покои. Каждый порядочный владелец постоялого двора должен иметь при себе хоть какое-то оружие. И поскольку лазить по карманам отдыхающих я не хотел, оставался последний вариант − это место.
Внутри царил легкий беспорядок, валялись детали одежды и перья. Под ворохом пышных подушек я обнаружил тонкий кинжал с изогнутой рукоятью. Сомнительно, что такая вещь сможет остановить жуткое чудище. Но я все же взял его, завернув в тряпицу, и сунул за пояс.
Стоило поторопиться, снаружи уже раздавались чьи-то шаги. Открыв покосившийся шкафчик над умывальником с застоявшейся водой, я увидел самострел. Он висел на крючке: мощный зверь, окованный почерневшим железом. А рядом с десяток бронебойных болтов. Уже лучше! Готов поклясться, что такая штука способна причинить неудобства, − особенно, если она торчит у тебя из груди или затылка!
Собрав все, что могло пригодится, я быстро удалился, постаравшись сделать так, что бы пропажи не обнаружились сразу. Будет весьма неловко, успей добрый хозяин схватить жалкого воришку до того, как он исполнит свою задумку.
Уходя, я ощутил укол совести, чего прежде за мной не водилось. Хотя в законах братства не было прямых запретов на кражу; нам только говорилось, что это не должно повлечь за собой значительное ухудшение жизни того, кого собирались избавить от лишнего.
И, разумеется, даже в таких ситуациях были свои исключения.
Например, когда на кону стояло большее количество жизней, допускались вольности и перегибы. Большей гибкостью морали, чем в Братстве, обладали лишь служители богов.
Оставалось малое. Я должен забрать чертов камень у Радогоста. Спрятав самострел в укромный уголок под столом, пошел к комнате, где остановился наставник. Собравшись с духом, прислушался, как гулко стучит сердце, готовое сорваться с привязи, точно цепной пес…
Но тут внутри заговорил Щука.
− Можжевельник тебе в зад! Не стой на пороге, малой брат, заходи.
Это было неожиданно. Как он смог так точно определить, кто стоит за дверью? Видимо, этот вопрос застыл у меня на лице, когда я входил, потому что Щука громко расхохотался. Пожалуй, он единственный из смагов не стеснялся открыто выражать эмоции. Смеялся так, что стены шатались.
− Да не удивляйся, не удивляйся ты так. У меня же слух лучше, чем у совы. Я каждую из ваших походок за версту различаю. Ты, например, сейчас хромаешь на левую ногу. Ожоги болят? Ты, давай, не напрягайся. Здоровье с нашей работенкой беречь надо, − напомнил он добродушно, отрываясь от письма, которое вертел в руках. − Вот, ждало нашего прихода. Весточка из дома. А ты чего зашел?
− Рус… Руслан, − я постарался выглядеть взволнованным. Было несложно. − Ему, похоже, нездоровится.
− Знамо дело, с такой-то рукой. Эти гниды подхвостовые пареньку ее чуть не оторвали, если б не старина Рад.
− В этот и дело. Похоже, ему стало хуже.
− Что? Так чего ж ты молчишь, пень дубовый. Зови наставника. Он где-то внизу, нашим хозяевам помогает. Какой-то шутник всю их скотину выпустил погулять в трактир, − Он вскочил, ворча под нос: − Одна беда за другой. И надо же, как вовремя Северянин ушел от нас! Где Руслан?
− Отдыхает. Я позову Радогоста, а ты иди к нему.
Сделав вид, что направляюсь к лестнице, я выждал, пока Щука отойдет, и рысью вернулся к ним. Сторона Рада была собрана и предельно аккуратна в отличие от постели великана. Вещи были сложены на колченогой скамье, а перед окном на столе рядом с письмом из столицы лежал меч.
Лента выглядела настолько потертой, что можно было предположить, что ей больше десятка лет. Выходит, он лишился семьи в довольно молодом возрасте. Жена и… дочь, сын? Не стоило мне гадать на эту тему, да разве фантазию удержишь…
Внезапно стало гадко. От всего. От того, что лицемерно подумал, что мне повезло не иметь близких, кроме волка-перевертыша. От того, что цинично солгал товарищу и собирался обокрасть друга. От собственной трусости. Но это был мой единственный шанс узнать правду. И пусть смаги будут меня презирать, я сделаю все, чтобы избавить свои сны от тени кошмарной трехрогой твари.
Везение сегодня преследовало меня, вероятно, воздавая за трудности минувшей недели. Марргаст лежал под «Сказаниями про Явь, Правь и Навь». Не знал, что наставник любит сказки.
На первой странице книги красными чернилами писарь изобразил богатыря, стоящего перед поверженным чудищем.
У многоголового змея вид был окрылено-счастливый, в отличие от противника – который вышел несколько кривоногим и пучеглазым. Но самым нелепым в рисунке были пропорции. Примерно десять к одному, и не в пользу чудища. Попадись создатель сего творения настоящему богатырю, получил бы хорошую трепку за насмешку над главной гордостью Славии.
Отодвинув в сторону странную книжонку, я набросил на черный камень платок. Касаться его руками категорически не хотелось; неизвестно, сколь губителен длительный контакт с ним.
Завязав марргаст в узел и сунув за пазуху, вернулся за самострелом. А потом быстро проскользнул во внешний двор, надеясь, что меня не видели другие смаги. В прежние времена побеги из-под носа недовольных покупателей давались мне легко и с блеском. Но не сегодня.
Выведя во двор радостно ржавшую Згу, я увидел его.
Радогост стоял у ограждения конюшни, скрестив на груди руки. Я взлетел на чернявку, стараясь не отводить взгляда с темной кромки леса. У чудищ и героев есть общее сходство. Все они стремятся к своей цели. И это была моя цель. Не его.
− Иван, брат, что ты задумал? − крикнул Радогост, пытаясь нагнать набравшую скорость лошадь. Ему было тяжело говорить. Жуткую рану на лице скрывала повязка через всю голову. − Ты же ранен, постой. Куда собрался?
Я сжал тонкие щупы Зги и подстегнул бока.
− Я приказываю, как твой наставник. Иван, стой!
Но я не слушал. В ушах свистел ветер, а за спиной, в полотняном мешке визжал крупный молодой поросенок, отловленный для особого дела. Знахари, когда-то учившие меня, обмолвились о том, что организм свиней удивительно схож с нашим. Этим сходством можно было воспользоваться.
Но для начала следует найти место, где никто не станет нам мешать.
И где никто не пострадает.
***
От мелкого ручья, протекающего через корни вековых дубов, Зга пришла в восторг. Никогда не видел, чтобы кто-то так радовался воде. Она долгое время скакала по камням, падая на спину и крутясь по-собачьи, озаряя воздух сотнями крупных брызг, − и все никак не могла насытиться.
− Впервые видишь ручей, да, девочка? − устало спросил я, прислоняясь к замшелому стволу. − Эти искаженцы тебя совсем не
