Перед глазами монотонно крутились дворники, лениво разгоняя мутным веером капавшую на лобовое стекло дождевую воду. Я то и дело подавалась вперед и, будто парализованная черепаха, вытягивала шею, вглядываясь сквозь водные струйки в дорогу.
«Пора купить новые дворники», — сказала я себе, хотя прекрасно знала, что в ближайшее время их не куплю. До лаборатории я добиралась целых полчаса.
Мне хотелось сразу просмотреть соответствующие документы и заполнить таблицу детальными данными, однако планы пришлось изменить. На моем столе лежали два распоряжения.
В муниципальном парке, в камнях на дне ручья, нашли тело мальчика-младенца. По словам Ламанша, тельце было усохшим, а внутренние органы практически неузнаваемыми, но в остальном труп нормально сохранился. Ламанш хотел услышать мое мнение о приблизительном возрасте ребенка.
На осмотр мальчика много времени не требовалось.
Я взглянула на полицейский отчет, прикрепленный ко второму документу. «Ossements trouves dans un bois». В лесу найдены кости. Найденными костями я занималась наиболее часто. Это могли быть кости человека, разрубленного на куски убийцей, а могли быть и кости мертвой кошки.
Я позвонила Дени, попросила подготовить рентгеновские снимки младенца и направилась вниз взглянуть на кости из леса. Лиза принесла мне из морга картонную коробку и поставила ее на стол:
— Больше ничего не нужно?
— Ничего.
Она подала мне перчатки, и я извлекла из коробки три крупных куска глины. Из каждого торчали кости. Я потрогала глину — твердая, как бетон.
— Наверное, сначала следует размочить эти глыбы и раз делить при помощи сепаратора. Я вернусь после собрания.
Каждое утро Ламанш собирал у себя всех патологоанатомов и некоторых других подчиненных для проверки их работы и выдачи новых заданий. Если я в это время была в лаборатории, то тоже приходила на планерку. Когда я вошла в офис Ламанша, за его столом для переговоров уже сидели он сам, Натали Айерз, Жан Пелетье и Марк Бержерон. Еще в коридоре я узнала, что Марсель Морин сегодня в суде, а Эмили Сэнтанджело взяла выходной.
Увидев меня, присутствовавшие сразу сдвинули свои стулья в сторону, освобождая мне место. Я приставила к сто лу еще один стул и обменялась со всеми приветственными фразами.
— Марк, а ты почему здесь? По четвергам тебя обычно не бывает.
— Верно, но завтра выходной.
Я совершенно забыла об этом празднике. О Дне Канады.
— Собираетесь на парад? — поинтересовался Пелетье бесстрастно.
Его французский был изрядно приправлен акцентом какого-то отдаленного квебекского района. В первое время я вообще с трудом разбирала его речь, поэтому и не улавливала смысла отпускаемых им едких комментариев. Но теперь, после четырех лет совместной работы, научилась распознавать его слова. Прекрасно поняла, что он имеет в виду, и сейчас.
— Скорее всего, этот парад я пропущу.
— Если передумаете, лучше намажьте лицо краской. Гораздо менее хлопотно.
Все захихикали.
— Или сделайте татуировку. Будет хотя бы не так больно.
— Очень смешно.
Он изобразил святую невинность: вскинул брови, приподнял плечи, развел руками. Потом желтоватыми пальцами засунул в рот оставшиеся пару дюймов сигареты, лежавшей перед ним на краю пепельницы, и с удовольствием затянулся. Когда-то кто-то сказал мне, что Пелетье никогда в жизни не выезжал за пределы провинции Квебек. А ему было уже шестьдесят четыре года.
— На сегодня запланировано всего три вскрытия, — начал Ламанш, глядя в список перед собой.
— Предвыходная передышка, — сказал Пелетье, протягивая руку за своей распечаткой. — Что нас ждет после праздничного гулянья?
— М-да, — отозвался Ламанш, беря со стола красный маркер. — Хорошо еще, что погода прохладная.
Он, по обыкновению, огласил перечень намеченных на сегодня дел. Предстояло обследовать тело человека, покончившего с собой при помощи угарного газа. Умершего в постели старика. И младенца, выброшенного в парке.
— С самоубийцей, по-моему, все понятно. — Ламанш пробежал глазами по строчкам полицейского отчета. — Мужчина… Белый… Двадцать семь лет… Найден за рулем собственного автомобиля… Топливный бак пуст, ключ в замке зажигания в положении «включено».
Он переместил в центр стола несколько фотографий, сделанных полароидом. На них был изображен темно-синий «форд» в рассчитанном на одну машину гараже.
— Глубокая депрессия… — Он взглянул на Натали. — Доктор Айерз?
Она кивнула и протянула руку за документами. Ламанш передал их ей, сделал красную пометку «Ай» в своем списке и перешел к другой стопке бумаг.
— Номер два-шесть-семь-четыре-два. Мужчина… Белый… Семьдесят восемь лет… Страдал диабетом, наблюдался врачами. — Ламанш бегло просмотрел отчет, ища наиболее существенные моменты. — Его не видели в течение нескольких дней… Обнаружила сестра… Следов телесных повреждений нет.
Несколько секунд он читал про себя.
— Любопытно: она обратилась за помощью только по прошествии некоторого времени. Наверное, сначала прибралась в доме. — Он поднял голову. — Доктор Пелетье?
Пелетье пожал плечами и протянул руку. Ламанш поставил в списке пометку «Пе» и отдал ему бумаги вместе с пластмассовой коробочкой, полной больничных рецептов. Пелетье сказал какую-то колкость, но я умышленно пропустила ее мимо ушей.
Все мое внимание сосредоточилось на стопке фотографий с изображением найденного трупа мальчика. Мелкий ручей. Возвышающаяся над ним арка небольшого моста. Детское тельце между камнями, со съежившимися мышцами, желтое, как старый пергамент. Головку младенца обрамляет облако легких волос, ресницы на бледно-синих веках такие же светлые. Раскинув пальчики, ребенок как будто молит о пощаде. Он лежал, наполовину упакованный в темно-зеленый полиэтиленовый пакет, и походил на отвергнутого миниатюрного фараона. К полиэтиленовым пакетам у меня понемногу развилось отвращение.
Просмотрев фотографии, я вновь устремила взгляд на Ламанша, в этот момент делавшего пометку «Ла» в своем списке. Это вскрытие он собирался провести сам. Я должна была определить приблизительный возраст мертвого ре бенка, а Бержерон обследовать его зубы. Все кивнули. Обсуждение закончилось. Планерка тоже.
Я сварила кофе и вернулась в офис. На моем столе лежал коричневый конверт. Я раскрыла его, достала из выдвижного ящика стола чистую форму и принялась рассматривать рентгеновские снимки тела младенца. На каждой из рук я увидела лишь по две кости запястья. Последних участков фаланг не было. Я осмотрела предплечья. На лучевых костях отсутствовали головки. Я составила список присутствовавших элементов, отметила те, которые еще не сформировались, и перешла к тщательному обследованию нижней части тела. Мой кофе остыл.
Ребенок рождается с недоразвитым скелетом. Некоторые кости, например кости запястья, появляются спустя несколько месяцев, а иногда и лет. На некоторых костях нет отростков или головок. Все, чего не хватает, появляется в определенной последовательности, поэтому примерный возраст маленьких детей по костям определить довольно несложно. Этот ребенок прожил месяцев семь.
Я достала еще одну форму, зафиксировала свои выводы, сложила бумаги в желтую папку и поместила ее в лоток для секретарей. На основании моих записей они должны напечатать соответствующие документы, снабдив их необходимыми материалами и схемами, и при этом исправить ошибки, которые я все еще допускала при письме на французском. Я написала отчет Ламаншу и опять направилась в морг.
Кости, найденные в парке, все еще лежали в глине, но она размягчилась, и мне удалось высвободить их. На это я потратила минут пятнадцать. Я достала восемь позвонков, семь фрагментов длинных трубчатых костей и три осколка таза. Было видно, что кто-то разрезал их. Полчаса я занималась чисткой и обмыванием, потом сделала кое-какие записи, а перед уходом попросила Лизу сфотографировать некоторые части скелетов. Они принадлежали животным: двум белохвостым оленям и собаке средних размеров. Вернувшись в офис, я заполнила еще одну форму и, убрав ее в другую папку, положила поверх предыдущей. Как ни странно, данное дело не касалось судебной медицины.
На своем столе я сразу по возвращении увидела записку от Люси.
Она была у себя в кабинете — что-то печатала одной рукой за дальним компьютером, глядя то в монитор, то в раскрытое досье и водя указательным пальцем второй руки по нужным строчкам в документе.
— Я прочитала вашу записку, — сказала я.
Люси подняла палец, что-то еще допечатала, положила в досье линейку и, энергично оттолкнувшись от пола, подъехала к столу:
— Я сделала то, о чем вы меня попросили. По крайней мере, что смогла.
Она принялась просматривать документы в одной стопке, потом в другой, потом опять вернулась к первой и, проглядев ее более внимательно, извлекла откуда-то из середины несколько листов, скрепленных в левом верхнем углу степлером.
