Предметы мебели – стулья, кресла, различные козетки – были обтянуты китайским атласом, таким же, как и шторы.
Водянисто-зеленый фон ковра был усеян букетами васильков, розовых маков и белых маргариток, расположенных на значительном расстоянии друг от друга.
Столы были из розового дерева.
Угловые шкафчики и столики покрыты коромандельским лаком.
Все это мягко освещалось шестью свечами розового воска в двух канделябрах.
В воздухе витал нежный, неясный, необъяснимый аромат. Определить, из каких благовоний он состоял, было невозможно. Это был даже не аромат, а след аромата. По таким благоуханным флюидам Эней в «Энеиде» узнал о присутствии матери.
Тибо, которого горничная подтолкнула к дверям, сделал один шаг в спальню и остановился.
Он сумел увидеть все одним взглядом, вдохнуть все одним вдохом.
Перед его глазами пронеслась, как видение, хижина Анелетты, комната мельничихи, спальня супруги бальи. Затем все это исчезло, уступая место сладкому любовному раю, в который он только что был перенесен словно по волшебству.
Ему не верилось, что все это правда.
Он задавался вопросом, действительно ли существуют мужчины и женщины, настолько обласканные судьбой, что живут в таких хоромах.
Не оказался ли он в замке духа, во дворце феи?
Что же хорошего совершили те, кто наслаждается подобной благосклонностью?
Что плохого сделали те, которые этого лишены?
Почему он, вместо того чтобы пожелать побыть Раулем де Вопарфоном двадцать четыре часа, не пожелал всю жизнь быть собачкой графини?
Как он снова превратится в Тибо после всего увиденного?
Он размышлял об этом, когда дверь туалетной комнаты открылась и появилась графиня.
Она была достойной птичкой этого очаровательного гнездышка, цветком этой благоуханной земли.
Ее распущенные волосы были сколоты всего тремя или четырьмя бриллиантовыми шпильками и с одной стороны падали на плечо, с другой же одним большим локоном ниспадали на грудь.
Под домашним платьем из розовой тафты, украшенным струящимся гипюром, обрисовывались гармоничные линии ее податливого и гибкого тела, освобожденного от фижм.
На ней были такие тонкие, прозрачные шелковые чулки, что можно было смело сказать, что это не ткань, а перламутрово-белая плоть.
Наконец, ее детские ножки находились в плену серебряных парчовых туфелек с вишневыми каблучками.
Никаких украшений. Ни браслетов на руках, ни колец на пальцах; лишь нить жемчуга на шее, но какого жемчуга! Королевской цены.
При виде этого лучезарного видения Тибо упал на колени.
Роскошь и красота, неотделимые друг от друга, казалось, подавили и согнули его.
– О да! На колени, ниже, еще ниже… Целуйте мне ноги, целуйте ковер, целуйте пол… я вас все равно не прощу… Вы чудовище!
– Осмелься я сравнить себя с вами, сударыня, то и куда хуже чудовища.
– О! Делаете вид, будто не поняли смысла моих слов, и думаете, что я говорю о внешности, а я имела в виду вашу нравственность! Да, разумеется, вы должны были бы быть чудовищем, если бы ваша коварная душа отражалась на лице. Но нет, это не так, и, несмотря на дурные поступки, на подлость, вы остаетесь самым красивым дворянином окрестностей. Полно, сударь, вам должно быть стыдно!
– Быть самым красивым дворянином в окрестности? – спросил Тибо, который по тону прекрасно понимал, что преступление, которое он совершил, вовсе не непростительно.
– Нет, сударь. Иметь самую черную душу, самое коварное сердце, которое только может скрываться под золоченой оберткой! Довольно, вставайте и подойдите, чтобы дать мне отчет в своем поведении.
Графиня протянула Тибо руку: и даруя прощение, и требуя поцелуя. Тибо взял нежную руку и поцеловал ее. Никогда его губы не прикасались к такому атласу! Графиня указала псевдо-Раулю на козетку и села первой.
– Отчитайтесь вкратце, чем вы занимались после последнего визита, – сказала она.
– Прежде скажите, дорогая графиня, – подхватил Тибо, – какой эпохой датируется мой последний визит к вам?
– Славно! Вы позабыли! Вот как! В подобном не признаются – по меньшей мере, если не стремятся к разрыву.
– Совсем напротив, дорогая Джейн! Этот визит так жив во мне, что, кажется, был лишь вчера, и сколько я ни обращаюсь к воспоминаниям, не припоминаю, чтобы совершил со вчерашнего дня иное преступление, кроме того, что люблю вас.
– Ну что же, неплохо! Но с помощью комплимента вам не сгладить дурного поступка.
– Дорогая графиня, – взмолился Тибо, – а не отложить ли нам объяснение?
– Нет, сначала отвечайте! Я вас не видела уже целых пять дней. Чем вы занимались?
– Я жду, чтобы об этом сказали мне вы, графиня. Вы хотите, чтобы я, уверенный в собственной невиновности, обвинял сам себя?
– Хорошо, будь по-вашему. Для начала я умолчу о ваших промедлениях в коридорах.
– О, напротив! Поговорим об этом. Как вы, графиня, представляете: могу ли я забавляться тем, чтобы подбирать фальшивый жемчуг на дороге, когда меня ждете вы – бриллиант из бриллиантов?
– Ах, боже мой! Мужчины так прихотливы, а Лизетта так мила!
– Поймите же, дорогая Джейн, что эту девушку – наше доверенное лицо, посвященное во все секреты, – я не могу считать служанкой и только.
– Как, должно быть, приятно говорить себе: «Я обманываю графиню де Мон-Гобер и я соперник господина Крамуази!»
– Хорошо, больше мы с Лизеттой не будем останавливаться в коридорах и целоваться – если предположить, что целовались.
– О, это еще мелочи!
– Как! Я совершил что-то более страшное?
– Откуда вы возвращались ночью, когда вас встретили на дороге из Эрневиля в Виллер-Коттре?
– Как! Меня встретили на дороге?
– На эрневильской дороге. Откуда вы возвращались?
– С рыбалки.
– Как это с рыбалки?
– Так, с рыбалки на бервальских прудах.
– О, это известно! Вы ведь заядлый рыбак, сударь. И какого такого угря вы несли в своих сетях, возвращаясь с рыбалки в два часа ночи?
– Я ужинал у моего друга сеньора Жана.
– В башне Вез? Скорее я поверю, что вы отправились туда, чтобы утешить прекрасную затворницу – как поговаривают, ревнивый егермейстер держит ее взаперти. Так и быть, я вам и это прощаю.
– Как! Я совершил что-то еще худшее? – спросил Тибо, видя, с какой легкостью за обвинением, каким бы тяжким оно ни было, следует прощение, и понемногу успокаиваясь.
– Да, на балу у его сиятельства герцога Орлеанского.
– На каком балу?
– На вчерашнем! Не так и давно!
– На вчерашнем? Я любовался вами.
– Превосходно! Меня там не было.
– Есть ли нужда вам присутствовать, чтобы я любовался вами, Джейн? Разве мысленно мы любуемся менее искренне, чем в действительности? Да, вас там не было, но оттого, что, даже отсутствуя, вы выиграли в сравнении, победа ваша была лишь более впечатляющей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
