– Что случилось?
– Ничего особенного, просто мама звонит.
– Так ответь. Говори сколько хочешь, я не буду вам мешать.
Я кивнула, глядя в сторону, он убрал руки, но остался на месте, а я пошла к телефону, очень медленно, хотя идти было два шага, но я как будто через футбольное поле к этому проклятому телефону тянулась.
– Ань?
Я посмотрела на ВэВэ, радуясь любой отсрочке, он с сомнением спросил:
– Ты берёшь трубку потому, что я сказал её взять?
Я опустила глаза, и опустила руку, которой тянулась к телефону, а он перестал звонить. На меня от этой тишины как будто благословение снизошло, я расслабилась, но телефон тут же зазвонил опять, напрягая меня ещё сильнее. Я невольно посмотрела на ВэВэ, он выглядел так, как будто здесь происходит что-то очень странное, и ему это не нравится.
"Мне тоже, Васенька. Но что я могу сделать?"
Он положил ладонь мне на плечо и предельно серьёзно сказал:
– Это твой телефон, не хочешь – не бери.
"Хороший ответ. Жаль, далёкий от реальности."
Я вздохнула и покачала головой, всё-таки беря телефон в руку:
– Если не возьму сейчас, потом будет хуже.
– Мне уйти?
Мне сначала стало жутко некомфортно от мысли о том, что он уйдёт и я останусь с мамой один на один, потом стало ещё более некомфортно от того, что он увидит меня в том состоянии, в котором я обычно выслушиваю мамины наставления. Телефон звонил у меня в руке, я смотрела на экран, ВэВэ повторил с нажимом:
– Аня, не молчи.
– Останься, – шёпотом решилась я, сама не веря в свою смелость. ВэВэ усадил меня на стул, продолжая держать ладонь на моём плече, я положила свою сверху, от этого стало так хорошо, что я наконец-то набралась смелости и приняла вызов:
– Алло?
– Привет! Анька, ну ты дала – собралась и смылась, ни здрасьте, ни до свиданья! Точно как Каринка, хвостом вильнула и пока. Не стыдно? Хоть бы позвонила, я бы тебе с вещами помогла, а то ты вечно так упакуешь, что половину помнёшь, половину разобьёшь. Анька ты Анька, голова твоя садовая...
Я молчала, потому что маме собеседник был никогда не нужен, если бы я попыталась говорить, она бы перебила меня на втором слове, и начала отвечать на первое слово, додумывая предложение в меру своего настроения, а оно у неё почти всегда было не очень, так что я не рисковала. В разговорах с ней отвечать нужно было только на прямые вопросы, и только односложно – она звонила говорить, а не слушать.
– А я тут перестановку затеяла, шкаф разбираю, хочу освободить. Решила эту спальню отдать ребёнку, раз вы разъехались. Хлам повыкидываю, у Антоши скоро школа начнётся, пойдут тетрадки, азбуки, места надо будет много. Прикинь, Каринкину куртку нашла, рокерскую, с шипами. Надо будет Антоше костюм новогодний из неё сделать, ни у кого больше такого не будет. Да, сыночек? Что ты там режешь уже, покажи... Антоша! Положи ножницы! Что это? Это Анькино или чьё? А, режь уже, если начал, что теперь делать... Туда ему и дорога, да? Мой мальчик... – В трубке раздались слюнявые поцелуи, я закрыла глаза и отодвинула телефон от уха – я ненавидела, когда в процессе разговора со мной собеседник ещё с кем-то разговаривает, обычно я в таких случаях просила перезвонить попозже, воспитанные люди так и делали, но моя мама к ним не относилась. Она закончила облизывать Антошу и опять вспомнила обо мне: – Так с кем ты снимаешь, я так и не поняла, с Ленкой? Ань, ты тут?
– Да.
– Ну так отвечай, когда я спрашиваю! С Ленкой, говорю, снимаешь?
– С парнем.
В маминой голове я всегда и везде ходила с Ленкой, хотя моя школьная Ленка уехала в другую страну, давно, и я уже раз сто маме об этом говорила, но она забывала.
– С парнем?! Так он же, вроде, женился недавно?
– Не с тем, с новым.
– Так, я не поняла! Что за новый парень? Хоть бы привела, познакомила. Что за семья у него, я надеюсь, хоть не разведённые? Если родители разведённые, даже не думай! Сама тоже разведёшься потом, будешь алименты по копейке выплакивать. Кем работает? Тоже как у Каринки, художник? – Мама расхохоталась так, как будто в мире не было ничего смешнее и нелепее, чем парень-художник, я молчала и дышала, радуясь, что я хотя бы физически с ней не в одной комнате. – Каринкин хоть одумался потом, стал машины делать, уже не так позорно. Хотя, всё равно, бизнесмен несчастный. Сейчас этих бизнесменов как грязи, кредитов понаберут, потом у мамы на хлеб занимают. У тёти Вали сынок уже третий раз прогорает, то автомойка у него, то магазин, одно слово – троечник. Учиться надо было хорошо. А твой институт закончил?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я не знала ответа на этот вопрос, да и если бы знала, не сказала бы – у меня не было желания ещё и ВэВэ в это втягивать, поэтому я решила молчать, но мама решила иначе:
– Анька! Закончил или нет?
Моё нежелание говорить с ней о ВэВэ было таким сильным, что я открыла глаза и осмотрелась, ища вокруг что-то, что мне поможет. Внутри было странное чувство, очень сильное, настолько сильное, что удивляло меня само по себе – во мне не водилось ничего сильного, никогда. От этого появилось чувство дежавю, нахлынули звуки и запахи из прошлого, я вспомнила это чувство, со мной уже такое было, один раз, но я запомнила – я шла с работы поздно вечером, меня окружили собаки и стали хватать зубами за одежду, отрывая клочья, я совершенно серьёзно думала, что умру. Вокруг никого не было, я вот так же стояла и осматривалась вокруг, ища что-то, что меня спасёт, а не было ничего – пустой мокрый парк, прелые листья, ни единого камня под ногами, ни единой палки.
"Я тогда бросила в самую крупную собаку телефоном. Подняла его и бросила ещё раз, и ещё. Он даже не разбился. Собаки убежали, а я шла домой и чувствовала себя такой всемогущей, как будто была ростом с дом."
– Анька, куда пропала?
– Ма, у меня блин к сковороде прилип, сейчас сгорит. Давай я тебе потом перезвоню?
Мама начала говорить одновременно со мной, но я всё равно договорила, пока она продолжала вздыхать:
– Ой криворукая, Анька! Ну я же говорила, не подходи вообще к кухне, у тебя всё из рук валится! Бедный твой мужик... Ладно, давай, звони. Я тоже пойду хоть пожрать приготовлю. Давай, пока. Антоша, куда ты полез? Пойдём, мой зайчик...
Я отключилась и положила телефон на стол.
В горле стоял осенний запах мокрых листьев и мокрой псины, сердце колотилось так, как будто я почти умерла секунду назад.
За окном садилось солнце, заливая комнату золотисто-красным, я сидела на стуле, за моей спиной стоял ВэВэ, держа меня за плечо, я держалась за его руку, но этого было мало, хотелось залезть к нему на колени и свернуться как броненосец.
"У меня никогда не хватит наглости об этом попросить."
Я гладила его руку, радуясь, что хотя бы рука у меня есть, это уже было прекрасно. ВэВэ наклонился и поцеловал меня в макушку, иронично фыркнул:
– Да, давненько меня так не опускали.
Я поморщилась и ответила с тяжким вздохом:
– Она тебя ни разу в жизни не видела и ничего о тебе не знает, это её фантазии. В её представлении я криворукая и не могу ничего приготовить, а реальность вот, на столе стоит. Вкусно же?
– Очень вкусно, – он опять поцеловал меня в макушку, взял тарелку с блинами и сел обратно за стол, взял свою чашку, сделал глоток и сказал с ироничным весельем: – Мои родители разведённые. Три из семи моих бизнесов прогорели, один из них был автомойка. На мне больше десяти кредитов, в том числе, на машины. Я бросил универ на втором курсе. Ещё я немного рисую, у меня больше тысячи подписчиков на рисовальном сайте.
У меня глаза на лоб полезли, я с восторгом подалась к нему и умоляюще прошептала:
– Покажешь рисунки?
Он рассмеялся:
– Это единственное, что тебя зацепило?
Я изобразила скромненькие глазки и поправила:
– Заинтересовало. Единственное, что меня зацепило – это кредиты, я их страшно боюсь, и даже копейку в долг стараюсь не брать. Если у меня нет на проезд, я лучше пойду пешком, чем одолжу сто рублей.
