В те далекие времена, когда Аня и Максим только начинали встречаться, когда воспоминания о встрече в музее были свежи, Максим казался человеком строгим. Эта строгость, касающаяся прежде всего собственных поступков, трансформировалась в эмоциональную сухость и чрезмерную требовательность к другим. Аня, испытавшая на себе его влюбленность, не могла не отметить, что именно чувства делали Максима обаятельным. Под напором его «инициатив», а выражение чувств, в его понимании, могло иметь прежде всего такую форму, устоять было непросто. Сложно было быть не втянутой в орбиту бешеной деятельности, затеянной ради тебя… Даже после исчезновения Олега, будучи абсолютно равнодушной к внешнему миру, Аня так или иначе потихоньку встраивалась в предлагаемую Максимом схему отношений. «Если бы тебя это не устраивало, ты бы не поддалась!» – так сказала она сама себе по этому поводу. Однако, как только жизнь принимала формы более-менее устойчивые, Максим становился тем самым Максимом, который так раздражал Аню. Впрочем, к прежней сухости, педантичности и невниманию сейчас прибавились нетерпение, раздражительность и полное пренебрежение чужими эмоциями.
«У вас дети, на его плечах большая семья, которая живет достаточно вольготно, – не уставала напоминать Варвара Сергеевна. – Имеет тебе смысл быть снисходительнее». Аня и старалась быть снисходительнее, но это ее великодушие Максим не ценил, как порой не ценят завоеванное. Аня же вспоминала, как Максим ее «завоевывал», каким подарком для него когда-то было ее внимание. И эта разница в отношении ее огорчала. Поддавшись на его уговоры («Я люблю тебя, и мне достаточно, чтобы ты просто была рядом!», «Я ничего не требую, давай поживем вместе – я сумею подстроиться под тебя!»), поддавшись материнским увещеваниям («Он тебе столько уже простил, он был рядом, когда тебе было тяжело – это ли не настоящая любовь?!»), Аня сначала чувствовала себя королевой, милостиво позволяющей себя любить, теперь же оказалось, что королеве можно делать замечания, поучать и наказывать недовольным молчанием.
Глава третья– Вы же понимаете, что это лечится небольшим количеством успокоительного и временем. Мы не сможем сделать то, что подвластно дням и неделям. Мы можем смягчить, мы можем отвлечь и «задавить» душевную боль, но вылечить мы не можем. И потом, что именно вас так тревожит? На что вы обратили внимание? – врач нетерпеливо посмотрел на пожилую женщину, сидящую напротив. Он знал ее с давних пор. Еще с тех, когда она со стильной прической, горделивой осанкой, с немного высокомерными манерами приводила на диспансеризацию своих детей. Сейчас, сохранив привлекательность лица, женщина потеряла спокойствие и решительность. Растерянность стала привычной миной на ее лице.
– Я понимаю, – отвечала женщина врачу, но не двинулась с места. Ей казалось, что, пока она сидит здесь, в этом знакомом кабинете, с этим давно знакомым человеком, все беды, все страхи, все напасти отступят.
– И потом, может, вам это все кажется?
– Не знаю, – тем же тоном отвечала женщина. Она и впрямь не знала, что происходит с ее дочерью. – мы живем отдельно. Но ее муж жалуется на странности в поведении.
– У моей жены «странностей» тоже хватает, – привычно пошутил врач.
– Зять давно уже повторяет об этом. Но боится заговорить с ней о визите к врачу. Боится ее обидеть, задеть, сделать ей хуже. Но ведь дети…
– Да, постродовая депрессия – это коварная штука. Но она проходит бесследно, если соблюдать некоторые правила и подкреплять их небольшими медикаментозными усилиями.
– Но ее младшим детям уже по четыре года.
– И что? Вы хотите сказать, что за это время она могла оправиться от родов? Вы заблуждаетесь: если ничего не делать, обострение может наступить и через пять лет.
Врач помолчал. Он не мог сказать, что спешит к пациенту, что из этих разговоров, которые ведутся уже длительное время, он никогда не поймет, в чем же ненормальность поведения молодой женщины, дочери его старой знакомой. Он никак не может собраться с духом и не может приказать привезти наконец дочь на прием. Он чувствует, что за всеми разговорами скрыта какая-то семейная тайна, о которой Варвара Сергеевна не может или не хочет говорить. «Господи, беда с этим ложным чувством собственного достоинства! Давно бы уже вылечили, а вместо этого…» – вздохнул врач.
Варвара Сергеевна вздох поняла правильно и поднялась. Оставив маленький конвертик с деньгами на краю стола, она вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
Только оказавшись на шумной улице, она очнулась от оцепенения, которое сковывало ее. Все происходящее в семье дочери Варвара Сергеевна переживала крайне тяжело. Ей казалось, что Аня расплачивается за все грехи, совершенные предками Спиридоновых. «Надо ее показать врачу. Но как? Как Ане сказать, что ее действия и слова странные?! Можно ли внушить человеку, что он ненормальный? И ненормальный ли он?» Варвара Сергеевна не спеша шла по улице, вспоминая, как недавно, в разгар рабочего дня, когда она безмятежно варила варенье из айвы, к ней неожиданно примчался муж дочери.
– Я могу с вами поговорить? – выпалил он, даже не поздоровавшись.
– Да, – оторопела Варвара Сергеевна. Муж Анны был всегда настолько занят, что порой на днях рождения детей появлялся минут на десять – преподнести шикарный подарок, поцеловать красивых ребят, жену, крикнуть что-то ободряющее гостям и исчезнуть в сопровождении охраны и водителя.
– Конечно, давай я тебе чаю налью…
– Давайте, – согласился Максим.
Так, за чашкой чая и горячим, недоваренным вареньем из айвы, она узнала, что происходит в семье дочери.
– Вы же знаете, что я часто езжу за границу. У меня дела и в Европе, и в Америке, а вот совсем недавно пришлось быть в Бразилии.
– Да, Анечка мне говорила…
– А она вам говорила, что туда мы могли поехать все вместе, с мальчишками?
– Нет, – растерянно ответила Варвара Сергеевна. Она ничего об этом не знала и даже была недовольна тем, что зять не смог взять в двухмесячную поездку жену и сыновей.
– Мог. Начальство дало «добро», поскольку я мог задержаться там и на полгода. Но Аня и дети не поехали.
– А почему? – осторожно спросила Варвара Сергеевна.
– Потому что Аня не смогла сфотографировать их на документы. Надо было заполнить специальные формы, на них в обязательном порядке должны быть фотографии каждого ребенка.
– Как не смогла сфотографировать?!
– Вот и я этого не понимал… Пока мне не позвонили из органов опеки.
– Каких органов? – Варвара Сергеевна почувствовала, как у нее сжимается сердце.
