Грезил, что ленту завяжут воздушным узлом, какой, кажется, способен развязаться от малейшего вздоха, а значит, шевелиться будет нельзя. Он грезил, что его недвижным отнесут во дворец, где начнется обучение. Неподвижную позу он тоже отрабатывал, сводя запястья и лодыжки вместе.
Из купален Эразм выбрался разомлевшим, размякшим от жары, и, когда склонил колени в ритуальной позе, тело было гибким и податливым. Нерей, хозяин сада, расправил простыни, все восторгались пятнами, коленопреклоненного Эразма обступили младшие мальчики с ласковыми прикосновениями и дарами – его целовали в щеки, вешали ему на шею венки из белой ипомеи, затыкали за уши ромашки.
Представляя себе этот ритуал, Эразм не мог представить, что проникнется каждым его мгновением: скромным букетиком, который протянул Делос; дрожащим голосом старого Пилея, произносящего священные слова. Скорое расставание делало каждую мелочь необыкновенно дорогой. Переполняемый чувствами, Эразм поднялся с колен. Ему хотелось крепко обнять Делоса на прощание. Хотелось броситься вон из тесной комнатки с голой кроватью, которую он покинет навсегда. И свои маленькие сокровища ему тоже придется покинуть, например, вазу с цветами магнолии, что стояла на подоконнике.
Эразм вспомнил день, когда колокол звонил для Каллия, вспомнил долгие объятия – прощаясь, они не хотели друг друга отпускать. «Скоро колокол прозвонит и для тебя, – сказал тогда Каллий. – Я точно это знаю, Эразм». С тех пор минуло три лета.
Желанный момент не наступал так долго, а сейчас события развивались слишком стремительно: младших отослали с вестью; засовы отодвинулись, двери распахнулись.
Тут в переднюю вошел мужчина.
Эразм понял, что вновь опустился на колени, лишь коснувшись лбом холодного мрамора. Угрожающий силуэт застывшего на пороге поверг его на пол. Эразма поразили темные волосы, обрамляющие лицо с хищными, как у орла, чертами. Бицепсы, бугрящиеся под кожаными ремнями, загорелые бедра, не скрытые ни высокими сандалиями, ни кожаной юбкой, – все источало силу. Эразм хотел посмотреть снова, но не решился оторвать взгляд от мраморных плит.
Пилей обратился к гостю с подобающим почтением: сказывалась прежняя служба при дворе, но Эразм едва его слышал. Кожа пылала огнем, и он не улавливал сути разговора. Не ведал он, и сколько времени прошло, прежде чем мужчина ушел, и Пилей стал уговаривать его поднять голову.
– Ты дрожишь, – сказал Пилей.
– Это был… господин из дворца? – В собственном голосе Эразм расслышал легкое потрясение.
– Господин? – добродушно переспросил Пилей. – Это воин, который будет сопровождать и охранять тебя по дороге во дворец. В сравнении с твоим господином он как дождинка в сравнении с грозой, которая прилетает с океана и раскалывает небо.
* * *
Лето выдалось жарким.
Под безжалостно палящим солнцем стены, дорожки и лестничные ступени постепенно нагревались, а ночью мрамор отдавал тепло, как свежеобожженный кирпич. Океан, видимый с внутреннего двора, при каждом приливе словно отступал от сухих скал.
Дворцовые рабы-ученики охлаждались, как могли: прятались в тени, отрабатывали мастерство владения веером, окунались в бодрящую воду купелей, морскими звездами растягивались у открытых бассейнов и, лежа на горячих гладких камнях, обрызгивали друг друга прохладной водой.
Эразму жара нравилась. Ему нравилось, что в такую пору сложнее учиться и сосредоточиваться. Ведь обучение во дворце должно быть сложнее, чем в садах Нерея. Эти сложности стоят золотой ленты на шее, символизирующей золотой ошейник, который он заслужит по окончании трехгодичной подготовки. Они стоят золотого значка, который носит на плече Эразм, – почти невесомого, с гравировкой в виде львиной головы – эмблемы его будущего господина. Стоило Эразму подумать об украшении, как сердце его трепетало от радости.
Утренние уроки Эразму давал Тархон в маленьком тренировочном зале, полном приспособлений, которые он никогда не использовал, потому что все время от восхода солнца до полудня посвящалось отработке трех поз. С совершенно равнодушным видом Тархон делал замечания, и Эразм не без труда исправлялся. После каждой серии поз наставник командовал: «Снова». Потом, когда удерживать положение становилось невмоготу – когда мышцы начинали болеть, когда волосы намокали, руки и ноги скользили от пота, – Тархон коротко повторял: «Снова».
– Значит, самый прекрасный цветок Нерея наконец расцвел, – сказал Тархон в день прибытия Эразма и провел планомерный, тщательный осмотр. Тархон стал ему Первым наставником. – Внешность у тебя исключительная, – вещал он бесцветным голосом. – Это качество врожденное, хвалы за него не жди. Ныне обучаешься ты для службы королевскому семейству. Чтобы стать их слугой, одной внешности не достаточно. К тому же ты взрослый, старше самого старшего из моих учеников. Нерей надеется, что кого-то из его рабов изберут для Первой ночи, но за двадцать семь лет он выпестовал лишь одного подающего надежды кандидата. Остальных отправляют прислуживать в купальни и за столом.
Сначала Эразм не понимал, ни что ему говорить, ни что делать. Каждый болезненный миг в душном мраке крытых носилок он заставлял себя лежать спокойно. Тело покрылось испариной: так страшно было оказаться в большом мире. В большом мире за пределами садов Нерея – уютных, укромных, вмещавших все, что Эразм знал о жизни. Он радовался, что носилки крытые, что плотный полог не пропускает свет. По задумке защищающий от чужих сальных взглядов, полог стал единственным заслоном от непонятного огромного пространства, от отзвуков чужих голосов, криков, шума; от света, ослепившего его, когда полог откинули.
Зато теперь дворцовые закоулки стали не менее привычными, чем дворцовые порядки. Когда колокольный звон возвестил о наступлении полудня, Эразм коснулся лбом мраморного пола, произнес ритуальные слова благодарности. Руки и ноги дрожали от усталости – пошатываясь, Эразм отправился на послеполуденные уроки: языки, этикет, церемониал, массаж, декламацию, пение, игру на кифаре…
Однако, выйдя во внутренний двор, он окаменел от ужаса.
Разметавшиеся волосы. Безвольное тело. Кровь на лице Ифегина, растянувшегося на низких мраморных ступеньках. Один наставник придерживал ему голову, еще двое, заметно встревоженные, склонились над ним. Одеждами из цветного шелка они напоминали экзотических птиц.
Любопытные рабы-ученики обступили Ифегина полукругом.
– Что случилось?
– Ифегин поскользнулся на ступеньках. – Пауза. – Думаешь, его Аден толкнул?
Шутка получилась ужасная. При дворце обучались дюжины рабов, но золотые значки носили лишь четверо, а золотые значки короля – лишь Аден и Ифегин.
– Эразм, отойди, – сказал кто-то рядом.
Ифегин дышал – его грудь поднималась и опускалась. Кровь капала с подбородка, пачкая шелк ученических одежд. Похоже, он шел на урок игры на кифаре.
– Эразм, отойди.
Эразм смутно почувствовал, как кто-то коснулся его руки. Он поднял голову, подслеповато оглянулся и увидел Каллия. Встревоженные наставники подняли Ифегина и понесли во дворец. Там они и придворные лекари его осмотрят.
– У Ифегина все будет хорошо, правда?
– Нет, – отозвался Каллий. – Шрамы останутся.
* * *
Эразм
