Она говорила, а Мефодий слушал и смотрел. Румянец на щеках. И пальцы, которые касаются то подбородка, то губ. Светлые бровки. И темное пятнышко родинки у левого уха, прикрытое волосами.
– И получается, – Машка замолчала ненадолго, переводя дух, – что камень скрыт на этом острове. И Стася его ищет. А тебе не сказала.
– Зачем он ей?
Лунный камень – это не алмаз, да и особой исторической ценности, насколько успел понять Мефодий, Око Судьбы не представляет. Тогда и весь смысл поисков остается загадкой.
Найдет – пусть забирает, Мефодий не станет препятствовать.
– Я думала… – Машка потерла переносицу. – Она ведь часто говорит про ауры… про собственное восприятие… и если она откроет салон… сама по себе она никто, а вот с камнем…
– Хорошая реклама.
Машка облегченно выдохнула.
Пускай и реклама. Но вряд ли салон принесет такой уж серьезный доход. Кусок наследства – куда более надежно, а главное – сразу.
Часы пробили шесть. И за окном потемнело. Честно говоря, Мефодий недолюбливал зиму именно за украденное время. Казалось, день только-только начался, а вот уже и снова вечер.
– У тебя есть во что переодеться?
Все-таки джинсы и свитерок, как бы хорошо они на Машке ни сидели, не самая лучшая одежда для задуманного представления.
– Есть.
– Показывай…
Машка примерила простенькое платьице из искусственного атласа. Темно-красное, с баской, оно было немного велико, как и белый пиджак, который она накинула на плечи.
– Не годится, – Мефодий обошел будущую невесту, убеждаясь, что и вправду не годится.
– Ну извини, – Машка тотчас вспыхнула, уши и вовсе пунцовыми сделались, в цвет платью. – Я не знала, что ты на мне жениться решишь. Вот как-то и… у меня еще костюм есть… два…
Нет, костюмы не годились. Мефодий мысленно проклял себя за недальновидность, хорошо, что кольцом озаботился. А вот шмотки…
– Идем…
Спорить Машенция не стала.
А в комнатах Греты кто-то окна открыл, и давно, судя по тому, что комнаты успели выстудиться.
– Я не надену ее вещи! – Машка осматривалась настороженно, но с любопытством.
– Наденешь. – В шкафу Греты, как Мефодий и предполагал, барахло едва-едва умещалось. Он сгреб вешалки, сколько сумел, и швырнул на кровать. – Ты должна выглядеть…
– Как дура, – Машка выцепила нечто полупрозрачное, больше всего напоминающее кусок черного тюля. – У нас фигуры разные, это во-первых. А во-вторых, думаешь, никто не догадается, что я чужие вещи взяла?
– Не настолько разные. А про вещи… Грета была шопоголиком, поэтому не стесняйся, думаю, две трети этого барахла никто не видел. Оно попадало из магазина в шкаф, а из шкафа должно было – в мусор…
Копаться пришлось долго, но, как ни странно, в результате отыскалось вполне симпатичное платье из темно-красной шерсти свободного кроя. А к нему и туфли.
– Жмут, – пожаловалась Машка, но со вздохом согласилась: – Вечер как-нибудь выдержу, и… я верну платье.
– Зачем?
Оно было новым, с этикеткой.
– Тебе идет, а здесь оно никому не нужно. Или слишком суеверная, чтобы вещи покойницы носить?
Побледнела и нос задрала, но все же снизошла до ответа:
– Это на мародерство похоже, и… вряд ли бы Грета обрадовалась, узнай она, что я в ее шкафу копалась.
Это точно, не обрадовалась бы, но Мефодий лишь пожал плечами: какая разница, если Грета мертва? А платье, при толике везения, глядишь – и поспособствует в безумном их расследовании.
В столовую спускались вместе. И если поначалу Мефодий держал Машку за руку, то потом она сама вцепилась в него.
– Туфли?
Машка покачала головой, признаваясь:
– Страшно.
– Можно еще…
Поджала губы и со вздохом произнесла:
– Нельзя. Ты ведь сам понимаешь… мы должны.
– Я должен. – Он коснулся-таки родинки и, повинуясь внезапному желанию, расстегнул заколку, взъерошил светлые мягкие волосы. – Это не твое дело.
– Мое. Или… – Машка лукаво улыбнулась, – у тебя есть дела, которые твоей невесты не касаются?
Следовало бы серьги прикупить. И ожерелье…
– Дай руку.
Когда она протянула, Мефодий надел кольцо.
– Это…
– Тебе, – к собственному удивлению, с размером он угадал. И смотрится неплохо. Алмаз квадратной огранки и дюжина сапфиров, его окаймляющих. Белое золото. Хорошая работа.
– Ты… ты… – Машка руку одернула и за спиной спрятала. – Я же его потерять могу!
– Тогда купим другое. – Наклонившись, Мефодий поцеловал ее в макушку. – Для невесты мне ничего не жалко…
Вспыхнула, отвернулась и руку с кольцом за спину спрятала.
А совесть-то молчит, хорошая она у Мефодия, дрессированная, не лезет, куда не просят!
В столовой собрались все, и Мефодий остановился в дверях, оглядываясь. Софья, как и следовало ожидать, заняла стул Греты, даже смерть не помогла ей примириться с давней соперницей. А может, сейчас Софья чувствовала себя победительницей?
А вырядилась! Платье из желтого атласа, прикрытого черным гипюром. Ожерелье из янтаря и стразов, огромных, желтых, выглядит нелепой елочной гирляндой. В ушах Софьи покачиваются серьги из того же комплекта, а на запястьях по нескольку браслетов висят.
Гришка здесь же, ссутулился, склонился над тарелкой и водит пальцем по ободку. Мамочка то и дело к нему склоняется, касается волос, и Гришка раздраженно плечом дергает. Не по нраву ему такая вот забота.
Стася на своем, на прежнем месте, и одета обыкновенно. Джинсы и нарочито дешевенький свитерок с растянутыми рукавами. Вертит в пальцах монетку, смотрит на стену, на которой пляшут тени.
– Мефодий, – с упреком произнесла Софья, – ты опаздываешь, а это некрасиво.
– Я по уважительной причине.
А ведь старается подражать Грете тоном, выражением лица, но напускная строгость комична.
– Гришенька, выпрями спинку, – теперь в голосе Софьи появились сюсюкающие ноты. – Ты же не хочешь, чтобы горб вырос? Нужно следить за осанкой!
– Хватит! – Он все-таки не выдержал, ударил кулаком по столу, и бокалы зазвенели, касаясь друг друга прозрачными стенками.
– Гришенька, – сказала Софья с прежней интонацией, – тебе нельзя волноваться. Доктор сказал…
– Прекрати меня доставать!
– Гришенька, я о тебе забочусь!
– Знаешь, где твоя забота стоит? – Он рубанул ребром ладони по горлу. – Вот где! Мне уже не пять лет! Я хочу…
Он осекся, вдруг разом потеряв запал, и махнул рукой, тихо попросив:
– Оставь меня в покое, пожалуйста. Хотя бы сегодня! Дядя, ты бы сел, что ли…
– Сяду, – Мефодий все еще держал Машку за руку. – Но сначала хотел бы сделать одно объявление…
Рука Машки дрожала.
– Познакомьтесь с моей невестой.
Три пары глаз уставились на Машку, и она попятилась, если бы Мефодий руку отпустил, – вовсе спряталась бы за его спиной.
Молчат.
Софья хмурится, глазки ее становятся узкими, и сквозь искусственный кирпичный румянец проступают алые пятна. Губы сжимаются в точку, а пальцы терзают широкие звенья колье. Гришка ухмыляется, но дергает себя за мочку уха, и мочка покраснела, того и гляди до крови раздерет. Стася лишь плечами пожала и вернулась к монетке. Но что-то слабо верится в такое вот показное безразличие!
– Феденька, – Софья не выдержала первой, она встала, откашлялась, прижала широкую ладонь к груди. Блеснули отраженным светом стразы, а вот колечко на мизинце изящное, с крупной черной жемчужиной, и знакомое донельзя. Софья уже успела побывать в комнате Греты. Интересно, она только колечко экспроприировала или сразу всю шкатулку? Наверное, сожалеет, что фигура не позволяет воспользоваться гардеробом соперницы?
– Феденька, – повторила она нежным голосом, в котором проскальзывали истеричные ноты, – а ты хорошо подумал?
– Хорошо. – Мефодий приобнял невесту и не отказал себе в удовольствии поцеловать ее. Машка фыркнула и послушно обхватила его за пояс. – Мы любим друг друга…
– Вы знаете друг друга всего ничего, – подала голос Стася. Она оторвала взгляд от монетки, и та выскользнула из Стасиных пальцев, покатилась по скатерти, пока не остановилась, наткнувшись на бокал. – Я не думаю, что это разумно…
– Жизнь коротка, – ответил Мефодий, отодвигая стул. – Садись, милая…
– Дядечка Федечка шутит. – Гришкина широкая ухмылка стала еще шире. – Он решил вас разыграть…
– Ничуть.
– Дядечка, даже я не поверю…
– Поверь. – Мефодий взял Машку за руку и вытянул ее, демонстрируя кольцо. – Знаешь, дорогой племянничек, кажется, я должен тебя поблагодарить. Твое… неразумное поведение весьма нас с Машенькой сблизило.
Выражение лица Григория менялось. Мелькнула злость, исказившая черты, сменилась куда более привычным раздражением, а оно скрылось под маской брезгливости.
– Надо же, дядечка, как мало вам нужно для счастья!
– Федя! – Софья уперлась ладонями в стол, и он заскрипел под ее тяжестью. Массивная грудь нависла над бокалами, грозя раздавить. – Ты не имеешь права вести себя подобным образом!
