— Отчаяние не тот наряд, что подходит тебе, mii Gard, — пери укоризненно качнула головой, улыбнулась. — Мы еще не проиграли, — она замешкалась, словно колеблясь, принялась расшнуровывать ворот верхнего платья. Появившийся на свет кусочек невзрачного металла произвел эффект взорвавшегося заклинания.
— Неужели?
Я трепетно, боясь, что реликвия растает, взял ее в руки. В лицо ударил горячий ветер. По телу побежали мурашки, обосновались внизу живота, бросая в жар, что овладевает мужем при взгляде на молодую жену в супружеской спальне, и почти сразу же исчезли, подарив небывалую легкость, зовя расправить крылья, подняться в высь, улететь за горизонт. Я выронил артефакт, будто обжегшись, облизнул враз пересохшие губы. С усилием отвел взгляд от растрепанного ворота, оголившего ключицы девушки, напуганный и оглушенный невероятным смешением святого восхищения и низменного животного желания.
— Это часть Ключа, которая принадлежала Нейс. Возьми ее, пускай она оберегает тебя.
— Нет, — меня хватило на один хриплый выдох.
Вьюна озадаченно нахмурилась, спустя мгновение, догадавшись, лукаво улыбнулась. Принялась что-то объяснять про неспособность ущербного человеческого тела воспринять и осознать всю гамму чувств, доступных Крылатым Властителям, жизненно важную зависимость, духовную и физическую, от полета. Говорила, что глупый разум переводит незнакомые ему ощущения в привычные понятия: голод, жажду, страсть.
Я не слушал. Я рвал ее одежду.
***
Низкие брюхатые тучи затянули небо сплошной пеленой, съев дневной свет, погрузили мир в унылые сумерки. Снег, серая невесомая пыль, висел в воздухе, сыпался на пустынные поля, таял на мордах лошадей. Кобылы фыркали, неспешно трусили вперед.
Вьюна, уставшая от вечного охранения, искренне наслаждалась первой за многие месяцы и, вероятно, последней прогулкой вдвоем. Затянутые в черные перчатки пальцы стискивали поводья. Фарфоровое лицо заалело от холодных поцелуев сивера. На светло-розовых губах блуждала улыбка. Пери легко и непринужденно удавался образ богатой бездельницы, решившей скрасить скуку конной поездкой.
Я себе подобную беспечность позволить не мог, не прекращая ни на секунду искать следы затаившегося врага. Полководцам не по чину ходить в разведку, когда у них под рукой целое крыло лентяев. Но судя по донесениям дальнего периметра, местность была абсолютно безопасна, и я решился на несколько часов передать командование Валгосу, чтобы доставить удовольствие девушке, а заодно развеяться самому.
Сонная тишина, разлитая над землей, убаюкивала, внушала ложное чувство спокойствия. Словно не существовало ни скрытой миражами армии за спиной, ни стягивающихся петлей на горле войск Совета и Братства. Словно мы остались одни, безмятежные и вполне удовлетворенные обществом друг друга.
На мгновение овладело желание бросить все, сбежать вместе с феей, скрыться, создать идеальный мирок, где нас никто не отыщет… Я отвесил себе мысленную оплеуху, сжал сквозь куртку Ключ, согревающий грудь. Не неси чушь, эсса! Не ври, что ты действительно готов отречься от мечты о небе! Предать доверие тех, кто последовал за тобой, кто заплатил жизнью за твои идеалы! Гордому дракону севера кажется соблазнительной участь свинопаса из забытой Древними глубинки?! А, эсса, добровольно променяешь верные мечи на плетку для чушек?!
Передернуло от отвращения. Минутная слабость исчезла. Я был рожден клинком клана, а для клинка нет хуже участи, чем гордо и уныло красоваться на стене затупившимся трофеем, либо же медленно ржаветь в пыльных сундуках, куда бережливые хозяйки складывают на всякий случай бесполезный хлам — авось еще сгодится. Клинок должен сражаться до последнего вздоха и умереть в бою.
— Доедем до поселка, и пора возвращаться, — я, прищурившись, изучал темное пятно деревни, тающее в туманной дымке.
Зимний день короток, через пару часов начнет смеркаться.
Вьюна кивнула, обновила заклинание, позволяющее лошадям скакать по сугробам словно по наезженному тракту. Я подбил кобылу шенкелем, пуская трусцой напрямик через поле.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Дома приближались. Селение нравилось мне все меньше.
Зимой деревни умирают. Погружаются в ленивую бездеятельную дрему, набираясь сил перед летними хлопотами. Растворяются в уютном жужжании прялки, треске пламени в очагах и негромких разговорах.
Но здесь смерть прогулялась без всяких метафор.
Я придержал коня, изучая пятна крови на истоптанном снегу, вслушался в ватное безмолвие вечера, разрываемое далеким отчаянным лаем пса. Оглянулся на Вьюну. Выяснить бы, что случилось, но рисковать в присутствии пери мне не хотелось.
Судьба распорядилась иначе. Дверь одного из домов распахнулась, выплюнув всклокоченную худенькую селянку, на бегу кутающуюся в шерстяную шаль. Следом вывалились два разгоряченных увальня в одних легких рубахах, посчитавших, что они, точно члены верховных семей моего клана, могут позволить себе роскошь игнорировать трескучие морозы лютеня.
Девчонка, подметая длинной юбкой снег, выскочила на улицу, бросилась, спотыкаясь, к нам — на бледном лице паника смешалась с надеждой: «Помогите!»
— Это не наше дело, — брезгливо заметила Вьюна, натягивая поводья, разворачивая кобылу.
— Думаешь? — я еще не решил, как поступить. Проблемы людей меня не касались. С другой стороны, два небритых типа явно не походили на местных. Любопытно, откуда они взялись?
Фея фыркнула. Преследователи между тем настигли добычу, повалив брыкающуюся девицу на землю… и обратили внимание на нас.
— Вы это, — за взгляд, которым кривоносый «ощупал» Вьюну, иные ревнивые мужья дают по морде без объяснений. Заметив меч, который я демонстративно выставил из-под плаща, любитель дармовых развлечений поскучнел. — Кто такие будете? Как попали сюды-то? Куда Хорька дели?
— Люди, — я оскалился, — прежде чем задавать вопросы, должны назваться сами.
Мужички переглянулись. Мое наглое поведение, спокойствие, а пуще всего клинки на поясе заставляли сомневаться, вызвана ли самоуверенность чужака пустой бравадой, либо же имеет под собой более веское основание. Знавал я подобных типов, а еще знал, что, однажды вкусив вседозволенности, они разорвут любого, кто хоть как-то рискнет угрожать их вольнице — нападут, едва почуют слабину.
— Так мы это, — пока кривоносый чесал затылок, его товарищ потащил упирающуюся беглянку к дому. — Стража мы это… королевская, его величества Римира Сорнитского слуги. Наше дело маленькое: сказали, в деревне встать да следить за порядком, мы и присматриваем. А вот кто вы, это еще разобраться надобно! — глазки стрельнули по сторонам. — Пройдемте-ка к старшому, да лучше по-хорошему!
Вьюна снова фыркнула: пери забавляла столь откровенная ложь. Мы еще могли уехать, не ввязываться в историю. Тем более ситуация разъяснилась: крупная разбойничья банда, судя по всему дезертиры, подавшиеся на вольные хлеба, захватила власть над глухой деревушкой. Обычное дело, особенно в смутные годы. Да, селян жалко, хотя, возможно, если не будут артачиться, еще и живы останутся. Как пери правильно заметила, это не наши проблемы. Но я не чувствовал присутствия драконов поблизости, а потому намеревался развеяться.
— К старшому так к старшому.
Я равнодушно пожал плечами, пустил лошадь трусцой. Вьюна вздохнула, поехала следом, отставая на полкорпуса. Провожатый наконец-то заметил, что на улице не лето, а нательная рубаха и лапти на тонкий носок не самая подходящая одежда для прогулок в мороз. Поначалу он приплясывал, постоянно оборачивался, проверяя, не отстали ли мы, но вскоре плюнул на все и припустил бегом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
На его счастье, я уж всерьез полагал, что человек заработает обморожение, цель оказалась недалеко — двухэтажные ухоженные хоромы, срубленные из сосновых бревен, возвышались по соседству с избой, откуда вылетела злополучная беглянка.
Ворота во двор были распахнуты настежь. На яблоне у забора в петле болтался полуголый мертвяк — щуплый и посиневший, похожий на ощипанного петуха. Рядом c ним висел мальчишка. Небось законный хозяин воспротивился вторгшимся в дом захватчикам, вступился за жену и дочерей. Самоотверженно и глупо. А сынка вздернули за компанию, чтобы не плодить мстительных волчат. Иногда цена человеческой жизни — медная монета, иногда — много меньше.
