XVI
Бывают дни, предназначенные для подвигов, сдачи внаём квартир, возвращения долгов или других важных дел. В один из таких дней «для чего-то» можно сойти с ума, повеситься или влюбиться.
Я сижу на заснеженной автобусной остановке и вспоминаю тот день, когда умерла мать Антона.
Дворовые мальчишки жгли прошлогоднюю листву вместе со старыми газетами и сухими ветками за домами на пустыре. Земля потом зияла тлеющими пятнами, воздух долго пах костром.
Я помню эти картинки с детства. Только мы тогда обматывали палки целлофаном, делали факелы, и плясали у огня, как первобытные люди, а потом кто-то кричал: «Я охотник» — и все бежали врассыпную.
Было весело и тревожно мчаться с затухающей деревяшкой. Я всегда играла за пантеру, тогда почему-то казалось, что большой чёрной кошке живётся куда легче и безопасней, чем маленькой девочке. Я радостно забиралась куда-нибудь повыше. Но в 10 мама выходила во двор. Её привычное: «Майя, домой» звучало, как заклинание. «Ну, что ты за ребёнок такой, опять вся в ссадинах, испачкала новое платье», — говорила она, пока мы поднимались в лифте на пятый этаж. Я до сих пор помню, как её тёплая рука уверено и нежно держала моё запястье, уставший голос корил за разболтанность, но очень ненастойчиво и слишком по-доброму.
Может быть, поэтому запах дыма в сумерках всё ещё будил воспоминания.
Престарелые соседки, как всегда в это время, устроились на лавке у подъезда. Они уже перебрали привычные темы: цены растут, внуки совсем отбились от рук, молодёжь стала распущенной: пьёт и ругается матом, но президент у нас — мужчина хоть куда, а вот пенсию повысить стоит… и скучно молчали. Я, поздоровалась, пошарила в сумочке в поисках ключей. Рыхлая, блеклая, совершенно седая старуха, повернулась ко мне в пол-оборота и громко сказала:
— Говорят, твой сосед мать свою порешил.
— Да. И собаку выпотрошил, — добавила я.
Старуха недоверчиво скосила на меня маленькие глазки и криво улыбнулась:
— Шути, шути, а с ним в лифте никто из соседей не ездит, все боятся.
Я пожала плечами:
— Не надоело глупости говорить?
Она недовольно хмыкнула, остальные что-то возмущённо затараторили про «хамство на каждом углу». Я наконец-то нашла ключи и приложила один к магнитной кнопке.
— Ой, смотри, Майка, до добра не доведёт, ещё дитё с ним оставляешь.
Старухи одобрительно зашумели, я услышала, как моя собеседница углубилась в душещипательные подробности убиения Антоновой матери.
Антон неделю не выходил из дому. Его крепкие скулы заросли щетиной. Как-то он пришёл к нам и сказал, что всё правильно. Так, как должно быть. А потом к нему переехала девушка.
В конце-концов, каждый в этой жизни веселит себя, как умеет.
Зимой Сашу выписали из больницы, и я подписала отказ от опекунства.
Ходила сначала домой к Неле Петровне. У неё просторная квартира со старой мебелью, в зале кушетка и маленькая фигурка Павловой на книжной полке. Неля Петровна долго говорила про то, что нужно терпеть, сколько Богом положено.
Но, как видно, не по мне эта ноша.
Женщина из социальной службы расспрашивала, почему не хочу оставить у себя девочку. Я ответила, что у меня больше нет сил и мало денег. Женщина была худой, с вытянутым лицом. И когда она услышала всё это, лицо её вытянулось ещё сильней. «Ну, знаете», — ска-зала она. А потом начала проповедовать на тему того, что ребёнку с родными проще, а так её поместят в детский дом и вряд ли удочерят из-за болезни.
Недавно звонил Денис, он вернулся из Чечни с большим фильмом и трёхчасовой передачей. Сказал, что обо всём подумал, нам нужно просто съехаться. Я некоторое время слушала его голос, потом ответила, что не люблю, и повесила трубку.
Когда Антон узнал про отказ, он поначалу долго молчал, смотрел на меня, а потом сказал, что я сука. И больше ни слова. С тех пор мы не разговаривали.
Сашку забрали сегодня.
Я сложила её вещи в сумку и сказала, что так надо. Она всё поняла без лишних объяснений. Не плакала, только перед выходом у неё опять случился приступ сонливости. Женщина из социальной службы неодобрительно покачала головой, на её вытянутом лице изобразилась помесь сострадания и осуждения. Вышло очень фальшиво.
После Сашиного ухода я немного посидела на её кровати. Решила пойти прогуляться. Одеваясь, наткнулась на Сашкину осеннюю куртку, я совсем про неё забыла. Из кармана посыпались жёлуди. Крупные продолговатые и дутые мелкие. Они запрыгали по линолеуму, раскатились в разные углы. Я нашла только восемь, но их было куда больше: рыжие, тёмно-коричневые, бежевые с бордовыми бочками и продольными серыми полосами. Наверное, Саша специально подбирала по цвету плотные, ещё не раскрывшиеся, а потом забыла вытащить. Жёлуди — ведь не копейки, не пуговицы и даже не пёстрые бусины, поэтому оставить в кармане — обычное дело. Они, как опавшие листья или всё природное, прельщают ненадолго своей красотой и совершенством. Мы останавливаемся полюбоваться, а после никогда о них не вспоминаем.
Я бродила весь день по промёрзшей набережной, так, ни о чём не думала. Когда стемнело, пошла к автобусной остановке. Села на лавку под козырёк и стала смотреть, как падает снег.
Не знаю, сколько я так просидела. Только руки окоченели, и холод забрался под пальто. Ощущение, будто внутри всё вымерзло. И ресницы отяжелели от инея, странно, я никогда не думала, что может быть так холодно… Зато теперь я, кажется, знаю, чьё лицо должно быть у девушки из моего сна. Я догадалась, почему она падает в темноту и почему спасти криком её нельзя.
Просто бывают дни, предназначенные для чего-то…
Сергей Денисенко
Только волны за кормой, только — чаечки…
стихотворение-эссе[14]
«Я любил смотреть на него, слушать, читать…»
Анатолий Кобенков. Из предисловия к посмертному сборнику Вильяма Озолина в серии «Поэты свинцового века». Красноярск, 1998 г.; главный редактор серии — Роман Солнцев.
«…Плакал в кубрике матрос,словно в спаленке.Ростом батьку перерос,а как маленький!..»
Вильям Озолин Из стихотворения «Капитан»
«Вильяма в этой жизни не хватает»
Название предисловия в книге Александра Лейфера «Мой Вильям». Омск, 2006 г.
…Помню, Омск сходил с ума:шёл новаторскийпраздник «Омская зима»литераторский.
На большой лит. праздник-бал(к чёрту хвoрости!)и Озолин приезжалв бывший гoрод свой.
Сам — хозяин, а — как гость(«Где отметиться?»)……Мне с Вильямом довелосьблизко встретиться.
Перед публикой в те дни —с чьей указочки? —выступал я вместе с нимв одной «связочке».
(Я к тому, кто всё решал —пусть «за давностью» —и «указочку» держал, —с благодарностью!)
А в душе — как «от винта»:намозолено —детство, юность, «Капитан»В. Озолина.
Мне тот стих когда-то былвсех полезнее:я ведь в нём почуял смысл,смысл Поэзии!
Стало ясно дураку(раньше — пo фигу):смысл — не слово «гнать» в строку, —
Мысли — в строфику!
И шептал в тиши ночной,как в отчаянье:
«Месяц шёл уже седьмой,как отчалили…»[15]
…Я отвлёкся от «Зимы».Кульминация:выступаем в «связке» мы —сплошь овация!
Эх, вернуть бы «статус кво»!..Он — уверенный,статный, рослый, взгляд — насквозь,лик — обветренный.
А потом, вне суетыи непафосно,говорит: «Давай „на ты“!Кровь однa у нас!..»
У меня ж — «щелчок» внутри,голос врoде как:мол, «меж нами — двадцать тригода-гoдика».
Как взлетел Вильям седымбуревестником!..В общем, так Вильям моимстал ровесником.
А на ужин — коньякавместе с сaлом мы!..Свою книжку «Год Быка»подписaл он мне.
…Шёл по Омску — «в доску свой»!Но запомнилось,чтo в глазах-очах егогрустью полнилось:
Нет, не дал ты мне пропaсть,«город-каторга»,хоть и был порой — как пастьаллигатора.
Жаль, вопрос, что плавит мозг,все профукали:кто ты, что ты, город Омск?Счастье, мyка ли?..
(…Струн гитарных перезвон —словно радуга.Стынут записи егов фондах радио…)
…Ветром книжку «повело»(листы — веером),что написана светлоСашей Лейфером;
адресованная — нам,тем, кто мается(книжка просто — «Мой Вильям»—называется).
Точки боли на душе —как заплаточки…Двадцать первый век — ужена «девяточке».
В послепраздничный бокал —слов падение.Год — ноль девять… Год Быка…Совпадение…
Но тревoжным слово «там»
стало будто бы…
«Просыпался капитан,глаза-буковки…»
Громко чайки поутрухороводятся!…Авторучка дрогнет вдруг —и выводится
хореической строфой(а не ямбом) клич:Как ты там, наш дорогойВильям Янович?
Тамнемереных трудов —тоже вoз, поди?
Там, где Толя Кобенков,Солнцев… Господи!..
И Вильяма голос-громслышу истовый:
Ты тоской себя не гробь!
Небо — чистое!..Так что ты, браток, держись,гляди весело!Не такие, брат, моржиусы весили!..
… «Эх, всё будет хорошо!» —стонут чаечки.…Год двенадцатый пошёл,как отчaлил ты…
Книга В. Озолина «Год Быка». Барнаул, Алтайское книжное издательство, 1989 г.ДиН антология
