Вид у пришельца был очень усталый. Впрочем, такая жарища хоть кого вымотает, и этому я не удивлялся. Меня поражало другое: как по-звериному остро и подозрительно смотрели на нас его черные глубоко посаженные глаза. Скуластое лицо его обгорело, с крупного плоского носа слазила кожа, а щеки заросли по крайней мере трехдневной давности щетиной.
— Есть хотите? — спросила Гюрза.
— Хочу. И от чаю не откажусь.
Не дожидаясь приглашения, он схватил кусок мяса, и я увидел, как жадно задвигались его крупные челюсти с большими крепкими зубами. Кусок за куском быстро исчезали в пасти, казалось, он был поглощен только едой, и в то же время я постоянно ощущал его взгляд» от которого мне делалось почему-то не по себе.
Я хотел было сказать Гюрзе, чтобы она выставила этого нахала, напомнить, что меня ждут на заставе, но ничего не сказал, чутьем почувствовав, что говорить об этом сейчас нельзя.
— Теперь бы чайку попить, — сказал незнакомец, вытирая платком сальные губы.
Гюрза оживилась.
— Сейчас за водой схожу.
— Не, за водой не ходи! — неожиданно заявил незнакомец.
— Как это не ходи? — Гюрза подняла свои тонкие черные брови.
— А вот так, не ходи и все тут.
— А ты кто такой будешь, чтоб в чужом дому распоряжаться?
Она попробовала прошмыгнуть в дверь, но незнакомец ее опередил. Просто поразительно, как быстро кинулся он в сторону и загородил дверь своим огромным телом.
— Вот что, красотка, и ты, ухажер. Слухай меня внимательно, хорошо слухай, коли тебе жизнь дорога,— он вынул из кармана пистолет и в дальнейшем уже не выпускал его из рук. — Ежели придут сюда эти, сама знаешь, в зеленых фуражках, ты меня спрячешь... ну, хотя б туды, — он показал на полог, которым была завешена одежда в углу. — И скажешь, что никого в хате нема и, ты никого не видела... Не вздумай подмигивать солдатикам, убью! У меня глаз меткий, в тебя первую пулю всажу. И хахаля твоего убью. Мне, красотка, терять нечего: петелька на шею накинута, — он выразительно обвел своей лапищей вокруг бычьей шеи. — А теперича мне надо отдохнуть трохи, до ночи значитца. Понятно?
Да, положение у нас было не из веселых. Моя саксауловая палка и та лежала во дворе, шикарный нож Гюрзы, по-моему, остался в соседней комнате. Впрочем, и то и другое было слишком слабым оружием по сравнению с наведенным на нас дулом. В том, что этот тип выстрелит, у меня не было ни малейшего сомнения. Если ему действительно нечего терять, он пойдет на все.
Я глянул на Гюрзу. Она держалась молодцом, будто ничего особенного и не произошло, только сдвинула к переносице узкие брови да наморщила лоб, наверно, соображая, что же предпринять.
Непрошеный гость между тем успокоился, передвинул табуретку к стене, на которую и откинул свое усталое тело.
— Эх, покемарить бы сейчас, да нельзя. Сразу на заставу побегите, — он широко, с аппетитом зевнул. — А так посидеть можно, расслабиться... Говорят, что такое расслабление все одно, что сон. Правильно я болтаю?
Он говорил долго, наверно для того, чтобы не уснуть. Одно время мне показалось, что он задремал, и я попробовал незаметно пододвинуться к окну, но тут же раздался резкий повелительный оклик.
— Назад!.. Я вас, голубков, того не стреляю, что вы мне, как стемнеет, дорогу покажете. А то замотался я тут промеж сопок.
Очевидно, он думал, что я тоже местный и знаю, как пробраться к границе.
— Небось поджилки дрожмя дрожат, — продолжал он насмешливо. — Оно и понятно-ясно, каждому жить охота. И мне охота, и вам. Правду я балакаю?
В ответ Гюрза демонстративно отвернулась и засвистела.
— Ну, ну, посвисти, оно, може, полегчает. — Незнакомец противно усмехнулся.
Я вслушался. Гюрза насвистывала что-то очень знакомое, но что? И тут я вспомнил ее слова: «Ту я научила танцевать под музыку, просвищу ей вальс «Дунайские волны...». «Ну конечно же, это тот самый вальс!»— подумал я и закусил губу, чтобы не выдать своего волнения. Кажется, я понял, что затеяла Гюрза.
В комнате мы трое располагались так: он с пистолетом в руке сидел слева от входной двери, наблюдая одновременно за дверью и за единственным окном с железной решеткой. Напротив были мы: я стоял, Гюрза почему-то уселась на корточки, опершись спиной о стену. Комната была узкая, только три с половиной метра отделяли нас от негодяя, пытавшегося удрать за границу.
В правом углу находилась печь с поддувалом внизу.
Я боялся смотреть на это поддувало, в котором, как сказала Гюрза, спала змея. Кроме того, мне было непонятно, на что рассчитывала Гюрза: ведь кобра, услышав призывный свист своей хозяйки, поползет через всю комнату и каторжник (так я мысленно прозвал «гостя»), конечно, заметит ее и либо пристрелит, либо стукнет чем-нибудь, например табуреткой, на которой сидит. Может быть, Гюрза решила, что как раз в этот момент, пользуясь замешательством каторжника, мы бросимся на него и попробуем одолеть? Что ж, попытаемся, если так!
Змея появилась очень тихо, словно понимала, что ей нельзя шуметь. К моему удивлению, она поползла не напрямик к Гюрзе, а вдоль стены, медленно и бесшумно приближаясь к «гостю». Гюрза, конечно, заметила ее, однако продолжала свистеть как ни в чем не бывало. У меня мелькнула мысль, что она хочет, чтобы змея ужалила каторжника, но я ошибся. Когда кобра подползла почти вплотную к стоявшей на полу ноге в расклешенных брюках, Гюрза резко вскочила. Мгновенно вскочил и «гость». В тот же миг кобра зашипела и угрожающе поднялась. Гюрза закричала диким голосом: «Змея! Змея!», показывая рукой на кобру. Каторжник вздрогнул, скосил глаза вниз, к ноге, увидел стоящую перед ним змеиную голову с раздутой шеей и отпрянул в испуге. Дикий ужас мелькнул в его глазах. Раздался выстрел, другой, третий: «гость» палил в змею.
И тут я почувствовал, как крепко схватила меня за руку Гюрза, бросившись вперед — я внутренне был подготовлен к этому, — но не на «гостя», а к двери, которую мы проскочили так стремительно, как это могут сделать только люди, по пятам за которыми гонится сама смерть. Послышался глухой стук дерева по дереву, это Гюрза задвинула наружный засов и сразу же отпрянула в сторону. Это было сделано как раз вовремя: снова раздались выстрелы, и в толстых дубовых досках двери появились маленькие отверстия, проделанные пулями.
Все это, повторяю, произошло в таком молниеносном темпе, что мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы описать события, чем они заняли на самом деле.
— Открой двери, гадина! — донесся до нас хриплый взбешенный голос. — Застрелю!
— Бежим! — шепнула мне Гюрза.
— А он не выберется?
— Топора у него нету, а наш вон на дворе лежит.
Она все еще держала меня за руку, и мы, зачем-то пригнувшись, быстро побежали до зарослей дикой маслины на берегу ручья. Вдогонку нам неслись непристойные ругательства и яростные удары в дверь.
— Слушай меня, — сказала Гюрза. — Тебе надо до КСП добежать, понимаешь? Я б сама побежала, но, если он выберется, я его услежу, а ты не сумеешь.
Мне пришлось согласиться: она действительно знала местность как свои пять пальцев, чего никак нельзя было сказать обо мне.
— Беги по ручью, никуда не сворачивай, все вниз и вниз. Тропка в одном месте оборвется, по воде перейдешь на тот берег. А там и забор близко. Может, на счастье наряд встретишь, а если не встретишь, с минуту подержись за проволоку. Тревожная группа приедет. С собакой... Понял меня?..
Солнце уже садилось за сопки. Резко удлинились тени, стало прохладнее, темнело на глазах — ночь на юге приходит очень быстро, казалось, только что был яркий день, и вдруг сразу наступила темень.
Уже почти в полной темноте я скорее почувствовал, чем увидел, что тропинка исчезла, наверно, это и было то самое место, где мне следовало перейти на другую сторону. Значит, скоро и забор.
Я его увидел на фоне догорающего неба — проволочную ограду в два ряда, деревянные высокие столбы. Не раздумывая долго, я схватился руками за проволоку: этого было достаточно, чтобы на заставе в комнате связи вспыхнул на приборе сигнал тревоги.
За три недели, проведенные на границе, я несколько раз был свидетелем того, как заставу поднимали в ружье, и сейчас отчетливо представил себе, как щелкают затворы автоматов, бегут на площадку заспанные пограничники, бежит к вольеру за собакой Миртой старший сержант Бакулевский, заводит машину шофер Миша и, придерживая на ходу пистолет, прихрамывая, торопится, тоже бежит из своего домика капитан Иван Петрович Свиридов.
Первыми прибежали двое из дозора. Я услышал тяжелые быстрые шаги, увидел, как шарил по заборонованной полосе мощный луч следового фонаря.
— Стой! — раздался энергичный окрик. Он, безусловно, относился ко мне, хотя я не собирался никуда бежать.
Я торопливо рассказал ему о том, что случилось.
— Вон оно что... Понятно, — протянул Ивлев и распорядился: — Рядовой Петренко! Останетесь на месте до подхода тревожной группы. Доложите обстановку. Я ухожу с товарищем на Змеиный хутор.
