Хотя пресса скупо освещала свидетельства врачей, медицинская литература того времени подробно разъясняла состояния, которые они описали.
Гинекология была новой специализацией, и диагноз «заболевание матки» охватывал все виды женских жалоб — от ментальных до менструальных. Поскольку считалось, что репродуктивная система женщины оказывает сильное влияние на ее умственное здоровье, эти два направления часто переплетались — около десяти процентов страдающих заболеванием матки заканчивали, как говорили, в доме для умалишенных[104]. Любое изменение в женской половой или репродуктивной жизни рассматривалось как возможность для возникновения этой болезни. После рождения ребенка, писал доктор Беннет в работе «Практический курс по воспалению матки, ее шейки и придатков и об ее связи с заболеваниями матки» (1853), женщина обычно полностью утрачивает половое влечение, но «в некоторых исключительных случаях, по инерции, являющейся результатом воспаления матки, сексуальные чувства преувеличены. Более того, мне известно, что подобное преувеличение заходило настолько далеко, что вызывало нимфоманию. При этом часто наблюдается увеличение области клитора и, как следствие, его местное раздражение». В качестве альтернативы спусковым крючком могла послужить менопауза: видный гинеколог Э. Дж. Тилт (коллега Беннета) в работе «Изменение жизни в период здоровья и во время болезни» (1957) считал эту «перемену жизни», или «время уловок», наиболее общей причиной истерической нимфомании. Форбс Уинслоу в своем «Журнале психологической медицины и умственной патологии» (1854) тоже отмечал, что женщины иногда переживают эротическую манию, перестав менструировать. Тогда опять же влюбчивая женщина может выйти из равновесия просто из-за внезапного сокращения частоты половых актов: в результате вдовства, например, или длительного отсутствия мужа в связи с делами. Тилт доказывал, что «подострое воспаление яичников» (которое считалось третьим из маточных заболеваний) обычно бывает вызвано нехваткой секса. Когда Эуфимия Рёскин подала прошение об аннулировании ее брака на основании отсутствия супружеских отношений, Джон Рёскин хотел оправдать свое нежелание жить с женой половой жизнью, обратив внимание суда на «легкое нервное повреждение ее мозга»[105]. Адвокат отговорил его, указав, что суд скорее всего посчитает предполагаемый недуг Эуфимии результатом сексуальной неудовлетворенности, а не оправданием неприязни мужа. Таким образом, маточное заболевание Изабеллы можно было приписать деторождению, менопаузе или длительным деловым поездкам Генри.
Женские сексуальные мании принимали две формы: эротомания и нимфомания. Это были явные болезни, согласно влиятельному руководству Ж. Э. Д. Эскироля «Умственные расстройства. Курс психических заболеваний», эротомания считалась дисфункцией мозга, а нимфомания брала свое начало в репродуктивных органах. Эротоманки, писал Эскироль, «беспокойны, задумчивы, сильно угнетены психически, страдают возбуждением, раздражительны и страстны». В качестве примера он привел тридцатидвухлетнюю замужнюю женщину, у которой развилась одержимость молодым человеком более высокого звания, чем у ее мужа. Она страдала от «безумной нежности», нервных болей и изменчивости настроения. «Сейчас она весела и смеется, в следующую минуту — впадает в меланхолию и плачет, а то — злится в своих одиноких разговорах… Она мало спит, и ее отдыху мешают сновидения и даже кошмары». В своих снах, писал Эскироль, она совокуплялась с суккубами и инкубами — демонами мужского и женского пола. Нимфоманки в меньшей, чем эротоманки, степени были подвержены смене настроений и одержимости и больше склонны к сексуальному голоду. Американский врач Горацио Сторер сообщал в 1856 году о пациентке-нимфоманке двадцати четырех лет, у мужа которой, значительно старше ее, наблюдались трудности с достижением эрекции: ее переполняло желание всякий раз, когда она встречалась с мужчиной. По сути, любую женщину, чувствовавшую мощный позыв к половому акту с каким-то мужчиной помимо мужа, можно было отнести к сексуальным маньячкам.
На практике различить эротоманию и нимфоманию было трудно. «Обе могут существовать совместно», замечал Дэниел Х. Тьюк в 1857 году. «Пациентки способны перейти всякие пределы приличия, а мы не получим ни одного свидетельства, что первоначальное расстройство находится в репродуктивных органах. Весьма во многих случаях трудно определить, находится источник болезни там или в голове». Как бы то ни было, адвокатов Изабеллы устраивало расплывчатое мнение о том, какая из двух болезней поразила их клиентку. Требовалось, чтобы она страдала от симптомов обоих заболеваний: от романтических иллюзий охотницы, воображавшей, что на ее любовь отвечают, и от сладострастного пыла сексуальной маньячки. Для обеспечения всех возможностей в число свидетелей Изабеллы включили специалиста по мозгу Форбса Уинслоу и двух специалистов по репродуктивным органам — Локока и Беннета.
Рост количества диагнозов «сексуальная мания» у женщин соотносился с сильной тревогой того времени о неудовлетворенном женском желании. Незадолго перед этим стало известно, что в Британии наблюдается избыток старых дев. По переписи 1851 года, женщин в стране было на полмиллиона больше, чем мужчин, в основном потому, что мужчины умирали в более молодом возрасте и чаще мигрировали. На каждые 100 мужчин приходилось 104 женщины. Особенно велика была вероятность жизни в одиночестве у женщин старшего возраста: сорок два их процента между сорока и шестьюдесятью годами являлись вдовами или старыми девами[106]. «Лишние женщины», или «невольные монахини», выявленные переписью, стали объектом социологической и медицинской заботы. Хотя доктор Уильям Эктон в работе «Функции и расстройства репродуктивных органов» (1857) сделал свое знаменитое заявление о том, что «большинство женщин (к их же благу) не слишком озабочены сексуальным чувством какого-либо рода», многие врачи боялись, что одинокие женщины действительно могли сойти с ума из-за подавленных и неудовлетворенных сильных сексуальных желаний.
Лечение сексуальных мономаний было разнообразным. Некоторые врачи, следуя френологам, нацеливались на мозжечок: шотландский психиатр сэр Александр Морисон утверждал, что вылечил страдавшую эротоманией гувернантку двадцати двух лет, ставя ей пиявки на обритую голову, а затем орошая холодной водой затылок[107]. Беннет рекомендовал вагинальные инъекции с помощью спринцовки, а наружно — сидячие ванны, глубокие ванны и душ[108]. Сторер предлагал больным обтирания губкой, холодные клизмы и борный душ, воздержание от половой жизни и литературных занятий, сон на матрасах и подушках, набитых волосом, и отказ от мяса и бренди. Локок советовал воздействовать электричеством на область таза больной женщины или ставить пиявки в пах, на половые губы, матку или ступни[109]. Некий лондонский хирург[110] излечил по крайней мере одну пациентку от ее сексуальных чувств, удалив ее «увеличенный» клитор, об операции сообщалось в «Ланцете» в 1853 году.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
