Вскоре поступило еще одно известие: нападение на корабли тоже отбито с большим уроном для нападавших, это еще более прибавило сил русским ратникам — татары не выдержали и попятились к воротам. Воротынский решил воспользоваться этим и ударить по крепости, намереваясь ворваться в город на плечах вылазки, послал гонца к царю с просьбой о помощи, но тот не только не отправил к Арским воротам полки, но и запретил намеченный Воротынским удар, дабы зря не губить ратников.
И то верно, уже били по русским ратникам пушки и пищали, полетели стрелы и камни, полились кипяток и смола.
Отступил Передовой полк со стрельцами и казаками за ров, князь Воротынский вернул детей боярских в стан, попросив поторопиться с посошными людишками, поставил казаков и стрельцов перед рвом, чтобы те разили стрелявших со стен, особенно прислугу пушек и тех, у кого рушницы, остальной же рати повелел засыпать землей туры, не ожидая прихода посошников.
К утру с устройством туров было закончено, пушкари с помощью пешцев и посохи принялись затаскивать на них стенобитные орудия, и уже к обеду первые ядра, в добрые сотни пудов, начали долбить казанскую стену, разносить в щепки ворота.
Увы, прошел день, миновал и второй, третий, а большой пользы от собранных в кулак и почти беспрерывно стрелявших тяжелых орудий не получалось. Двойные многосаженные стены оказались не по зубам даже таким гигантским чудо-пушкам, как Медведь, Троил, Лев, Аспид, Скоропея, ядра которых доходили аж до пояса пушкарям. Стена содрогалась. Выламывались из нее бревна, но она продолжала стоять, а вместо раздробленных в щепки ворот выросли высокие тарасы.
Все говорило о том, что пушками пролома в стене не сделаешь, да и ущерба от стрельбы город, почитай, никакой не имеет. Нужно что-то придумать более верное либо отказаться от приступа.
Мысль эта все более крепла среди воевод, и тут, словно ей в угоду, налетел ураган, сметая шатры, переворачивая брички, сбивая с ног коней и людей, стаскивая с туров легкие пушки, а когда в помощь ветру подоспел тугоструйный ливень, то и тыны, устроенные в топких местах, полегли на землю. Продукты, зелье для пушек и рушниц промокло, но самый страшный урон ураган нанес кораблям, где тоже хранилось много припасов и зелья для огнестрельных орудий. Мачты ломались словно соломинки, сами корабли, наползая друг на друга, проламывали борта, канаты от закрепленных на берегу якорей рвались, как гнилые бечевки, корабли метало по кипящей воде, доламывало и уносило вниз по течению. Лишь малую часть флота ураган оставил на берегу, но и оставшиеся корабли не избежали значительных поломок.
Испортил вихрь с ливнем все мосты и гати, лишив тем самым русскую рать быстроты передвижения.
Совет воевод настаивал на скорейшем снятии осады, и только единицы противились этому. Расстроившись донельзя, царь вновь позвал ближних своих советчиков и вопросил:
— Что делать? Я не имею никакого желания уходить, не взявши Казани. Уйди я еще раз, басурмане изведут вотчину мою вконец. Хочу слышать еще и ваше слово.
— Для чего ты, государь, Свияжск основал и в Алатыре склад оружейный устроил? — вопросом на вопрос ответил князь Михаил Воротынский. — Вели корабли чинить и отправляй в Свияжск и Васильсурск за огнезапасом. Повели новые корабли ладить, а те, что у них есть, сюда слать.
— Еще мыслю в Москву проводить гонца, чтобы посохи еще собрали, полушубки, тулупы да валенки бы подвезли. Чтобы, если не осилим до снега, не мерзнуть бы. Год. Два. Три… Сколько нужно, столько и станем стоять, а похороним змея-горыныча ненасытного.
— Пока харч из Свияжска и Васильсурска прибудет, можно продовольствоваться, направив отряды по селам горской стороны. Добром, за серебро, не дадут скот и хлеб — силой брать. Бог простит, — посоветовал боярин Шереметев, и царь даже обрадовался этому совету.
Долго обсуждали они, как победить уныние в рати. Кроме всего прочего посоветовали государю, чтобы повелел он черноризцам доставить сюда святые иконы Живоначальной Троицы, Пресвятой Богоматери и Преподобного Сергия, благословлявшего в лихую годину русское воинство на Мамая,[163] дабы иконы эти силою Божьего победили колдовство басурманское, наславшее разрушительную бурю и вселившее в души православных воинов робость.
— Верные слова. Святые иконы и хоругвь мою с крестом животворящим, бывшую на Дону с великим князем Дмитрием Иоанновичем,[164] обнесем крестным ходом вокруг Казани с молитвами Господу Богу нашему, чтобы не отступился бы он от нас, грешных, и даровал бы победу над нехристями, над утеснителями православия.
Не ведали совещавшиеся, как и вся остальная рать, что в это самое время улетела за стену казанскую стрела с отпиской, в которой изменник дал знать хану Едыгару, что рать русская в унынии и готова отступить от Казани, и когда царь с ближними слугами своими вышел из шатра, услышали они, зело удивившись, восторженные крики в осажденном городе, пальбу из рушниц в воздух.
Позже и царь, и вся рать русская узнает имя изменника, чья отписка еще более распалила казанцев, добавила им безрассудного упрямства, в результате чего зря пролито было много крови русских воинов, но особенно казанцев. Царь велит казнить изменника Юрия Булгакова, а Россия проклянет его на веки вечные.
Пока же Казань ликовала, в стане русском наступило еще большее уныние, ибо посланные по селам Горной земли продовольственные отряды воротились без поживы и с большими потерями, попав в засады, поставленные Япанчей и Шипаком на всех дорогах.
Да, почешешь затылок, прежде чем найдешь выход. Одно остается: огореть полуголодом несколько дней, пока не начнут поступать из-за Волги запасы. Но Бог смилостивился над россиянами: ночью, во время вылазки от Аталыковых ворот, один из казанских смельчаков в самом начале схватки притворился мертвым, а когда резня утихла и татары, нанеся урон своему противнику, скрылись за ворота, притворщик тот, назвавшись мурзой, попросил доставить его к самому царю.
Чего ж не доставить, коль скоро просится басурманин. Глядишь, польза какая выйдет из этого.
И в самом деле, польза от перебежчика мурзы Камая оказалась великой. Перво-наперво поведал он, что у ворот Hyp-Ал и есть тайный ход, оттого ворота те зовутся еще и Тайницкимй, по ходу тому посылают гонцов к ополченной черемисе и получают от них вести. Это кроме того, что со стен и из лесов передают особые знаки друг другу. Одно в том известии было неладно: мурза не могуказать, где тот тайный ход. Не знал.
Сообщил мурза еще одно, не менее важное: прошлой ночью ушло через тайный ход посольство к ногаям, чтобы звать их на помощь.
Рассказал мурза и об остроге, построенном в пятнадцати верстах от Казани в лесу, на крутом холме. Туда ушли князья Япанча и Шипак, да еще примкнул к ним со своей дружиной арский князь Эйюба. Это они налетели на стан и корабли во время вылазки. Теперь ждут удобного момента, чтобы повторить все, но с большим успехом. Но главное, отряды их непременно ударят с тыла, когда русские полки пойдут на крепость. Это их важнейшая задача. До этого будут лишь тревожить русскую рать, надеясь на счастливый случай, который вдруг поможет захватить стан. Мурза обещал сам показать путь к острогу.
Посоветовал он еще и Арск осадить, если не удастся его взять.
Сказал он и о стреле, посланной через стену с отпиской, отчего в восторг пришла Казань, ликует. Сеид Кул-Шериф, князья Аталык, Ислам, Аликей, Кебек, Дербиш, но особенно Чапкун, гоголем ходят, народ вдохновляют, лишь хан Едыгар хмур и тревожен: немило ему праздновать, он хотел бы отворить ворота, но Чапкун и его сторонники не позволяют этого сделать.
Сведения важные. Очень важные. Царь тут же собрал ближайших бояр и воевод, чтобы сразу определить, как поступать дальше. И решили, не мешкая, послать на острог в лесу арском князей Александра Горбатого-Шуйского[165] и Андрея Курбского[166] с тридцатью тысячами конных и пятнадцатью тысячами пешцев. Дать им с собой несколько пищалей, что на колесах, подчеркнув, чтоэто станет добрым боевым испытанием детищу русского литейного мастера.
Покончив с острогом, захватить Арск, а уж после того оставить на всех дорогах, что идут от Ногайской Орды, крупные заслоны с тынами крепкими на тот случай, если ногаи пошлют Казани помощь.
И еще повелел царь Иван Васильевич тайный ход разведать, втиснуть в него мешки с порохом и взорвать. Исполнить это предстояло Ертоулу и пушкарям во главе с боярином Морозовым.
— А Казань, что ж, пусть Казань ликует, коль скоро бес ее попутал, — окончил совет царь Иван Васильевич. — Изменника бы узнать! — посуровел лицом, глаза гневно глядят. Еще не пересилив себя, приказал: — Все. Исполняйте всяк свой наряд.
— Дозволь, государь? — поспешил боярин Морозов. — Сдается мне, Казань утихомирить есть резон.
