, если она здесь, мне хотелось бы ее повидать». Никто не вышел из толпы; послышались вопросы: «Кто она? Назовите ее имя!»
«Ее зовут Грэйс Бедел». Грэйс стояла в толпе. Ее подвели и подняли на помост. Линкольн сказал: «Она мне написала, что я буду лучше выглядеть в бакенбардах». Он наклонился над девочкой. «Видите, я отрастил эти бакенбарды ради вас, Грэйс». Линкольн поцеловал ее. Эта сцена была широко освещена в прессе. Нью-йоркская «Трибюн» дала аншлаг: «Старикан Эйби расцелован красивой девушкой». Сентлуисский «Рипабликан» поместил заголовок: «Бакенбарды и поцелуи», — и с насмешкой писал: «Если целовать красивых девушек — привилегия президентов, то миссис Линкольн, которая хорошо знает свои права, и буде она осмелится их отстаивать, должна потребовать для себя еще и права личного вето».
Пока Линкольн пересекал страну с запада на восток, 18 февраля телеграф принес сообщение, что в Монтгомери, штат Алабама, под гром пушек и приветственные крики огромной толпы Джефферсон Дэвис принял присягу как президент Конфедерации американских штатов.
Линкольна приветствовали в Трое, Гудсоне, Пикскиле. Затем последовал Нью-Йорк — парадные двери в Америку, — в огромный мировой порт которого прибывали корабли со всех морей, город, ставший финансовым центром страны, захвативший максимум контроля над торговлей, промышленностью, транспортом. Мэр города Фернандо Вуд как-то заявил, что Нью-Йорк должен стать свободным городом, отделиться от Союза, стать таким же суверенным, как и отложившиеся южные штаты, сохранить таким образом свою торговлю и продолжать «непрерывную связь со всеми секторами» страны. Это был город, в котором почти открыто брали взятки за разные привилегии и сделки на городские участки земли. Мэр, он же одновременно и партийный босс, взял по 5 тысяч долларов у двух адвокатов за назначения на должности судей в верховный суд штата; мэр и члены городского управления подписали контракт на уборку улиц, согласно которому они должны были платить одной фирме 279 тысяч долларов, в то время как другая фирма просила на 84 тысячи меньше. Личное состояние мэра за короткий срок увеличилось до четверти миллиона, и только продажность судей спасла мэра от осуждения за подлоги, лжесвидетельства и другие преступления. Мэр и его брат Бэн были хозяевами лотерей на основании патентов, полученных в южных штатах, удостоверявших, что они профессиональные игроки. Они были хозяевами нью-йоркской газеты «Дейли ньюс», в которой они открыто защищали интересы конфедерации.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
