— Этого, ежели будете поименно и их регистрировать, прошу отметить как ослика, — попросил Торгрим за пони.
— А моего можно не замечать вовсе и даже лопатой хряпнуть, — присоединился Бинго. — Про эту вашу страхо-что-то я так и не понял, а с него от лопаты не убудет, зато появится чудный повод вам попенять.
С седла наземь прыгать он побоялся, так что перелез для начала в седло с ногами, с него, явив чудеса эквилибристики, элегантно перескочил на плетень, с плетня — на большую бочку под самым гостиничным окном… и дальше бы пропрыгал, да бочка оказалась старой, от возраста рассохлась в хлам, да и лопнула с треском, извергая на все стороны облака пыли. Гоблин панически хрюкнул, но ниже земли не упал.
— Везунчик, — откомментировал Торгрим с плохо скрываемой завистью. — Я б прямо в жерло провалился, а бочка бы случилась полной по обода каким ни на есть рассолом.
— Лучше уж рассол, чем такое обидное, — возразил Бинго жалобно, поднимаясь среди рассыпавшихся досок побелевшей от обильной древесной пыли статуей.
— И еще три медяка за порчу имущества, — злорадно поведал толстяк из окна. — Кабы знал, что вы такая рисковая публика, я б вам сразу предложил тариф королевской категории, куда уж заранее заложены все безобразия, пьяной свитой чинимые.
— Сами виноваты, что барахло такое держите! Можете в отместку на тючке с Гивиным доспехом попрыгать. Вот уж его если доломаете — это всяко усилие, трех медяков достойное.
— А и в самом деле, не видали мы еще вашего сервиса, одна разруха да уныние, — поддержал Торгрим. — Может, с вас самих по итогам еще достанет спрашивать. Так что вы пока печь растапливайте и сооружайте ужин, а мы вернемся вскорости.
Он снял с седла секиру и завалил ее на плечо, а проходя мимо Рансера, подпрыгнул и выбил снизу в воздух Бингхамову палицу, ловко поймавши ее затем над самой землей. Плащ комично волокся следом, так что дварф подобрал его полу и лихо перебросил, окрутив вокруг торса, через плечо. Все едино вид нездешний, можно не стесняться.
— Поздно уже, — проныл пристроившийся следом Бинго. На ходу он отчаянно охлопывал себя варежками по всем местам, выколачивая пылевую взвесь. — Как стемнеет, нас пугаться начнут, а ежли кто в окрестностях сопрет сапоги или там зарежет старосту, так угадай, на кого всех собак повесят?
— Ты ж слыхал, что местный сказал: края тут тихие.
— Это пока они тихие, потому как меня тут еще не было. Вокруг меня завсегда бурление говн случается, даже если я сам к нему ни сном ни духом. Успеть бы к тому времени, как забурлит, пожрать, да еще и подрыхнуть малость, а то не жопа, а сплошная мозоль, с такой ни верхами, ни пешкодрапом особо не припустишься.
— Не волнуйся ты так, в кузницу мне ненадолго. Да и удирать отвыкай! Я бегаю долго и упорно, а вот быстро не умею, так что из меня хорош догонятель, но плох убегатель.
— Твои проблемы. Я вот ремеслом убегателя овладел в числе первых — отлично ставит знаки препинания, пусть не точки, но выразительные многоточия.
Хаты тянулись по обе стороны выбранного дварфом маршрута добротными бревенчатыми стенами, перемежаемыми огородными грядками. Бинго немедля похитил с ближайшей недозрелый кабачок и, прежде чем дварф успел его призвать к порядку, вгрызся в самую середку, крутя овощ за концы подобно кукурузному початку. Через два шага смекнул, что грызет, как бобер, толстую кору, еще через два — что и внутри там отнюдь не домашняя начинка с мясом, грибами и яйцами, потом еще кусок полез не в то горло, и гоблин панически закхекал, загибаясь в дугу. Торгрим сердито рыкнул и в сердцах хлопнул его наотмашь ладонью под грудь. Бингхама шарахнуло словно оглоблей, коварный кусок вылетел из пасти арбалетным болтом, едва не снеся соседнюю стену, а остаток погрызенного кабачка Бинго в сердцах зашвырнул наугад, но попал, конечно, в чей-то курятник, в котором немедленно поднялись квохтанье и суета.
— Говорю же — я ничего, а оно забурляет, — виновато объяснился Бинго, потирая отбитую грудину.
— А ты не цапай лишнего, авось и перестанет.
— Если никто ничего цапать не будет, все и впрямь перестанет и даже вовсе кончится. Должен же кто-то придавать миру движущую силу!
— Ты о мире меньше думай, а больше о спокойствии вокруг себя. Найдется, кому мир и без тебя покрутить на каком-нибудь органе.
— Ну да, как же! — Бинго скептически фыркнул. — На этих, которые большие, могучие, всезнающие и на все гораздые, только положись. Пробовали уже — вот хотя бы в эпоху Хранителя. Либо на все положат с прибором и погрузятся в решения наиважнейших проблем, типа как вдеть кольцо в нос, либо так задостанут вниманием и повсеместным участием, что всяк взвоет. Нет уж, мир тут наш, жить здесь нам, так что на этих надейся, а сам не зевай. Ты б, чем ссылаться на внешние силы, сам приложил какое усилие или хоть машину состряпал, чтоб за тебя крутила!
Кузня, а вернее, небольшой открытый сарайчик с наковальней посередине, обнаружилась на самом отшибе, во дворе большой хаты. Из сарая мощно несло брагой, Бинго даже умничать прекратил и блаженно принюхался.
— Вот там ничего не крути, — потребовал Торгрим. — Кузнечные инструменты — дело тонкое, деликатное.
— Да и вовсе не пойду, — героически вызвался гоблин, воровато косясь в сторону грядки с редиской. — Ты уж сам, а я тут подержу оборону, если вдруг какое что — кукарекну собакой или как-нибудь иначе себя обозначу.
Дварф вручил ему палицу, а сам решительно вдвинулся в кузню. Источник бражного духа нашелся сразу — лежал вповалку на груде тряпья в углу и храпел, как камнедробилка. Судя по тому, что горн только что льдом не покрылся — к работе этот спун давно уже не притрагивался. Торгрим мрачно вздохнул, призвал проклятие на голову жадюги Аббатора, который в незапамятные времена в погоне за наживой продал наземным паскудникам сокровенное искусство обработки металла. Они вот теперь его низвели до ремесла и как могли обгадили, смотреть противно! Навести тут порядок, конечно, можно, но в одно рыло не управиться сразу и с мехами, и с тисками, и с наковальней, а те приданые руки, что остались во дворе, даже если еще не удирают, сверкая ладонями, то едва ли исполнят хоть что-то созидательное. Придется обойтись без продвинутых операций… а то и вовсе уподобиться гоблину и ограничиваться заимствованием полезного.
Инструменты деревенский коваль держал, как и положено хумансу злоупотребляющему, рассыпанными вокруг наковальни, чем позлил дварфа еще больше. Не хочешь — не работай, но хотя бы не оскорбляй профессию! Нашел пару клещей, зубил, небольшой молот, скрепя сердце добыл из кошелька серебряную монету и бросил на наковальню, укорив себя за недостойное желание взамен того саму наковальню переставить на мерно вздымающееся пузо засони. Полез по ящикам в поисках более мелкого, что могло бы пригодиться, нашел пару малых лезвий, маленький ручной бурав грубой работы, пробойник… вынес бы все, да никакой лошадиной грузоподъемности не хватит. Под конец отыскал поросшую мхом и, видимо, уже много лет не используемую маленькую наковаленку-шперак, оттер случившейся тут же ветошью. В большом коробе нашлась груда подков, но прицельный дварфийский взгляд тут же определил, что ни Рансерова, ни понийского размера тут не сыщется, все сплошь средние клячные калибры. Зато ухналей, плоских гвоздей для прибивания подков, нашелся целый мешочек, и его Торгрим реквизировал не моргнув глазом — пьянице полезно будет потрудиться, восполняя запас.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
