я киваю, позволяю ей поднять меня.
— Алекто, — говорит Мегера раньше, чем она взлетает. — Помести ее в мою нишу, не в ее.
Нет.
Алекто кивает и раскрывает крылья.
— Это было для твоего блага, — говорит Алекто, пока мы летим, несемся по воздуху так быстро, что меня тошнит. — Все, что мы делали, было ради тебя. Ты скоро поймешь. Ты одна из нас.
Я молчу, отвернув от нее лицо.
В Эребусе она опускает меня в нише Мегеры, как ей и сказали, а не в моей, и я отступаю от края. Тут нет веревки. Нет легкого спуска. Мне нужна та монета. Мне нужно к Аиду.
— Мне нужна моя пещера, — говорю я.
Алекто качает головой.
— Мне нужно, — повторяю я, впуская часть отчаяния в голос. — Человек, помнишь? Алекто? — говорю я, когда она мотает головой, не глядя на меня.
Она спрыгивает с края, тихо приземляется на пол. Я делаю два робких шага вперед, вижу, как она уходит в пещеру, которую помогла сделать, ее крылья задевают стены.
«Нет повода переживать», — говорю я себе. Я спрятала монету Аида под камнем. Если она не перевернет все камни там, она не найдет ее. Даже если найдет, это просто монета. Она могла быть отовсюду.
Я делаю еще шаг к краю, гадая, могла ли я спуститься.
Алекто выходит из пещеры и смотрит на меня.
В ее руке алый нарцисс.
— Откуда это? — спрашивает она у меня.
Блин.
24
ЦВЕТЕНИЕ
Я стою с Алекто в саду за стенами, глядя на нарциссы. Они кажутся двумя грустными тонкими рядами зелени среди пыли. Я вижу брешь на месте пропавшего, единственного, что расцвел.
Я подхожу туда, глажу сломанный стебель. Сок выделяется от моего прикосновения, течет из раны, и кончики моих пальцев покалывает.
— Что это за место? — спрашивает Алекто. Она держится у стены, делала так с нашего прибытия, ноги согнуты для быстрого побега, если нужно.
— Это сад. Мой сад, — говорю я, выпрямляясь и глядя на нее.
— Кто привел тебя сюда? Гермес?
Я медленно качаю головой.
Фурия меняется, клыки растут, перья поднимаются. Но в этот раз я не вздрагиваю.
— Он? — рычит она.
Я киваю.
— Мегера не забрала все семена, что мы посадили в Эребусе. Она пропустила одно. Когда вы оставили меня с Гермесом в первый раз, после кары, я была так расстроена, что заставила его вырасти. Это сила, которую вы чувствуете во мне. Я — не Фурия, я просто заставляю цветы расти. Вся ваша ложь и планы были зря. У меня только это, — я указываю на цветы.
Алекто качает головой.
— Мы не этого хотели для тебя, — говорит она.
— У меня есть только это.
Она не говорит, взлетает и оставляет меня смотреть ей вслед.
Она улетит в Пританей или в другое место, где ее сестры, расскажет им. И тогда они прибудут сюда. Я смотрю на дверь, отсюда до замка Аида точно долго идти. Вряд ли я хочу бежать. Я хочу, чтобы это закончилось.
Я сажусь на корточки перед сломанным стеблем и касаюсь его. Снова выступает сок, льется, как молочные слезы, и мои пальцы покалывает, словно стебель заряжен, энергия вспышками переходит ко мне. Или, может, наоборот. Нет. Все сразу. Мы делаем это вместе.
Едва я так думаю, я ощущаю, как что-то расслабляется в моей груди, словно ручку двери поворачивают, и я знаю, что блокировка на мне пропала.
Я закрываю глаза и прошу цветок расти.
Паук может отрастить лапу, потерянную в бою. Червь может отрастить хвост, может даже оторвать себе хвост, если нужно сбежать. У растений ветка может пустить корни, если поставить ее в землю или воду. Многолетнее растение так сделает, но не однолетнее. Нарцисс — многолетнее растение, но, когда цветок срезан, до следующего приходится ждать год.
Мне не приходится.
В моей груди, в точке между пупком и сердцем, что-то звякает, колокольчик, который зазвонил после того, как долго молчал. Поток наполняет мое тело, что-то пробуждается и вырывается, бьется об прутья ребер
Когда мне кажется, что это разобьет мои кости и вырвется из меня, кто-то дует на мое лицо прохладным соленым воздухом. Я охаю, резко вдыхаю и открываю глаза.
— Ты сделала это.
Я лишь немного удивлена Аиду тут. Мы смотрим на нарцисс. Он чуть меньше других, и на месте нового стебля видно соединение, но, если не смотреть туда, не узнаешь. Другие тоже раскрылись, алые вспышки на зелени.
Я еще ощущаю отголоски звона в груди, растекающиеся по телу. Они утихают, спокойствие занимает их место. Я сонная и довольная, когда говорю:
— Как ты понял, что нужно прийти сюда?
Он хмурится и опускает голову. Если бы я не знала лучше, подумала бы, что он смутился.
— Я уже был тут. Я видел, как Алекто принесла тебя.
— Она нашла цветок, который ты оставил.
Он кривится с болью на лице.
— Прости. Это было… прости.
Я пожимаю плечами.
— Это даже к лучшему. Я устала ото лжи, уловок и махинаций. И, увидев это, они поймут, что это моя сила. Что я — не Фурия, а… садовница.
Он улыбается, не разжимая губ. А потом лезет в карман.
— Хочешь проверить пределы силы, пока ждёшь? — спрашивает он.
Он вытаскивает пакетики семян из моего мира, десятки: астры, анютины глазки, герань, фиалки, наперстянки, мальвы, маки, гвоздики. Он протягивает все мне.
Я беру их, пальцы задевают его прохладную кожу, я рву верхушки и отдаю половину пакетиков ему.
— Что мне делать? — он смотрит на них.
— Рассыпь их. Распространи. Как хочешь. Начинай там, — я киваю за него, — а я буду там, и встретимся на середине.
Он кивает, поворачивается и замирает. Он двигает ладонью в воздухе, и в его руке появляется гранат. Кожица сморщенная, сухая. Он смотрит на него долгий миг, а потом ловит мой взгляд.
— Это из Эребуса. Ты его спрятала. В нем есть семена, да? Может, это что-то означает.
— Это означало, что я боялась, что ты лишишь меня еды, и я буду голодать. Я забыла о нем. Погоди… — кое-что приходит в голову. — Он был в моих одеялах. Жуть, — говорю я.
Я шучу, но его шея становится алой, цвет поднимается к лицу.
— Я пытался найти,
