Лия (ехидным тоненьким голоском из темноты навеса): Ай-ай! Печать он наложил! Уж как пыхтел, уж как пыхтел! Как взрыкивал! И как пищал, будто ему что прижали! И отвалился, силу потерявши. И сразу захрапел, как – тьфу! тьфу! – нечистый скот! И еще раз – тьфу!
Юдифь (испуганно и рассерженно): Кто, кто, кто там?!
Лия: Это я, госпожа! Не спалось – уж так под луной что-то сверкало! Я было подумала, ассирияне крадутся, шлемы блестят. А выглянула – это ты, моя голубка, ножиком вертишь. И размышляешь вслух: пожить еще или не стоит.
Юдифь: Подслушивала, значит, дрянь такая! И подсматривала, когда… Когда исполнялось таинство супружеского долга!
Лия: Пфф! Конечно! И подслушивала, и подсматривала (эка невидаль!), и готова была на помощь прийти, если кому чего взбрендит! Ему или тебе.
Юдифь: Кому – на помощь?! Ему или мне?!
Лия: На помощь, понятно, тебе, госпожа. А вот взбрендить могло и тебе, и ему. Так уж сложилось. Не находишь? Он тебя оскорбил, но считает оскорбленным себя. Вообще-то обычное в жизни дело. Я вот тебе сейчас, если соблаговолишь выслушать, кое-что расскажу в пример и в утешенье. О себе расскажу. Позволишь?
Юдифь: Самое время слушать твои старушечьи байки, Лия.
Лия: Самое время, по-моему. Не спать же идти в душный дом, где этот… твой муж храпит. Так я расскажу?
Юдифь: Как хочешь.
Лия: Вот и послушай. Но сначала отдай мне ножик, еще воткнешь себе в ляжку ненароком.
Юдифь: Не отдам. Что ты тут распоряжаешься, старая?
Лия: Как скажешь, госпожа. Ладно, слушай байку. Так вот, в двенадцать лет, что было давно, стала я, обычная девчонка, приставленная к козе, цветочком, розанчиком. Налитым персиком. А стало быть, дорогим товаром. Отец мой был горшечник, но горшки лепил плохие, кривобокие и потому концы с концами не сводил. Так вот, концы с концами не сводил, а тут вдруг розанчик вырос при козе. И вокруг розанчика, стало быть, стаями стали виться любители медку. Розанчик – меня, стало быть, – отец лупил веревкой по ногам, чтоб не крутила хвостом и не потеряла самый ценный товарец. А я и не крутила. Внимание отроков и взрослых и даже некоторых старцев, не скрою, мне было приятно, но я еще толком не понимала, какого рода это внимание.
Юдифь (рассеянно): Так уж и не понимала. Так уж и не вертела хвостом.
Лия: Ну так, отчасти. Кто приобнимет, кто ущипнет, кто пощекочет, кто огладит, кто грудь под просторной рубашкой поищет – есть ли? Кто на ушко нескромный вопрос задаст и потребует непременного ответа. Или там что показать предложит, или потрогать. Или прижмется к самой сладости своей твердью, так что горячо станет, томно и ноги подкосятся. Но не больше. Обычные потайные забавы. Думаю сейчас, что в конце концов я невольно уступила бы какому-нибудь пригожему, и дело бы кончилось задушенным визгом в овине, или меня бы спихнули замуж, как и положено для девушек в этом возрасте, чтоб не перезрели.
Юдифь (почти горделиво): Меня и в пятнадцать не сочли перезрелой.
Лия: Ты хорошего рода. Тебя-то берегли, такую редкую красавицу. И выдали замуж за самого богатого мужчину из твоего колена.
Юдифь (поигрывая ножом): Он очень уважаем.
Лия: Это нам известно. Как и многое другое. Так мне продолжать?
Юдифь: Продолжай уж. Ночь тянется.
Лия: Так вот, значит, подумывал отец, как бы меня с выгодой спихнуть замуж, если приданого – одна куча горшечных черепков. Но вот тут-то и появился этот самый Илия, богатый купчина. Я, стало быть, гоню козу по улице, а он навстречу. И не пешком, а в носилках. Остановил меня. Что да как, да чья ты, красивая девушка? Я ему: так и так, Лия, дочь горшечника. А невинна ли ты еще, дочь горшечника Лия? А как же, говорю. Чтобы я оставалась невинной, меня каждый день по ногам веревкой хлещут. Ведь так и положено сохранять невинность? Чтобы куда-то не делась? Смеется в бороду…
Юдифь: Догадываюсь – позвал тебя замуж?
Лия: Ох, ты и дитя, госпожа! Я же тебе не сказку рассказываю. Да где ж ты видела купца без жены? Да еще такого, который в носилках ездит? Все проще. Он прислал к отцу слугу с кошельком, полным монет, и с предложением купить мою девственность.
Юдифь: И что твой отец? Прогнал его?
Лия: Прогна-а-ал?! С такими деньжищами?! Конечно, продал. С большой готовностью. Меня привели в какой-то домик, который по невежеству моему тогдашнему я сочла богатым. Появился Илия, ну и… подступил. Без всякого почтения. И так и сяк. Длилось такое счастье дня три, потом меня выгнали, дав с собою узелок с фруктами и сластями в награду. А меня только тошнило, да ноги заплетались. Как до дому дошла, не знаю. Явилась, одним словом, а тут отец… Р-раз – вервием да по седалищу. Явилась, блудница, вопиет.
Юдифь: Как?! Сам продал и… вопиет?
Лия: Вопиет. Если б только вопил. Но ведь он тут же и воспользовался мною, как блудницей, перевернувши, изогнувши, будто я кривой горшок, из тех, что он лепил. И выгнал вон, чтоб не позорила его дом. Я на карачках уползала, истерзанная.
Юдифь: О, Лия! Что за страшная история! Неужели все правда?
Лия: Не сомневайся, госпожа. Все мужчины – изверги, чудовища, тати.
Юдифь (с тоскою): Неужто все?
Лия (очень уверенно): Все. Но кое-кого, по правде говоря, можно укротить. Я в этом преуспела. В прежние времена, пока была молода и зубаста. Где сейчас мои белые зубки? Все порастеряла.
Юдифь: Но как же твой рассказ? И что же было дальше?
Лия: И что же дальше? Я умерла? Ножом зарезалась? Ха-ха! Да я стала царицей всех сучек! И немного же времени для этого понадобилось! Мне серебро насыпали в подол, и, кто больше насыплет, с тем я и шла…Это уж потом, когда увяла, почернела и сморщилась, как сухая смоква, Манассия купил меня для тебя. Мы с ним давние знакомцы, и не моя вина, что когда-то он насыпал мне в подол лишь полпригоршни сребреников, а не две, скажем, как уж не помню кто. Он купил меня, чтобы при случае, значит, охаживать кнутом, вспоминая былые деньки, в отместку. Ну да ты заступилась, голубка моя. А то, что он называет меня по-всякому, шипит и щиплется, когда ты не видишь, так в том мое веселье.
Юдифь: Лия! Какие ты мне тайны раскрываешь!
Лия: Намеренно, как ты понимаешь, госпожа. Они требуют, чтоб ты пожертвовала собой? Так будь умней и жертвуй собой ради себя самой, а не ради этих трусливых овечьих курдюков. Знай, что они всегда готовы за бабью юбку спрятаться. Только и способны, что со страху ветры пускать…
