тыльной стороной ладони и несколько раз всхлипнув, она от меня отвернулась.
– Прости, – пробормотала она, вытирая глаза. – За мои сопли и весь этот беспорядок.
Глаза у нее были красные и опухшие, а слезы все еще продолжали течь по щекам – она действительно выглядела как полная развалина. Разрушенная, опустошенная и…
– Ты красивая, – честно сказал я ей. – Ты очень красивая.
Честно говоря, я никогда не видел Шей настолько красивой и настоящей. Ее боль была так прекрасна, что мне хотелось защитить ее от всего мира. Я хотел снова обнять ее, успокоить и дать ей понять, что ее эмоции делают ее настоящей.
– Пора ехать.
Она слегка всхлипнула, потирая усталые, покрасневшие глаза.
– Да, пора.
Я наклонился, чтобы подобрать ее ключи, и, прежде чем передать их обратно Шей, подошел к дереву и стер остатки инициалов ее родителей. Если на этом дереве лежало проклятие, я хотел покончить с ним ради нее. Я хотел разрушить чары вечной любви, которые обрушились на ее семью. Я хотел освободить ее, чтобы однажды в будущем она встретила настоящую любовь.
Она тяжело вздохнула и взяла связку ключей из моей руки. Ее пальцы коснулись моей ладони, и частица моей души, о существовании которой я не подозревал, вспыхнула. Что это было? Что это за чувство, и как ей удалось его разбудить?
– Спасибо, Лэндон, – прошептала она.
– Всегда пожалуйста, – ответил я.
Именно это я и имел в виду.
Всегда.
Мы вернулись к дому ее кузины, и, когда я поставил машину на стоянку и повернулся, чтобы пожелать ей спокойной ночи, я нашел ее губы.
Ее губы.
На…
Моих губах.
Ее руки легли на мои щеки, и она притянула меня к себе. Я почувствовал вкус соленых слез, смешанных с персиковой гигиенической помадой, и, как ни странно, это стало моим новым любимым вкусом. Сперва я не ответил на поцелуй. Сперва я застыл, думая, что, если я двинусь, этот мираж исчезнет и больше никогда не повторится.
– Лэндон, – прошептала она, закрыв глаза и прижавшись лбом к моему.
Мне это нравилось. Мне нравилось, когда она произносила мое имя. Не Сатана. Не козел. Лэндон.
Мне нравилось, когда эти два слога слетали с ее уст.
Я почувствовал себя увиденным. Уже долго время никто не видел мою душу так ясно, как она.
– Да? – выдохнул я.
Мое теплое дыхание коснулось ее губ – ее мягких, пухлых губ.
– Поцелуй меня в ответ, – приказала она, и я так и сделал.
Мои губы.
На…
Ее губах.
Сначала я поцеловал ее нежно, пытаясь не обращать внимания на то, как тесно стало у меня в джинсах. Мой член моментально отреагировал на то, что я целую девушку, – и не просто девушку, а ту самую. Я целовал Шей Гейбл, и каждый раз, когда наши губы соприкасались, она забирала часть моего сердца.
Затем я поцеловал ее сильнее и глубже, слегка приоткрыв ее губы, чтобы проскользнуть языком в ее рот. Я хотел целовать ее так сильно, чтобы ее стоны были единственным, что давало бы мне силы существовать. Я хотел переплести свой язык с ее языком, хотел, чтобы мои руки блуждали по ее телу, исследуя каждый его дюйм. Я хотел ее.
Я хотел ее до боли.
Но потом она остановилась.
Она отстранилась, и ее щеки порозовели – как всегда. Она провела пальцами по волосам и смущенно мне улыбнулась.
– Вот, – прошептала она, медленно проводя большим пальцем по нижней губе, прежде чем нервно ее прикусить.
Боже, Цыпа.
Укуси ее еще раз.
– Вот твой поцелуй, Ромео, – сказала она, открывая дверь и вылезая из машины.
– Спасибо, Джульетта, – ответил я, затаив дыхание.
По крайней мере, мне показалось, что я что-то сказал. Мой разум был настолько затуманен, что я не до конца понимал, что происходит. Я поправил джинсы в области промежности и наклонился в ее сторону.
– Думаешь, нам стоит продолжать репетировать? Только ради спектакля. Хочу показать наилучший результат.
Она рассмеялась, и этот звук заставил меня захотеть ее еще сильнее.
Заметка: не носить джинсы рядом с Шей. Отныне – только спортивные штаны.
– Спокойной ночи, Лэндон.
Она закрыла дверцу машины.
Лэндон.
Скажи это снова.
Она пошла к дому, а я все еще тянулся к ней, как отчаявшийся щенок, жаждущий внимания хозяина. Я поспешно опустил окно.
– Прощай, прощай; минуты расставания исполнены столь сладкого страданья, – крикнул я ей вслед.
Она оглянулась в мою сторону, широко улыбнулась и прижала руки к груди.
– …Что я тебе до самого утра готова бы желать спокойной ночи.
Мы цитировали Ромео и Джульетту. Я начал реплику, а она ее закончила.
Что…
За хрень…
Происходит?
И кто я…
Черт возьми…
Такой?
Я с трудом узнавал себя. Вот я сижу в машине в полвторого ночи, цитируя Шекспира девушке, которую когда-то ненавидел. Ненавидел – в прошедшем времени. По правде говоря, я и сам не знал, когда в последний раз испытывал к ней неприязнь. Может быть, когда год назад она сидела в моей спальне, а может быть, никогда. Единственным, что я знал наверняка, было то, что мои губы покалывало от одной мысли о нашем поцелуе и мне нравился ее вкус.
Я немного подождал, убедившись, что она благополучно дошла до дома, а затем плюхнулся на водительское сиденье. Прижав ладонь к груди, я почувствовал, как бешено стучит мое сердце.
Она это сделала.
Она заставила мое сердце воскреснуть.
Ее поцелуй вернул меня к жизни.
Я сидел, ухмыляясь от уха до уха, как обкуренный придурок. И все это только потому, что я процитировал девушке Шекспира, а она процитировала его мне в ответ.
Возможно, все это было частью игры. Может, она просто залезла мне в душу, чтобы я что-то к ней почувствовал. Может быть, все это было обманом, но в тот момент мне было все равно. Это было так реально и так хорошо.
Да пошла ты, Шей Гейбл!
За то, что снова заставила меня чувствовать.
20
Шей
– Доброе утро. – улыбнулась тетя Пейдж, когда я пришла на кухню, чтобы сварить кофе.
К моему удивлению, она меня опередила. У себя дома я всегда вставала первой. Я выпивала свою чашку кофе до того, как просыпалась мама, но Пейдж, как и я, начинала свой день с раннего утра.
– Доброе.
Я взяла кружку и налила себе кофе.
– Будешь сливки?
– Нет, я пью только черный кофе, как папа.
Она поморщилась.
– Ну уж нет. Предпочитаю добавлять в свои сливки немного кофе, – пошутила она.
Тетя
