Ненавижу тебя! – Не прекращая вырываться, она бьёт свободной ладонью меня по руке, не жалея сил.
– Правильно делаешь! – соглашаюсь с ней, заключая в объятия: так легче и не так больно. Вдвоём всегда проще, чем поодиночке.
– Чем она лучше меня, Лерой?! Чем?! – сквозь слёзы, исступленно спрашивает мелкая, перестав сопротивляться. Её влажная щека прислоняется к моей груди, заставляя сердце болезненно сжаться. Её руки с безнадёжным отчаянием сжимают мои. А я не знаю ответа на её вопрос.
– Разве сердце спрашивает, кого любить? – прикасаюсь к её волосам, нежно, по-братски, пытаясь успокоить глупышку. Но Арина всё понимает неверно. Опять.
– Поцелуй меня, – просит мелкая. – Ещё только раз. Я хочу запомнить.
Подцепляю Арину за подбородок, встречаясь с ней взглядом. Мы с ней – два потерянных человека, однажды полюбившие не тех. Мы похожи в своих эмоциях и ошибках. Безжалостное, безответное, выворачивающее наизнанку чувство сумело разрушить нас обоих. Вот только я потерян в своей любви к Горской навсегда, а у Арины ещё шанс в этой жизни все исправить, а потому отказываю, несмотря на стойкое желание ощутить позабытый вкус ее губ.
– Нет, – качаю головой. – Это неправильно!
– Ненавижу тебя! – отталкивает меня Кшинская и бежит к дому. На сей раз я не пытаюсь ее остановить, а просто иду следом: пусть лучше ненавидит меня, чем сгорает от своей любви дотла.
Глава 16. Перемирие
Арина
Глаза застилают слёзы, пока я, не разбирая дороги, несусь к дому. Я опять наступила на те же грабли: снова поверила ему, открыла своё сердце, а Лерой, не задумываясь, плюнул в него. И, вроде, понимаю, что, отказав мне, он поступил правильно, вот только это никак не помогает унять сверлящую боль в груди. Господи, когда же я, наконец, пойму, что Амиров меня никогда не полюбит?! Никогда! Как же я хочу, в конце концов, спокойно смотреть на него, не мечтая притронуться, не выискивая в его равнодушии признаков симпатии, замечать других, не сравнивая их с Амировым!
Останавливаюсь возле забора, чтобы отдышаться: в таком виде появляться перед отцом не стоит точно. Вытираю постыдные слёзы, но они собираются в уголках глазах с новой силой. Что ж я за нюня такая! Само́й противно!
– Арина, – слышу за спиной голос Амирова. В отличие от меня он абсолютно спокоен. Оборачиваюсь и вытягиваю руки вперёд, чтобы не приближался! Хватит, я сыта им по горло! Слишком хорошо Лерой умеет воскрешать во мне надежду, а потом так же ловко скидывать меня, размечтавшуюся, в про́пасть.
– Почему мы не можем поговорить нормально, как взрослые люди? – Лерой игнорирует мой жест и подходит ближе – уверенно, равнодушно. Я слышу, как он дышит, и снова чувствую рядом его тепло. За что он со мной так?! Почему не может оставить меня в покое?! Для него разговор со мной ничуть не отличается от такового со знакомым о новинках автопрома. Холодность и отчуждённость Лероя убивают меня. И, вроде, пора было привыкнуть, но нет, меня по-прежнему трясёт от его равнодушия. Сухарь, бесчувственный и жестокий!
– Я же мелкая, что со мной разговаривать?! – срываюсь в ответ, размазывая по лицу предательские слёзы. Неужели он не понимает, что даже стоять рядом с ним для меня невыносимо, не то, что слушать, как сильно он сожалеет о ночи, проведённой со мной?! – Как ты там сказал: «Я не собирался с тобой спать»? Так вот, Амиров, я не собираюсь с тобой разговаривать!
– И всё же придётся. – Он достаёт из кармана упаковку бумажных носовых платков и протягивает мне. – Не сейчас. Когда успокоишься.
– Да о чём нам с тобой говорить?! – бурчу под нос, забирая салфетки, представляя, как выгляжу сейчас, если Амиров решил их мне предложить. Слёзы, размазанная тушь для ресниц – из белоснежных платки в моих руках моментально становятся грязными и никчёмными, в очередной раз рождая в сознании неприятные ассоциации.
– Дурёха, мы же толком с тобой и разговаривали ещё! – с улыбкой, такой искренней и доброй, отвечает Амиров, а потом по-свойски подхватывает меня под локоть и ведёт к дому. – Но сначала я должен передать тебя в руки Кшинского. Уверен, он не находит себе места.
Стрелка часов давно перевалила за полночь. Стараясь не шуметь, на цыпочках заходим в дом. Я надеюсь, что отец давно видит сотый сон, но он встречает нас в гостиной. На нём нет лица: глаза воспалённые, под ними залегли глубокие тени. При виде нас папа моментально вскакивает с дивана и быстрым шагом идёт навстречу. Я жду, что сейчас он сорвётся на мне за то, что убежала и вернулась посреди ночи, не предупредив.
– Господи, девочка моя!– выдыхает отец и вопреки ожиданиям заключает меня в крепкие объятия. – Ты цела!
Он осматривает меня с ног до головы, убеждая себя, что со мной всё в порядке, а потом кивает Амирову.
– Родион попал в аварию, – сообщает отец. – А я не мог ни до кого из вас дозвониться. Думал, что и ты, дочка...
Отец не договаривает. Вместо этого вновь крепко прижимает к себе, а мне хочется разреветься с новой силой. Неужели для того, чтобы меня обнял единственный родной человек, нужно попасть в беду? Хотя... стоп... Родион!
– Папа, что с Родиком?
– Пока не знаю, звонила из больницы Светлана, его жена. Она тоже толком ничего не говорит. Но главное – он жив. И ты, дочка! Господи, Арина, где ты была?!
– Прости, пап, – отстраняюсь от него, чувствуя свою вину. – Мы с Павлом ездили за город, смотрели на закат. А телефон я свой в кафе позабыла. Прости!
– А ты, Лерой, не мог перезвонить?! Я битый час безуспешно набирал твой номер! – гневно бросает отец, даже не глядя на Амирова.
– Не мог, – совершенно спокойно отвечает тот. – В какой больнице Родион?
– Вроде, в восьмой.
Лерой тут же достаёт мобильный
