–В настоящий момент мы не можем ответить на ваш звонок. У нас очень большой объем...
Автоответчик внезапно отключается, и в трубке раздается другой голос:
–Алло. Говорит Нэнси.
У меня падает сердце.
–Нэнси, привет. Это Санни Уэстон. У меня Интернет-сайт, помните? Мы с вами уже разговаривали пару раз...
– Ах да! Здравствуйте, Санни. Как поживаете?
Она очаровательная женщина. Мне всегда бывает стыдно, что я не хочу разговаривать с ней по телефону.
–Спасибо, Нэнси, у меня все отлично. А у вас как дела?
–Все хорошо, спасибо. Чем я могу вам помочь, Санни?
–Дело в том, что мне должна была прийти партия японского бандажа из Турции. Похоже, она где-то затерялась.
Я стараюсь говорить очень внятно, чтобы Нэнси не уловила ни в одном из моих слов ассоциации с животными.
–Понятно. Когда должен был прийти товар?
–Два дня назад.
–В каком объеме?
–Четыре коробки.
–Ясно. Что за товар?
–Шелковый бандаж и нижнее белье. В основном трусики. Еще там должны быть майки, комбинации, пояса со всякими лентами и другими штучками...
–Понятно. Что написано на этикетках?
–На тех, которые на коробках наклеены?
–Да. Этикетки.
Я делаю глубокий вдох.
–Там написано... «Шелковые японские игрушки».
На другом конце провода раздается резкий вздох, за которым следует продолжительное молчание.
–Нэнси? Вы меня слышите?
–Санни, а у вас есть необходимые документы для ввоза в страну лягушек?
Мне хочется плакать. И чего я так боюсь этого несчастного ужина? Разве может быть что-то хуже, чем телефонные переговоры с Нэнси Хом?
Кэгни стоит в коридоре своей квартиры и пытается разглядеть собственное отражение в остекленной репродукции Констебля, которую повесили сюда еще прежние обитатели. Он снимает пальто и перебрасывает его через руку. Потом, покачав головой, снова надевает. Затем наклоняется к репродукции, чтобы разглядеть себя повнимательнее. В коридоре горит тусклая, покрытая толстым слоем пыли лампочка. Стены выкрашены в грязно-кремовый цвет. Кэгни одет во все черное, поэтому его голова выглядит на темном фоне очень светлой и как будто парит над воротником свитера. На верхней губе у Кэгни выступают несколько капель пота. Немного подумав, он опять снимает пальто, перебрасывает его через плечо, удерживая всего одним пальцем, и снова смотрит на отражение в стекле.
–Черт меня побери, – говорит он наконец.
Бросив пальто на стол, Кэгни выходит из квартиры и захлопывает за собой дверь.
Внизу, возле входа в магазинчик, ждет Кристиан – просто воплощение респектабельности в темно-синем костюме. Две верхние пуговицы его голубой рубашки расстегнуты, открывая взору загорелую грудь с редкими темными волосками.
В забегаловке рядом со станцией метро полно людей, потягивающих пиво. Кэгни, проходя мимо, смотрит на счастливчиков с завистью. Отдельные группы туристов и местных жителей, сидящих в пабе, громко хохочут и разговаривают. Кэгни не был в баре уже больше года и едва справлялся с желанием снова окунуться в анонимность, которую дарят такие места.
Несмотря на сгущающиеся сумерки и на то, что до Кристиана целых двадцать шагов, Кэгни видит на лице друга хмурое выражение. Когда до Кристиана остается футов десять, тот заявляет Кэгни:
–Говорю тебе в последний раз, не надо ходить на чертов ужин. Помяни мое слово, добром это не кончится. У меня дурное предчувствие. В последний раз у меня было такое предчувствие, когда мы с Брайаном ходили на мюзикл «Куин».
–Пошли, – отвечает Кэгни и, не сбавляя шага, проходит мимо своего друга.
Кристиан торопится следом, чтобы не отстать.
–А ты что, ничего не взял с собой?
–В каком смысле?
–Ну, бутылку вина, красного или розового... Сейчас такая погода, будто лето еще не кончилось.
–Ничего я не взял.
–Слава Богу, что я взял. Удивительно, какие непрактичные встречаются люди.
Кэгни молча идет дальше.
–А собственно, куда мы? – спрашивает Кристиан, когда Кэгни доходит до конца улицы и сворачивает не в сторону парка, а направо – к южной кольцевой дороге.
–Они живут за парком. Пойдем обходным путем.
Кэгни и Кристиан проходят по зеленой Кью-стрит.
От разрозненно стоящих домов из-за закрытых окон и тяжелых дверей со вставками из цветного стекла доносятся звуки музыки, веселые крики играющих детей, звон хрустальных бокалов и запах копченой индейки.
–Волнуешься? – спрашивает Кристиан.
–Не говори глупостей.
–Знаешь, Кэгни, что как-то раз сказал Оскар Уайлд? Он сказал, что осенью юноши обращаются мыслями к любви.
–Это сказал Теннисон. И речь шла не про осень, а про весну.
–Да? Ты уверен? Мне почему-то кажется, что это был Оскар Уайлд-
–Теннисон. Оскар Уайлд сказал, что мужчина может быть счастлив с любой женщиной при условии, что он ее не любит.
–Вот уж нашелся эксперт по любви к женщинам! – Кристиан фыркает.
Когда они останавливаются перед дорогой, пропуская медленно ползущие «порше» и «фольксвагены», Кристиан подозрительно оглядывает Кэгни с ног до головы, но ничего не говорит. Наконец водитель очередного автомобиля – совсем молодой парень – притормаживает и делает знак рукой, предлагая им перейти через дорогу.
Пройдя мимо разросшегося садика во французском стиле, друзья сворачивают налево и входят в живописную аллею с благоухающими пионами. Откуда-то доносится аромат черного кофе.
–Вряд ли ужин займет больше двух часов, – говорит Кэгни. – Придем, посидим за столом, побеседуем и уйдем.
–Волшебная перспектива, – отвечает Кристиан без тени улыбки.
–Перестань, пожалуйста, я серьезно. И не смей валять дурака за ужином, не ставь меня в глупое положение перед той девицей.
Кэгни говорит, не оборачиваясь к Кристиану и не сбавляя шага.
–Если хочешь, могу прямо сейчас развернуться и пойти домой. Поверь, в пятницу вечером у меня найдется целая тысяча других дел.
Кристиан останавливается, пытаясь показать, что он не шутит. Кэгни делает еще пару шагов и тоже останавливается, глядя перед собой.
–Прости. Я лишь хотел попросить, чтобы ты не ставил меня в глупое положение.
–Это ты можешь поставить меня в глупое положение, а не я тебя. Лично я прекрасно умею вести застольные беседы, а вот ты практически не общаешься с людьми. Те, с кем ты знаком больше десяти лет, не считаются.
–Давай не будем препираться, а? К твоему сведению, я умею разговаривать с людьми, когда надо. Не такой уж я отшельник.
Они идут дальше.
–Ты с людьми не разговариваешь, Кэгни. Ты говоришь им колкости. Ты относишься к людям с пренебрежением.
