баловали. Что ж, играйся вволю. А дальше нам предстоят совсем не такие веселые дела.
Марргаст, завернутый в платок, словно чуял близость воды, и со схожей страстью тянулся к ней. Не знаю, откуда возникали эти ощущения. Они просто приходили в голову, как незваные гости, требующие твоего внимания.
Отдохнув от долгой скачки и набравшись смелости, я приступил к делу. У поваленного после бури дерева меня ждал привязанный малыш Уродец. Так я окрестил дурную свинью, сумевшую прокусить мне ладонь через мешок, пока я пытался его освободить. Он поднял розовую морду и злобно хрюкнул. Видать, голоден.
Я достал черный камень и осмотрел его под лучом света.
Затем протянул ворованному хряку, и когда тот не пожелал делать то, что я хотел, − завернул в хлебный мякиш и запихнул силой. Уродец вырывался и верещал носом, так как челюсти его были крепко сжаты. Наконец, он сделал глотательное движение. Я разжал руки. Свин тут же отбежал на предельное расстояние, которое позволяла веревка. Оттуда он принялся бросать злобные взгляды, желая мне всех кар на свете.
Я свистом подозвал Згу и уселся в тени дерева, положив на колено самострел. Стрелять из него я не умел, зато нас учили обращаться с луком. А это почти одно и тоже. Ну, или нет, но выбирать не приходилось.
Поскольку ожидание могло затянуться на долгие часы, я открыл прихваченную с собой книгу Радогоста. Если воровать − так по-крупному.
Пока око Ярило висело высоко над Срединным миром, оно хорошо освещало поляну, на которой мы разместились. Я мог спокойно читать. Сложно сказать, что увлекало наставника в этих историях: большинство были попросту вымученными и скучными, а чудища, которых побеждали герои, тупыми, как полено.
Никто не пытался противиться судьбе. Они просто следовали отведенным им ролям; храбрым спасителям приказывали боги, и те сломя голову бежали выполнять поручение. Никаких сомнений. Сказали, значит делай. Послушные жертвенные овечки…
Отложив внезапно разозлившую меня книгу, начал поправлять бинты. Кожа под ними потемнела и стала облезать, словно у змеи, которой предстояло сменить шкуру. Ощупывая пальцем волдыри, я старался их не лопнуть, чтобы не вредить заживлению. Меня слегка знобило. Но я надеялся, что это не ослабит мою бдительности, и выстрел настигнет цель без промедления.
− Крепостью своею мы сильны, − бормотал я. Строка из баллады об Алексее Нерушимой Твердыне была как никогда кстати. − И хоть упрямы, как ослы; зато смелы, зато горды…
К вечеру поросенок ослаб и перестал хрюкать. Еще через час сдох. Не понимая, что же пошло не так, я подошел и ткнул его в раздувшийся живот. Там было некое затвердение, которое я не рискнул трогать. Если тварь − подобие трехрогого − не вылезет этой ночью, я вскрою тельце утром и посмотрю, что сделал проклятый камень с его организмом. Пока же следовало успокоиться.
Все вдруг показалось жалким и фальшивым. Идеи надуманными, реальность пустой. Словно я оказался на берегу быстро высыхающего источника. И вот его воды уходили в песок, оставляя меня с невыносимой жаждой, и как бы я не старался, нагнать мираж не получалось.
Все это время я хотел обманываться?
Я не видел алую тварь с безумной улыбкой и венцом из трех острых рогов. Никто не вынуждал меня надеть перстень, я сам его натянул, одержимый жадностью. Обычная шишигари заставила всех, кто был в Фензино, перебить друг друга. И мои иллюзии были выстроены с одной целью − оправдать собственную слабость.
Жалкий человечишко, охочий до наживы и загнавший родного отца в могилу…
Ты просто не захотел увидеть правду. Что чудище, стоявшее перед тобой, лишь твое истинное отражение. Порождение зеркальных миров, как выразился когда-то Симеон.
Ты перебил их всех.
− И какую гладкую выдумку я под это написал, посмотри, − Зга боднула меня в шею, не понимая, почему ее человек так смешно кривит лицо. − Камень, превращающий людей в чудовищ!
− Какую выдумку, выдумку! − издевательски повторили с еловой ветки.
Огромная жаборона показалась из тени. Жирная серая падальщица с пупырчатыми крыльями нетопыря и бородавками по всему телу. Жабороны всегда появлялись там, где ждала смерть. Сейчас выпученные, по обеим сторонам клюва глазки косились на меня и свинью с горячим голодом. Шейный пузырь надувался и опадал.
«Квар-квар!»
Она переступила с лапы на лапу. Могучие когти были созданы для того, чтобы сдирать гниющее мясо с костей.
− Проваливай! − рявкнул я, замахиваясь рукой. Жаборона равнодушно отозвалась:
– Квар-смерть! Квар!
Не выдержав, я схватился за оружие. Выстрелил до того, как она успела расправить крылья. Самострельный болт прибил тушу к стволу дерева. Вниз закапали гнойно-желтые капли. От этого тошнотворного зрелища ко мне внезапно стали возвращаться силы.
Все же следовало разозлиться сразу. Обратного пути нет. Я предал доверие товарищей и оставил Братство, лишь бы найти способ убить вымышленного врага.
Ведь неспроста свин погиб? Он мог, конечно, подавиться несъедобным куском каменной породы, но тогда бы гибель постигла его сразу, а не к вечеру. Стоит продолжить наблюдение. К тому же теперь меня никто не ждет.
Я с чистой совестью могу потратить пару ночей на это сочное безумство.
***
Мы стояли, разделенные гладью речной воды. Между нами резвились мальки и головастики, проплывали мимо обрывки листьев, мелкий сор. Красная тварь лежала на дне, за дном − и прожигала меня немигающим светящимся взглядом, в котором не было ничего живого.
Она была воплощением нежизни, всего мерзкого и богохульного. Она не была мной.
Я поднял руку, и тварь так же ее подняла. Я улыбнулся, замечая, как машинально растягивается грубый разрез, состоящий из сплошных клыков. Вода начинала бурлить.
Пока я бесцельно гримасничал, развлекая себя новой забавой, позади рушились горы. Тряслась земля, словно ломалось нечто важное. Нечто, что сдерживало напор. Я слышал рев. Я слышал…
Разрушая плен зеркал, из другого мира ко мне рванула длиннопалая лапа. Схватив за шиворот, силой приблизила наши лица. Теперь трехрогий улыбался самостоятельно.
− Ты думаешь, мы похожи? Такой, как ты, смеет сравнивать меня с собой?!
Казалось, словно ему безумно весело, но это было напускное веселье. Как маска, предназначенная скрывать самое главное. Чудище злилось. Оно чего-то хотело, но я не понимал чего, и оно злилось сильней.
− Ты не видишь, а должен видеть! Открой, открой глаза!
− Глаза всегда лгут, − прошептал я как во сне, так и в реальности.
− Не-ет! Ложь правдива, но вы не хотите этого признавать. Жалкие особи низшей расы, отхватившие лучший кусок мира. Что ты знаешь? Тебя не вырезали из живой плоти для
