— Ишь как город тебя подпортил! Ноги, дыхалка и сердце вовсе сдали. Запарился. А ить вовсе молодой, жить еще не начал, но внутрях гниль завелась. Надо вычистить…
Парню было неловко, что он не может нагнать деда и безнадежно от него отстает.
Данил шел не оглядываясь. Но, пройдя с сотню шагов, ждал Борьку и говорил:
— Вот те заключенные, что на участке работают, тоже изболелые сюда заявились. Нынче уже легше.
— Голодом их заморили. Один нам с бабулей встретился. Хлеба не видел неделю.
— Тебе его жалко? — остановился Данила, присел на бревно и заговорил жестко: — Я тоже не зверь. Но этих харчить не стану. Злыдни они, все, как один. Сами жалости не имели. Покуда на воле жили, никого не щадили, ни старого, ни малого. Оттого в зону попали. Много хотели, — промелькнула в глазах злоба.
— А вы их до тюрьмы знали?
— Двоих из этих. Остальные не легше. Дерьмо, не мужики. Вон оне, вишь, опять отдыхают, работают из-под кола! Сущие барбосы!
Выломал дрын и пошел к зэкам, наливаясь злобой:
— Сколько дурью маяться будете? На что вас пригнали? — Подошел к конвоиру: — Когда их в руки возьмешь, Иван? Заставь их вкалывать!
— Как смогу, если они голодные? Сидим на грибах и ягодах. Много ль потянешь с такой жратвы? Люди ноги еле таскают, а в зоне о нас будто совсем забыли. Листья и траву едим. У половины уже пузыри пошли из задницы.
— Ванятка, тебе хлеба принес. Эти нехай ждут, — полез в карман Данила.
— Один есть не буду.
— Пошто так?
— Видишь, Данила, за эту неделю много чего было. Везли сюда зэков. А пришлось с ними тесно бедовать. Так вот если б не они… Да что там? Одно дело воля, заключение, а вот в лесу совсем другое. Каждый высветился как на ладони.
— У нас, Ванюшка, места особые, глухие. И коль прислали — знать, отпетые душегубы и разбойники. Сколько ваши беглые наших деревенских поубивали за деньги и документы, которые забирали, чтобы сбежать из тюрьмы? От того никто из местных не пожалеет ваших.
— Ладно, Данила! Не станем спорить. Замерь штабель. Вон тот! Сколько могли мужики, столько сделали. И на том спасибо им!
— Вань! А где твой напарник? — вспомнил лесник.
— В зону отправил, чтоб напомнил администрации про нас. И не велел ему с пустыми руками возвращаться.
— Борис! Беги замерь штабель! Вон тот, самый крайний от лесу! — послал старик парня. Тот достал из кармана рулетку, пошел к штабелю, заметив, что за ним увязался худой долговязый мужик. Пройдя сотню метров, он окликнул парня:
— Слышь, фраер, притормози!
— Чего тебе? — остановился Борька.
— Куревом поделись!
— Самому в обрез, — ответил глухо. И услышал в спину злое:
— Ну, козел, припутаем тебя, гнида сушеная! Борька замерял выработку зэков, даже не оглядываясь,
стоит ли кто за спиной. Каждый хлыст обсчитал и замерил. Подойдя к Даниле, сказал:
— Семнадцать с половиной кубиков!
— Там тридцатник! Не меньше! — не поверил зэк, просивший курево.
— Дед Данила, я замерил правильно! — настаивал Борис.
— Дай рулетку! — Лесник встал и пошел к штабелю. Следом за ним устало поплелся Иван.
Борис остался один на один с зэками.
— Ты что, внук Данилы? — спросил парня заросший кудлатый мужик, которого встретили Борис и Степановна по пути к леснику.
— Мы в деревне почти все друг другу родней доводимся. А Данила из нашенских…
— Ты с бабкой сюда возник. Знать, на лечение к деду. Много ваших тут перебывало. А ты с чем к нему?
— Да всякие болячки привязались! — отмахнулся парень и следил, как лесник замеряет штабель.
— А вообще ты чей? Мы в деревне многих знаем. Птичник, свинарник там строили.
— Я не деревенский. В городе живу…
— Из везунчиков?
— Из кого? — не понял парень.
— Ну, из везучих, кто убежал из деревни в город, там и остался.
— Нет! Мы совсем городские!
— А бабка? От тебя в деревню сбежала?
— Не хочет в город. У нее хозяйство! Его не бросишь. Привыкла.
— Слышь, Борисом тебя зовут? Продай нам курево. Хоть несколько сигарет. — Так попросил, что Борька не смог отказать и не взял деньги.
Все, кроме долговязого, взяли по сигарете. Тот с места не сдвинулся, сидел не шевелясь.
Зэки курили глубокими затяжками, не спеша наслаждались дымом.
— Борька, ты у Данила долго будешь?
— Не знаю. Как он велит.
— Ну а в деревню пойдешь?
— Если дед отправит. А что?
— Кое-чего нужно. Если в долг дашь, втрое больше вернем!
— А у меня своих денег не бывает. Да и кто их с собой в деревню даст? — усмехнулся невесело.
— Ты ж уже взрослый.
— В деревне деньги ни к чему!
— Ну, это ты загнул! Бабки всюду в кайф! — не согласился лохматый с Борькой.
— Беркут! С кем споришь? С ним трехать западло! — цыкнул слюной сквозь зубы длинный тощий мужик.
— Захлопнись, Шлейка! С Борькой мы скентуемся! Верно трехаю? — глянул на парня, тот плечами пожал неопределенно. — От деда заварку чая иль самогонку сможешь для нас спиздить? Внакладе не останешься, — тихо, шепотом попросил кудлатый Беркут. И добавил: — До тебя тут двое деревенских были. Мы с ними стрехались.
— Чего ж они не возникают к вам? — спросил Борька хмуро и встал навстречу Даниле.
— Верно обмерил, малец! Точно обсчитал! — похлопал Бориса по плечу и попросил его: — Покуда с Иваном посижу, проскочи, обмерь высоту спила, много ль брака оставили опосля себя вот эти помощники? — кивнул в сторону зэков.
Борис нехотя пошел на делянку, замерял высоту оставленных пеньков. Она почти везде была одинаковой.
Незаметно для себя ушел в глубь леса. И когда спохватился, понял, что перестарался, забрел слишком далеко и теперь не так-то просто будет выбраться отсюда. Он огляделся, вслушался. Но ни один человеческий голос сюда не доносился. Лишь слышались крики птиц, свист бурундуков, хлопанье крыльев.
«Ну и забрел. — Присел на трухлявый пень, тут же увидел змею, вылезавшую из-под корней, подскочил в ужасе, бросился наутек, но вскоре остановился. — Куда это я? Назад надо. А может, сюда — в сторону. Нет, тут пеньки не замерял. И здесь не ходил. Откуда ж пришел?» — оглядывался беспомощно.
Борьке никогда не доводилось блудить по лесу. Страшно стало еще и потому, что он был один. Парень присел на корточки под елкой, внезапно услышал шорох над головой, выскочил из-под дерева, обливаясь холодным потом, и увидел на елке белку, она с любопытством разглядывала парня, ничуть не боясь.
— Вот дурак, нашел кого испугаться? — рассмеялся парень и пошел к пеньку, который замерял последним. — Спокойно, только спокойно! — уговаривал сам себя, идя от пенька к пеньку. Кое-где, ему казалось, он видел свои следы. И шел торопливо, в лесу начинало темнеть. — В натуре, заблудился! Тьфу черт! — ругал парнишка самого себя и закричал во все горло: — Дед Данила! Люди! Эй! Отзовитесь!
Прислушался, затаив дыхание, но в ответ ни слова.
— Шлейка! Иван! — орал Борька.
Лес мрачнел. Деревья сливались с сумерками, качали кронами, будто осуждали и грозили парню за необдуманную смелость.
«Во влип! Не-ет, вот вернусь в зимовье к Даниле, больше никогда не пойду один в лес. Тут и насмерть забрести можно». Увидел впереди болото, и по плечам прошел озноб.
Он несколько раз слышал от Данилы, что на болоте проходит граница его участка с соседским.
«Хорошо, что не ночью сюда попал, уже мог не увидеть, а болото шутя засосет любого». Он отдернул ногу. Повернул спиной к болоту:
— Дед Данила!
— А-а! — показалось или послышалось в ответ. Он поспешил на голос, спотыкаясь на каждом шагу.
— Нет! Ни за что не буду работать в лесу, а жить и подавно! Тут только тот, кто в шкуре, дышать может, а людям делать нечего! Лучше в городе пойду мыть машины, — бурчит себе под нос и ругает отчима: — Меня так в лес выталкивал. Там хорошо и сытно! Чего ж сам не остался, в город сбежал? А меня сюда, под бок к зэкам и зверям, отправил? Ладно, дай в город вернусь, все тебе, гаду, припомню, заботчик сраный! Подойди ты теперь ко мне со своими советами! Так пошлю! Любой норе рад будешь, козел!
