Но через неделю после этого Зайцев сообщил начальнику прииска такое… что тот, скрепя сердце и опасаясь оказаться посмешищем, отправил в Москву очередной заказ, составленный Зайцевым. (Оборудование, значившееся в этом заказе, вовсе, казалось, не имело ничего общего с технологиями золотодобычи). А самого Зайцева начальник прииска с тех пор величал не иначе как «Алхимик». Ведь что предложил этот физик-инженер? Чистую средневековую алхимию! «Советские люди, — сказал, — тяжелым героическим трудом в суровых условиях Колымы добывают из недр земли, скованной вечной мерзлотой, крупицы золота, столь нужного для Советского государства. В то время, как теоретическая наука уже сегодня знает, как добывать золото, можно сказать, из воздуха. Или из воды. Или из глины — из чего угодно! Дайте мне оборудование, дайте мне время, и вы станете лучшим золотодобытчиком в стране, в мире, во всей истории человечества!»
Не имея возможности работать с молекулами средствами точечной квантовой механики, Зайцев экспериментировал с тем, что было в его распоряжении: с полями, температурами, излучениями. И добивался результатов, правда, пока побочных, странных, непредсказуемых и для него самого неясных.
Чего стоила хотя бы собака Белянка, что жила у него в лаборатории. Эта собака вот уже полтора года ничего не ела! И чувствовала себя прекрасно. Что с ней сделал Зайцев? Он сам до конца этого не понял. Он проводил с животным эксперименты, безвредные, по его расчетам, для живого организма, ожидая подтверждения некоторых своих гипотез. Но гипотезы не подтвердились, зато собака перестала нуждаться в пище. Конечно, в лагере об этом никто не знал, Зайцев скрывал это явление, иначе — страшно себе представить, что началось бы, узнай об этом люди, когда тут каждый день умирают от голода, от элементарного истощения! Но ведь он же не мог подвергать неисследованным воздействиям живых людей! А однажды Белянка вдруг исчезла. Произошло это на следующую ночь после того, как конвойный застрелил зэка Герасименко «при попытке к побегу».
Группу из трех заключенных конвойный вывел на работу на дальний объект. Герасименко идти не мог. У него не было сил, и он едва плелся. Конвойный сперва подбадривал Герасименко руганью, затем — прикладом по спине. От ударов Герасименко падал и не мог встать.
— Пристрелю, — пригрозил конвойный.
И в конце концов ему надоело. Прозвучал выстрел, и муки Герасименко на этом закончились. Затем конвойный произвел еще один выстрел, в воздух. По возвращении в лагерь начальству было доложено, что Герасименко пытался бежать и на предупредительный выстрел не среагировал.
Вечером в бараке физик Зайцев сел на своего любимого конька:
— Когда кто-то из нас умирает, возможно, это событие находит отражение в параллельном мире. Или где-нибудь, допустим, на Марсе!
В ту ночь у стен барака до утра выла собака Белянка. А утром куда-то исчезла, и больше никто в лагере ее не видел.
Бывший журналист, доходяга Михайлов завидовал покойному Герасименко. От мертвеца уже никто не будет больше требовать, чтобы он встал и пошел на работу. Его участь теперь проста — две лопаты — и в яму.
Декабрь 1836 г. Кашперов.
Фейга Зализняк была младшей дочерью кантора Лейзера, что пел в малой синагоге. Всего дочерей у кантора было трое, и вопрос их замужества очень даже интересовал родителей, но думали они в этом смысле о двух старших девушках. А с младшей Фейгеле пока еще можно было не спешить. Однако судьба распорядилась иначе. Вот послушайте, какая тут вышла история.
Юноша Генах-Фишл по прозвищу «Иван» — вот в этой истории главный персонаж. Что же это был за юноша, и каково происхождение этого странного прозвища? А был он сыном резника Авром-Изака, который умер, когда Генах-Фишлу не было еще и восьми. Что тут скажешь? «Благославен судия праведный,» — так в таких случаях говорится… Ну а мальчишка, стало быть, рос с тех пор сиротой да ходил в талмудтору — хедер для детей бедноты, что содержался на средства общины. И хоть был паренек таким сорванцом, что еще поискать надо, но в изучении Пятикнижия делал успехи и меламед хвалил его.
Годы шли, и вот уж превратился Генах-Фишл из мальчика в юношу. И однажды — что бы вы думали? Возьми он, да и уедь из Кашперова! Куда? В Бердичев, куда же еще! Продолжать образование. Как уж он там его продолжал, точно не известно, но поговаривали, что учится он (не про наших с вами детей будь сказано!) — то ли в русском уездном училище, то ли даже в гимназии. Как же промышлял себе Генах-Фишл в Бердичеве на кусок хлеба? Брался за любую работу, какая подворачивалась, и даже одно время давал в богатом доме уроки детям, а его за то кормили там обедом.
Словом, уехал парень в Бердичев, и поминай, как звали! Был молодой человек — и нет его. А годы, опять таки, шли себе… Вдруг — гром средь ясного неба, прошлогодний снег на голову — Генах-Фишл снова в Кашперове! Только такой это теперь был Генах-Фишл, что и на еврея не похож! Пейсов нет, борода (которая, согласно возрасту, уже вовсю росла) — укорочена! Как накинулись тут на него все наши добрые жители! «Какой ты еврей?! Подумать только! Что и говорить! Посмотрел бы на тебя твой покойный отец, реб Авром-Изак! Дай мне Б-г такой удачи на ярмарке, какой это был порядочный человек! Ох, увидал бы он тебя сейчас, так уж точно возблагодарил бы всевышнего, за то, что тот забрал его к себе в мир иной, подальше от такого сыночка! У кого ты там в Бердичеве перенял такие манеры? Слыханное ли дело! Да тебя теперь впору Иваном называть, такой ты еврей!» И, как в Писании сказано: «Много об том шумели…»
А звание «Иван» так уж за Генах-Фишлом и осталось навсегда. Как говорится: «И наречен бысть оный муж, отныне и вовеки веков…» Меж тем, планировал юноша на будущий год держать экзамены в университет, а покамест в Кашперове нашел себе занятие — стал помощником у папиросника. Но все это нашей истории касается мало, а вот важная вещь, которую пора уж вам узнать: возник у этого «Ивана» роман с Фейгеле Зализняк. Любовь. Обоюдная!
Но слыханное ли дело! Ведь ее отец — кантор! Духовное лицо! Жена его, дай Б-г, до ста двадцати лет, Зализнячиха — такая набожная женщина, без парика на людях не появляется! А тут — «Иван» с укороченной бородой! Да еще и помощник папиросника! В зятья его?! Нужен такой зять в семье кантора, как одиннадцатая казнь египетская! Отправиться бы лучше этому жениху туда, куда уходит суббота, когда наступает час заката!
Таких примерно слов ожидали наши влюбленные от родителей Фейгеле. Потому и не думали заикаться об официальном сватовстве. Встречаться — и то приходилось тайком. Решено было бежать! Бежать вместе и тайно венчаться! Куда бежать? Как сказано в библии: «На землю, которую я укажу тебе…» То есть, опять таки, в Бердичев. Был у Генах-Фишла и дальнейший какой-то план. Был уж и день побега уговорен.
Ну, надо ли говорить, что всю ночь перед побегом Фейга проплакала и глаз не сомкнула. А под утро, незадолго до рассвета, когда девушка уж одевалась, прямо под окном завыла собака. Что за собака? Почему собака? На дворе кантора собак не держали. Фейга выглянула в окно. Большая белая собака! Сидит, воет, заливается. Вдруг вскочила — и на улицу! К соседнему дому. Слава Б-гу! А то проснулся бы кто! Страшно подумать! Сорвалось бы все дело из-за какой-то глупой собаки!
Интересно, догадаетесь ли вы, если я у вас спрошу: а кто жил в доме, соседствующим с домом кантора? А? Реб Менахем-Гецл, сват, собственной персоной, вот, кто там жил! И вой собаки разбудил таки его. И выглянул Менахем-Гецл в окошко и увидел девушку спешащую по улице, и узнал он в ней младшую дочь своего соседа. И вопросил, растворив окно: «Куда же ты так спешишь, Фейгеле-сердце? Река наша, что ли, загорелась?» Тут, как сказано в Писании: «И возрыдала отроковица…»
В общем, не буду уж вас томить подробностями, но хороший сват — он потому и хороший сват, что умеет уговаривать не только женихов, но и родителей невесты. Что вы думаете? Плохо вы знаете Менахем-Гецла, если полагаете, что он не уговорил кантора отдать младшую дочь за юношу Генах-Фишла, даром что тот «Иван»!
— Конечно, — сказал сват отцу девушки, — Из поросячьего хвоста раввинской шапки не сошьешь, но все ж этот Генах-Фишл не из тех, кому — что книга покаянных молитв, что сборник послеобеденных песнопений — все едино. Из Пятикнижия — так получше меня знает!
О попытке побега сват, конечно, отцу девушки не рассказывал. Это осталось тайной жениха, невесты и свата. Словом, разрешилось все благополучно, по закону Моисея и Израиля. Четыре древка — и под балдахин!
Январь 1937 г. Колыма.
Стояли жуткие морозы. Плевок замерзал на лету, а это значило, что температура ниже 50 градусов. В страшной паре братьев убийц, имена которым Голод и Холод, второй брат стал главным.
Лишь жизни ученого Зайцева ничего не угрожало. Он целыми днями сидел в тепле в своей лаборатории-мастерской и работал, работал. Пайку же получал по нормам передовика — килограмм хлеба ежедневно. «Рыжим везет», — с черной завистью говорили о нем другие заключенные.
