ПЕРЕПИСЧИК
© Перевод автора
На кожаном листе пред узеньким окномСтрой ровных, четких букв выводит он перомИ красную строку меж черными рядамиВставляет изредка; заморскими зверями,Людями, птицами, венками из цветовИ многокрасочным сплетеньем завитковОн украшает сплошь — довольно есть сноровки —Свои пригожие заставки, и концовки,И заголовки все, — ведь некуда спешить!Порой привстанет он, чтоб лучше заостритьПеро гусиное, и глянет: кротко солнцеСтолбом прозрачным шлет свой свет через оконце,И золотая пыль струится меж лучей;Вдали над белыми громадами церквейБлистают купола; проворно над крестами,Как жар горящими, проносятся кругамиСтрижи веселые; а тут, вблизи окна,Малиновка поет и стукает желна.И вновь он склонится, заставку вновь выводитНеярким серебром; неслышно день проходит,Настанет скоро ночь, и первая звездаБлагословит конец пригожего труда.
1912
КНИГА
© Перевод автора
Псалтырь, покрытую нежесткой бурой кожей,Я взял, чеканные застежки отомкнул,Пересмотрел ряды кириллицы пригожейИ воска с ладаном приятный дух вдохнул.
Прочел псалом: «Как лань к источнику стремится,Так рвется, господи, к тебе душа моя».Пахнула свежестью старинная страница,И с тихой радостью читаю книгу я.
В конце ее стоит нехитрая приписка:«Для искупления грехов души своейСписал псалтырь Иван из града ВолковыскаВ году семь тысяч сто восьмом с начала дней».
1912
СЛУЦКИЕ ТКАЧИХИ
© Перевод В. Корчагин
Не видеть им родимой хаты,Не слышать деток голоса:Забрал на двор их пан богатыйТкать золотые пояса.
И, опустив печально взоры,Уже забыв отрады дни,На полотне своем узорыНа лад персидский ткут они.
А за стеной — дороги в полеИ шум черемух у окна…И думы мчатся поневолеТуда, где расцвела весна.
Там ветерок веселый веет,Звенят, смеются ручейки,Там так заманчиво синеютВ хлебах зеленых васильки;
Там — вешний гул густого бора…Ты ткешь, безвольная рука,На месте чуждого узораЦветок родного василька.
1912, между 1914 и 1917
БЕЗНАДЕЖНОСТЬ
© Перевод В. Корчагин
Скори́на, доктор лекарских наук,Движенье звезд ночных на башне наблюдает. Пора! Вот из его проворных рукЦелительный отвар пан писарь принимает. Испил. Глядит на перстень золотойИ видит: изумруд тускнеет и мутится… И с горечью почувствовал больной,Что жизнь уж прожита и к ней не воротиться.
1913
«Тихий вечер; жар дневной спадает…»
© Перевод Б. Иринин
Тихий вечер; жар дневной спадает,Веселее речка пробегает,В пруд вливаясь где-то в тростнике;Дремлет пруд в густом еще венкеВерб зеленых, свежих, хоть корявых;Тина в берегах отлогих, ржавыхСамотканым поясом легла;Лилиями заводь расцвела.Маленькая ласточка пороюПромелькнет над самою водою,Крылышком черкнув по ней слегкаИ вспугнув в осоке мотылька.То вдруг окунь или язь плеснется,И вода кругами разойдется.Выползает серый уж поройНа плотине полежать сырой,Там, где набок мельница скривилась,Вся истлела — как не развалилась?Почернело колесо давно,Мохом темным обросло оно.Но сегодня снова заскрипело, —Девица сюда пришла за делом,Чтоб избыть любовь-присуху ей,И стоит она с бедой своей.Опустила смуглую головку,И сердечко — слышно сквозь шнуровку —Часто бьется. Мельник, дед седой,Трижды взбрызнул ей лицо водойИ, уставивши на волны очи,Приглушенным голосом бормочет:«Поклонится я тебе, царица,Чистая студеная водица.Ты течешь болотами и мхами,Желтыми сыпучими песками,Берега крутые подрываешь,Камни и деревья подмываешьИ несешь их к морю-океану,К про́клятому острову Буяну,Там и ветер буйный не гуляет,Солнце красное не светит, не сияет,Там не блещет ясная зарница.И уносишь ты туда, водица,Грусть-тоску с сердечка Катерины.Вот вокруг я обвожу три тына,На замок их крепко замыкаю,Ключ я в море-океан кидаю,—Как ключу со дна уж не подняться,Так тому и быть, не миноваться…»
И подносит мельнику девчинаЯйца и беленую холстину.
1912
«Кулигою, в бору глухом…»
© Перевод Н. Банников
Кулигою, в бору глухом,Где рядом с пашнею три хаты,Идет мужик — зипун в заплатахИ шапка ветхая на нем.
Старик, и кряжист и суров,Со снеговою бородою,Землей пропахший и сосною,Не сводит зорких глаз с хлебов.
«А, чтоб ты сдох! Вон, по росеБрел кто-то к житу от криницы;Да вот и узкий след копытца —Олени шкодили в овсе.
Ну хоть не сей! Овес и рожь —Всё вытопчут до обмолота;А тут еще напасть — болота:Ступи — и сгинешь ни за грош».
В траве проходу нет от змей,Комар кружится черной тучей,Кулигу глушит бор дремучий,Нет, изведут леса людей!
Не любит леший топораИ насылает пущу снова,Да только есть у деда «слово»,А то бы не видать добра!
Между 1909 и 1912
ГОРОД
ВСТУПЛЕНИЕ
© Перевод А. Прокофьев
Ты — чарователь неустанный,Ты — неслабеющий магнит.
В. Брюсов
Пегас однажды в переулкиСвернул с проселочных дорог,—И прокатился топот гулкий,И искры взвились из-под ног.
И встал в груди моей усталойСын камня — город мой родной.Услышу я той искры жало —Стих сразу в сердце бьет волной.
Между 1909 и 1912
«Блещут улицы Вильны и гулко гремят!..»
© Перевод Н. Браун
Блещут улицы Вильны и гулко гремят!Тротуары потоки людей заливают,В окнах свет, фонари над толпою горят,И глаза на измученных лицах сверкают.
Но взгляни: переулки тесны и кривы,В них дома старосветские смотрят сурово;Только мох меж каменьев да стебли травы,И на башне, как круглое око совы,Циферблат — неусыпный свидетель былого.
Тихо здесь. Молчаливые встали и спятВ высоте купола, шпили, арки бойницы;В отдаленья шаги одиноко звучат,Колокольные звоны порой задрожатИ замолкнут, слетая со старой звонницы.
Вспомяни, мое сердце, давнишние дни!По приказу бурмистра всё, как подобает:Вот уж окна закрыли, погасили огни…Стража мимо прошла… И не спим мы одни —Я да черный кожан, что у башни летает.
1911 или 1912
В ВИЛЬНЕ
Сонет
© Перевод М. Талов
Свет фонарей в далекой вышине…На вывесках их отражений блестки…Огни витрин. На каждом перекресткеАнонсы и плакаты на стене.
Кипит толпа на жестком улиц дне!С рекламами снуют вокруг подростки…Здесь уличных торговцев выкрик хлесткий…Гул, грохот… Всё течет, как в быстрине.
Там — паводок карет… А за рядамиКонтор и касс вокзал манит огнями.Свистки, гудки… Людей водоворот…
Пакгауз… склады… Шум и гул несвязный…И трубы в тьму небес вонзил завод…О, города волшебные соблазны!
1911 или 1912
«За крышами города краски зари угасают…»
