И вряд ли можно придумать лучшее место для совета, чем Россия. То место, которое занимал Китай в производстве, Россия занимала в том, что касалось сырья, а сырье на данный момент значило все. И главное – цена на нефть подбиралась к 140 долларам за баррель[352], а Россия качала миллионы баррелей в день[353]. Осознание этих цифр могло кого угодно хотя бы на мгновение заставить забыть о проблемах в США.
Каждый год совет диркторов Goldman совершал четырехдневную рабочую поездку за границу, и с того момента, как два года назад Бланкфейн получил от Хэнка Полсона бразды правления фирмой, он настаивал, чтобы совет собирался в одной из стран БРИК – Бразилии, России, Индии или Китае. Аббревиатуру для стран, к которым в настоящее время перемещались мировое богатство и власть, придумал один из экономистов Goldman, и для Бланкфейна эти встречи были принципиально важны.
С обзорной сессии в Санкт-Петербурге, где экономисты должны были получить информацию о финансовом состоянии фирмы, все только начиналось. Потом они отправлялись на два дня в Москву. Глава администрации Goldman Джон Ф. Роджерс прилагал максимум усилий, чтобы организовать встречу совета с жестким российским премьером Владимиром Путиным, чья антикапиталистическая идеология давала понять, что он не будет марионеткой США.
Прогуливаясь по направлению к отелю «Астория» мимо массивного конного монумента Николаю I, Бланкфейн размышлял: А если цены на нефть упадут, скажем, до 70 долларов за баррель? Что тогда? И что насчет Goldman? Несмотря на успешность, Бланкфейн знал, что был параноиком, как он часто называл себя.
В России нахлынули тревожные воспоминания. Именно здесь в 1998 году для Goldman все пошло не так, когда Кремль, внезапно объявив дефолт по долговым обязательствам страны[354], отправил мировые рынки в штопор. Это было словно инфекция, и вскоре был поражен Long-Term Capital Management.[355]
Последовательность событий вынудила Уолл-стрит принять огромные убытки, а ущерб Goldman в конечном итоге оказался настолько серьезным, что ему пришлось перенести запланированный выход на биржу.
В то время как проблемы охватывали рынки, Goldman умудрился избежать ударов вроде тех, что испытали Lehman, Merrill, Citi и Morgan Stanley. Его команда была умна, но Бланкфейн знал, что большую роль сыграла удача. «Я на самом деле считаю, что мы немного лучше[356], – сказал он, – но только немного».
Конечно, у Goldman имелись и свои проблемные активы, и высокая доля заемных средств, и та же нехватка средств, вызванная сокращением рынков, что и у конкурентов. Но, к чести Goldman, ему удавалось избегать наиболее вредных активов – ценных бумаг, целиком построенных на шаткой основе субстандартных ипотечных кредитов.
Майкл Свенсон и Джош Бирнбаум, ипотечные трейдеры Goldman, наряду с финансовым директором фирмы Дэвидом Винером играли заметную роль в осуществлении противоположной стратегии: они выступали против так называемого индекса ABX[357], который, по сути, был корзиной ипотечных производных, привязанных к субстандартным кредитам. Если бы они этого не сделали, для Goldman и для Бланкфейна все могло бы сложиться иначе.
Возвращаясь в гостиничный номер, Бланкфейн не мог не заметить заполонивших окрестности «мерседесов». И это была лишь верхушка богатства, выставленного напоказ. Поднявшиеся на газе и нефти, на железе, никеле и множестве других дорожающих сырьевых товаров, так называемые русские олигархи скупали огромные яхты, картины Пикассо и английские футбольные команды. Десять лет назад Россия не могла справиться с долгами, сегодня она была быстрорастущей экономикой стоимостью 1,3 трлн долларов.
Непростая история Goldman и России началась задолго до страшного дефолта. Франклин Делано Рузвельт однажды предложил Сидни Вайнбергу, легендарному лидеру Goldman, должность посла в СССР. «Я не говорю по-русски[358], – ответил Вайнберг, отклоняя предложение президента. – Да и с кем там, черт возьми, разговаривать?»
После распада Советского Союза Goldman был одним из первых западных банков, который попытался выйти на местный рынок, и через три года после падения Берлинской стены новое правительство Бориса Ельцина назвало фирму своим банковским консультантом.[359]
Но прибыль утекала сквозь пальцы, и в 1994 году Goldman ушел, чтобы вернуться позже[360]. К 1998 году он помог русскому правительству продать облигаций на 1,25 млрд долларов, а когда спустя два месяца после дефолта облигации оказались резаной бумагой, фирма снова ретировалась. Теперь Goldman возвращался в третий раз, и Бланкфейн был готов сделать все правильно.
* * *
В 8:00 следующего утра совет Goldman начал сессию в конференц-зале на первом этаже «Астории», построенной в 1912 году и названной в честь Джона Джекоба Астора IV[361]. По легенде, Адольф Гитлер планировал отпраздновать здесь победу[362] сразу после падения города и был настолько самоуверенным, что заранее напечатал приглашения.
Бланкфейн, одетый в пиджак цвета хаки, выступил перед советом с обзором деятельности компании – обычное дело для заседания совета директоров.
Однако решающей оказалась следующая сессия. Выступал Тим О’Нил, давний сотрудник Goldman, практически не известный за пределами фирмы. Но, как старший стратегический директор, он был основным игроком внутри компании. В число его предшественников входили Петер Краус и Эрик Миндих, оба считались суперзвездами Goldman, и Бланкфейн всегда прислушивался к О’Нилу.
Три недели назад члены совета получили расписание и поняли, почему эта сессия была настолько важной: О’Нил собирался рассказать о планах выживания фирмы. Это была почти лекция по безопасности. Еще ничего не случилось, но было полезно изучить все аварийные выходы.
Им было что обсудить. В отличие от традиционного коммерческого банка Goldman не имел собственных вкладов, которые по определению более стабильны. Вместо этого, как и прочие брокеры-дилеры, он, по крайней мере частично, опирался на краткосрочные рынки РЕПО – соглашения, которые позволяли компаниям использовать ценные бумаги в качестве залога для получения заемных средств. Хотя Goldman, как правило, имел долговые соглашения на более длительные сроки, избегая практики Lehman, ведущей к зависимости от краткосрочного финансирования, он все равно был зависим от настроений рынка.
Это была палка о двух концах. Можно было использовать собственные деньги с огромным левереджем, инвестируя, например, один свой и 30 заемных долларов, – распространенная практика. Холдинговые банковские компании типа JP Morgan Chase, регулируемые Федрезервом, сталкивались с гораздо более серьезными ограничениями, когда речь шла об игре на заемные средства. Но, если доверие к фирме падало, деньги мгновенно испарялись.
Бланкфейн одобрительно кивал, пока О’Нил выступал с докладом. То, что случилось с Bear, объяснял он, было не просто разовым событием. Независимый брокер-дилер считался «динозавром» задолго до того, как начался кризис. Бланкфейн сам наблюдал, как Salomon Smith Barney был поглощен Citigroup, и даже Morgan Stanley объединялся с Dean Witter. Теперь, когда Bear больше не было, а Lehman, казалось, движется в том же направлении, у Бланкфейна имелись веские причины для беспокойства.
* * *
Собственное восхождение Бланкфейна на вершину Goldman только подчеркивало, как быстро все меняется: десять лет назад он был невысоким толстым бородатым парнем[363], обожающим выездные игры в гольф. Сегодня он был главой самой крутой и прибыльной фирмы Уолл-стрит.
С одной стороны, его карьера была типичной для Goldman Sachs. Как и учредитель фирмы и ее первый глава Сидни Вайнберг, Бланкфейн происходил из простой еврейской семьи. Родившийся в Бронксе, он вырос в Linden Houses – районе Восточного Нью-Йорка, одном из беднейших в Бруклине. В государственном жилье разговоры соседей были слышны сквозь стены и по запаху можно было определить, кто что ел на обед. Отец Бланкфейна был почтовым клерком, сортировал почту, а мать работала секретарем на ресепшен.
Подростком Бланкфейн[364] торговал газировкой на играх New York Yankee. Он был лучшим в своем классе в средней школе Томаса Джефферсона, которую окончил в 1971 году, а в 16 лет благодаря стипендии оказался в Гарварде, став первым членом семьи, поступившим в колледж. Его настойчивость проявляла себя и в других областях. Он встречался со студенткой колледжа Уэллсли и летом работал в Hallmark[365], чтобы быть рядом с ней. Впрочем, отношения так и не сложились.
