пулей такую тушу не остановить.
Лакей наш, Прохор, здоровый как шкаф, вперёд выступил, обхватил орга — думал задержать его. Куда там. Этот орг его отбросил, как грузовик легковушку. Отлетел Прохор и упал навзничь. Как тот шкаф — только дверцы захлопали.
Оттолкнул я Филинова — тот на Матвея повалился — выхватил револьвер и оргу рукояткой залепил с маху прямо в нос. У них это болевая точка — давно заметил.
Ударил, развернулся и подцепил орга за ногу. Тот ручищами взмахнул, перед собой не видит ничего — там я ему вмазал — споткнулся и на землю обрушился. Прямо Филинову под ноги.
Я подскочил, на спину ему уселся — руки выкрутить. Занёс револьвер, чтобы для верности по башке дать, оглушить орга. Вдруг что-то кольнуло меня в печать — сильно, как ледяной штырь вонзили. Дёрнулся я. И сразу — бах! бах! Револьверный выстрел над ухом.
Мне обожгло кожу. Чувство такое — смерть рядом пролетела, косой задела — самым кончиком лезвия. Опустил глаза, смотрю — по спине орга из двух дырок кровь расплывается. Тёмная такая, не как у людей.
Орг задёргался в конвульсиях, я вскочил. Оглянулся — рядом Матвей стоит с револьвером в руке, сам скалится, а из дульного отверстия дымок идёт.
— Ты что? — кричу, сам себя не слышу. — Ты что творишь, сволочь?!
— Отойди, салага, — говорит Матвей, спокойно так. И бац — третий выстрел оргу в затылок.
Тот дёрнулся в последний раз и обмяк.
Толпа ахнула. Откачнулась в первый момент. А потом все на нас попёрли с диким криком.
Тут полицейские подоспели. Пристав выскочил вперёд, как гаркнет страшным голосом:
— Всем стоять! Ни с места! Стрелять буду!!
И дал два выстрела в воздух. Обернулся к нам, лицо зверское, крикнул:
— Штафирки, пошли к!..
И послал — далеко.
Матвей остаться хотел, револьвером замахал, но его послали ещё дальше.
Подхватили мы господина Филинова с двух сторон, и свалили быстро. Управляющий и лакей Прохор за нами понеслись.
Мерзкое это чувство — оставлять за собой такое. Но служба есть служба, а моя такая — держаться возле босса.
Запрыгнули мы в коляску, кучер засвистел лихо, и рванули — со всех конских ног.
Филинов на сиденье повалился, ртом воздух хватает, сам трость свою сжимает, аж пальцы побелели. Прохор рядом с кучером сжался, переживает, что уронили его.
А Матвей ничего — сидит, зубы скалит, ухмыляется.
Я щёку потёр, вроде ни царапины, но жжётся. Ещё бы немного, и мне пол-лица снесло револьверной пулей.
Говорю:
— Слышь, капитан. Ты зачем орга убил?
Он ко мне повернулся, и с усмешкой:
— Убил? Ты про что, штафирка?
Вижу — глаза у него ненормальные. Как обкурился чем. Но спуску ему давать нельзя. Сейчас он тебя штафиркой назовёт, а завтра об Димку Найдёнова все ноги вытрут дружно. Ладно, если не плюнут.
— Я, — отвечаю, — школу полиции с отличием закончил. Если б инороды мне перо не сунули в бок, сейчас бы в погонах ходил. И тебя, слугу хозяйского, за ворот хватал — по надобности.
Вижу краем глаза, кучер дёрнулся у себя на козлах, а Прохор обернулся и на меня разинув рот уставился.
Матвей аж побледнел весь. Привстал на сиденье, глаза сузил щёлками, шипит сквозь зубы:
— Ах ты щенок… Да я таких как ты, пачками валил, когда тебя ещё не заделали!
— Видел я, как ты резать умеешь, — говорю. — Я орга уложил, хотел по закону взять. А ты ему в спину пальнул. Эдак каждый сумеет — в спину-то.
Не стерпел он, вскочил, на меня револьвер наставил, глаза бешеные.
— На колени, мразь эльвийская! Молись своему богу! Мозги вышибу!
Тут Филинов на сиденье пошевелился и говорит, спокойно так:
— Сядь, капитан. Сядь, я сказал.
Из Матвея будто воздух выпустили. Лицо посерело, обмякло. Медленно-медленно опустил руку, револьвер убрал. Сел ровно, и перед собой уставился.
А Филинов на сиденье поёрзал, шубу запахнул, вздохнул глубоко:
— Тяжёлый день. Какой день сегодня поганый.
Помолчал и добавил:
— А ты, ваше благородие, по краю ходишь. В последний раз говорю — больше не буду.
— Да я по закону хотел…
Он оборвал меня:
— По закону? Закон на моей стороне. Тому оргу повезло, что Матвей его прикончил. За магию ему по закону плаха. Ты этого хотел, господин полицейский?
Я аж похолодел. Ведь правда — орг иллюзию применил. Считай, магию запрещённую пустил в дело. Что за это бывает, всем известно. Смерть жуткая. А ты его арестовать хотел, Димка. Гореть тебе в аду на сковородке тефлоновой.
— Понял, — говорю. — Вы правы, господин Филинов.
— Вот так-то! — буркнул босс. — Всё, кончен вопрос. Пожали друг другу руки, живо!
Поглядели мы с Матвеем друг на дружку. Потом он руку протянул, и я её пожал.
Глава 29
Всю дорогу я думал, мозги ломал — что делать? Время бежит, не остановишь. Его сиятельство граф скоро отбудет в столицу. До этого срока полицмейстер должен преступника предъявить. Викентий Васильевич на меня рассчитывает. А у меня никаких доказательств — одни подозрения.
Хоть сам стряпай.
Если ничего не выдам к сроку, зам полицмейстера даст отмашку, и все кинутся ловить нашего полуэльфа Альфрида.
Альфрид конечно тот ещё фрукт, и всяких дел на его счету висит — мама не горюй. Грабитель, жулик, вымогатель и просто злобная тварь.
Но одно дело — в карты жульничать и собачек похищать, а совсем другое — убийство с отягчающими.
Викентию Васильевичу я не сказал, но после рассказа Альфрида о егонеземной любви очень засомневался. До этого на него думал, а теперь: если любимка его мертва, зачем ему столько денег? Зачем жилы рвать, вверх по головам карабкаться?
Но полиции всё равно, им такие тонкости ни к чему. Повяжут болезного, в подвальчик отведут, а там уже до признания недалеко.
Но других кандидатов в убийцы у нас нет. Полиция все общины нелюдей перетрясла, на предмет алиби. И оргов проверили, и гоблинов. Эльвов, конечно, слишком трясти не стали, а нанесли вежливый визит. Но с чем пришли, с тем и ушли.
Короче, всех подозрительных, что в буйных или слишком умных значатся, проверили — ничего.
Филинова прижать нечем, одни подозрения. Хотя чует моё сердце, рыльце у него в пушку. Как и у жены его.
Или вон Матвей — бывший сослуживец босса. Поглядел я на него сегодня. Если Филинов себя в руках держит и нервы у него крепкие, Матвей совсем даже наоборот. Крыша у него слетает — только в путь. Оружием владеет
