Этот бесхитростный рассказ как-то особенно потряс двух бывалых солдат, закаленных, многое повидавших - Котовского и Фрунзе. И позднее, стоя в почетном карауле у гроба Ленина в величественном зале Дома Союзов, они все еще были заполнены этим большим чувством всенародного горя, а в ушах у них звучали слова Смирновой: "Вот, голубушка, горе-то у нас какое..."
2
Беспартийные рабочие и служащие Московского депо Рязано-Уральской железной дороги однажды отремонтировали в неурочное время паровоз. Впереди к паровозу прикрепили надпись: "Беспартийные - коммунистам". И решили послать паровоз в Горки, Владимиру Ильичу. Приложили письмо, где сообщали, что на собрании единогласно постановили избрать дорогого Владимира Ильича почетным машинистом. И далее в письме говорилось:
"Вручая тебе паровоз, рабочие и служащие не сомневаются, что ты, Владимир Ильич, как опытный машинист, привезешь нас в светлое будущее".
Владимир Ильич был доволен подарком, оценил и послание. Единственно, что его озадачило, - как поступить с паровозом. Когда ему присылали продукты, он отправлял их в детский дом. Но ведь не пошлешь в детский дом паровоз!
Это было в 1923 году... А теперь, ровно через год, именно этот паровоз доставил в Москву траурный поезд, в котором находился гроб с телом Владимира Ильича.
3
Громадный зал обтянут крепом. Стоит строгая тишина. Звонко отдаются под сводами шаги сменяемых в почетном карауле.
Мария Ильинична и Надежда Константиновна. Дзержинский и Ворошилов. Фрунзе и Егоров. Постышев и Тухачевский. Котовский и Орджоникидзе. Киров и Блюхер...
Нескончаемо шествие народа. Несмотря на мороз, длинная вереница людей не уменьшается ни днем ни ночью. Разводят костры, чтобы погреться. Но никто не расходится. И надо видеть лица людей - женщин, мужчин, детей, стариков, пришедших проститься с Ильичом, чтобы понять, как велика их любовь. А поминутная смена почетного караула у гроба Ильича превратилась в демонстрацию силы и единства ленинской партии. И сколько промелькнуло у каждого неизгладимых воспоминаний, сколько мыслей возникло в эти несколько минут!
Феликс Эдмундович Дзержинский думал о том, что отравленными пулями в Ленина стреляла не одна фанатичная террористка Каплан. Ему было известно многое такое, о чем другие могли только догадываться. И Дзержинский готовился к дальнейшей беспощадной борьбе, к отстаиванию ленинских позиций.
Дзержинский не ошибался. Ведь именно сейчас, в эти дни, когда советские люди так глубоко скорбели об утрате, за рубежом лобызались и поздравляли друг друга. Даже наиболее дальновидные и сдержанные из эмигрантов поддались общему психозу.
Рябинин повстречал как-то великого князя Дмитрия Павловича. Великий князь ходил теперь в гольфах, имел спортивный вид и прилагал все усилия, чтобы никто не принимал его за представителя царской фамилии. Но на этот раз у него не хватило выдержки. Он обнял коммерсанта Рябинина и воскликнул:
- Христос воскресе, дорогой Сергей Степанович! Думаю, что не ошибусь, если скажу: это все!
- Будем надеяться! Будем надеяться!
Более они не добавили ни слова, но оба отлично поняли, что речь идет о смерти Ленина, о том, что с его уходом, по их расчетам, рухнет все здание социализма.
Дзержинскому было достаточно хорошо известно о таких настроениях в кругах белой эмиграции. Иного нечего было и ждать. Но кроме того, Дзержинский еще знал о поведении некоторых оппозиционеров, о подозрительном совпадении во взглядах с эмигрантами у одного человека, числившегося в рядах Коммунистической партии.
В день смерти Ленина Троцкий отдыхал на Черноморском побережье, в Сухуми. Цвели розы, плескалось бирюзовое море, было много солнца, густели ароматы тисса и магнолий.
Радио сообщило о смерти Ленина. Затем пришли и газеты. Троцкий небрежно просмотрел их. Обращение ЦК нашел слишком длинным, а воззвание Исполкома Коминтерна выспренним.
На похороны Троцкий не поехал. Он проводил дни, лежа на балконе, откуда открывался прекрасный вид на море, на горные вершины. Иногда он совершал прогулки. Садился где-нибудь около баобаба и смотрел вдаль, на Клухорскую тропу, на развалины генуэзской крепости.
"Все начинается и все кончается, - размышлял он. - Надо не забыть записать это изречение..."
Нет, он не забыл. Он заранее подготавливал мемуары. В эти дни им было записано:
"Вдыхая морской воздух, я всем существом ощущал уверенность в своей исторической правоте".
На что надеялся Троцкий? Что выжидал? Не думал ли он, что к нему явится делегация от ЦК партии и будет просить его принять всю полноту власти? Во всяком случае, он намеревался на ближайшем съезде партии поставить на голосование тезисы своей "платформы".
При жизни Ленина он, конечно, не решился бы на это. Но и сейчас не учитывал сплоченности, монолитности партии, которая сумеет дать отпор любому оппортунисту, любому фальсификатору ленинских идей!
4
Строгая тишина в огромном зале Дома Союзов. Траурные полотнища... Боевые знамена революции... Восковое лицо уснувшего навеки Ильича...
Встав в почетном карауле, Михаил Васильевич Фрунзе вспомнил свои встречи с Лениным. В его сознании Ленин оставался живым. Он никогда не разлучался с Лениным. И тогда, когда лично беседовал с ним, и тогда, когда воевал, изучал, выполнял очередные задачи. Фрунзе неизменно чувствовал его присутствие, руководствовался его учением.
Разгромив армию генерала Ханжина, Фрунзе продолжал преследовать белых, стремясь захватить Уфу и прогнать их за Урал и дальше - из Сибири. Когда по указанию Троцкого попытались приостановить это наступление, Фрунзе обратился непосредственно к Ленину. ЦК и лично Ленин дали указание: никаких передышек в наступлении на Колчака! 29 апреля 1919 года на рассвете Фрунзе начал контрнаступление. 9 июня красные заняли Уфу.
Какое счастье было сообщить об этом успехе Ленину! Ведь этот успех решал в основном вопрос "кто кого" и прославлял ленинскую стратегию! Фрунзе и сейчас помнит свое душевное состояние в те дни, он думал: "Ильич будет доволен".
Очередной задачей было освобождение Туркестана. И снова - зоркость Ленина, указания Ленина. Пленум ЦК назначает Главкомом Сергея Сергеевича Каменева, а командование Туркестанским фронтом поручает Фрунзе. Начав наступление на армию генерала Белова, Фрунзе загнал ее в безводную степь. К 13 сентября белая армия перестала существовать. А вскоре бежал эмир Сеид-Алим. Поспешили убраться восвояси и его иностранные приспешники. Ленин радиограммой приветствовал Красный Туркестан.
Затем Фрунзе был в Москве на заседании Совета Труда и Обороны. Заместитель Председателя Реввоенсовета Республики Склянский, не дождавшись конца заседания, ушел. Владимир Ильич, узнав об этом, сказал: "Ну что ж, решим без него". И Фрунзе утвердили командующим Южным фронтом.
Был поздний час, когда Ленин и Фрунзе вышли на улицу. Ленин заговорил о том, что хорошо бы ликвидировать врангелевский фронт до зимы, зимняя кампания крайне нежелательна, народ устал, люди измучены. Вместе с тем Ленин напоминал, что врангелевская армия отлично вооружена, драться умеет. И после такого предисловия Ленин спросил:
- Как вы полагаете, Михаил Васильевич, когда закончите операцию?
Фрунзе восхищенно смотрел на Ленина: Ленин даже мысли не допускал, что Врангель не будет разгромлен! И хотя Ленин не приказывал, а только спрашивал, когда Фрунзе надеется закончить эту операцию, но ведь все до очевидности ясно, и решение напрашивается само собой.
Спрятав улыбку в усы, Фрунзе прикинул, подсчитал, подумал и сказал:
- В декабре, Владимир Ильич.
- В декабре, - повторил Ленин. В голосе его прозвучало разочарование: ведь декабрь - это уже зима.
- К декабрю! - поспешил поправиться Фрунзе.
Тогда Ленину подумалось, нет ли в таком поспешном ответе некоторой бравады.
- Не слишком ли быстро, Михаил Васильевич? Ведь сейчас конец сентября?
Фрунзе пояснил, что, раз нельзя допускать зимней кампании, значит, так оно и должно быть. И решительно заключил:
- К декабрю все будет кончено, Владимир Ильич.
Была ли это опрометчивость? Нет, это был расчет полководца плюс политическая дальновидность коммуниста. Как коммунист Фрунзе понимал, насколько справедливо утверждение Владимира Ильича, что зимняя кампания легла бы на нас тяжким бременем. Как полководец он уже продумал основные моменты ликвидации врангелевского фронта. Он знал, что западная военная печать называет перекопские укрепления новым Верденом. У них ведь одна мерка - Верден. Знал он, что такое Перекоп, Чонгарский перешеек и Турецкий вал, что такое Юшуньские позиции с шестью линиями окопов. Он уже получил данные нашей разведки. Строили эти укрепления русские и французские военные инженеры. Тут были и бетонированные орудийные заграждения в несколько рядов, и фланкирующие постройки, и окопы... Но он знал и другое: боевой дух красных воинов, общее настроение страны, желание поскорей покончить со всеми фронтами и перейти на мирные рельсы...
