Вдова Ламанского те времена помнит смутно. Во всяком случае она не вспомнила ни имен, ни фамилий людей, которые бывали в их доме. Единственное, что мне удалось у нее узнать, это то, что один молодой человек прекрасно играл на скрипке, и Ламанский, восхищенный его талантом, подарил ему уникальную скрипку, сделанную мастером Гварнери. Оказалось, Ламанский еще с молодых лет коллекционировал старинные музыкальные инструменты, и сам хорошо играл на скрипке и фортепиано. После смерти мужа вдова передала от у коллекцию в музей.
Слушая Раскатова, Гулбис кивал головой. Эта часть доклада была ему уже известна.
— Получить такие сведения — это уже что-то значит, — продолжал Раскатов. — Скрипка Гварнери! Бесследно она исчезнуть не могла. Сегодня утром я поехал к известному музыкальному критику. Думаю, что весь ход кашей беседы пересказывать нет смысла. Говорили мы долго. Скрипкой Гварнери из коллекции Ламанского владеет один известный музыкант. Владеет давно, со времен войны. Это Алексей Стус.
— Вот как? — произнес Гулбис. Но в его голосе не чувствовалось удивления, словно он ждал только подтверждения своей мысли.
Майор Чалов, наоборот, попробовал высказать сомнение,
— К Стусу скрипка могла попасть и другим путем, позже.
— Еще не все, товарищ майор, — возразил Раскатов. — Так вот, товарищ полковник. Наше решение проверить скрипача Стуса оказалось правильным. Из спецархива бывшего штаба Третьего Белорусского фронта получены сведения, что Стус Алексей Константинович служил в вашем полку в звании ефрейтора и, конечно, участвовал в боях за Кенигсберг.
— В “моем” полку… — протянул Гулбис озабоченно. — Говорят, что натренированная память чекиста сохраняет все, но должен признаться, что я не помню Стуса таким, каким он был шестнадцать лет назад. Может быть, он попал к нам с пополнением?
— Совершенно верно! Стус значится в списках пополнения, приданного полку в ноябре сорок четвертого года.
— Если бы установить, кто конвоировал Эберта, — продолжал Гулбис. — Этот человек мог бы воскресить в памяти детали покушения. Документы на этот счет не сохранились. Я же не знаю, так как в ту ночь перед отправкой Эберта я был ранен и на месяц попал в госпиталь. Так что этим делом пришлось заниматься Коврову и командиру полка Галаганову. У Коврова мы теперь уже ничего не узнаем. А Галаганов живет в Ульяновске, и я послал ему запрос. Теперь давай все свяжем воедино. Тогда рядом с Ковровым был Стус, а что это был именно он, я теперь не сомневаюсь. Ведь жена Коврова сказала: “Они фронтовые друзья”, что и дало нам мысль заняться личностью скрипача. Их дружба с годами только окрепла. Стус навещал Коврова до последних дней его жизни. Даже перед самым убийством он ездил к нему. Впрочем… Как раз об этом я и хотел поделиться некоторыми соображениями. В беседе с вами, майор Чалов, Стус сказал, что без двадцати пять он уже был готов ехать к Коврову. Давайте рассчитаем. Записывай, Саша.
Раскатов пододвинул лист бумаги.
— Так вот, — продолжал Гулбис — Спуститься с лестницы и дойти до своей троллейбусной остановки — тять минут. Ехать он должен был по улице Ленина мимо нас. От его остановки до нас — десять минут. Итого пятнадцать. И тут начинается несоответствие. На пять часов меня вызывал начальник управления. Я стал собирать бумаги. Без четверти пять хлынул дождь. Я подошел к окну, чтобы закрыть его и увидел, что на улице образовалась пробка. Путь троллейбусам преградил грузовик, осевший задними колесами в траншею. Как раз в то время напротив нас прокладывали газопровод. Как показала экспертиза, сердце Коврова остановилось около пяти. Если Стус успел проскочить до образования “пробки”, то это значит, что он вышел из дому не около пяти, как утверждает, а значительно раньше. Следовательно, на квартиру к Коврову он должен был попасть до убийства. Если же не успел проскочить, то ему пришлось бы добираться на такси. Но заметьте” он говорит только о троллейбусе, так? Я склонен думать, что Стус сказал неправду. Но он стремится сделать ложь правдоподобной. Зачем? Стус не учел одного обстоятельства. Он даже не знает, что на улице Ленина, по которой должен был ехать, было приостановлено движение троллейбусов на полчаса. Я считаю, что Стус побывал у Коврова и утром, и второй раз — между тремя и пятью, уже после ухода Витолса, Сейчас я могу только предположить, что убил Коврова Стус. Но чтобы это доказать при сложившихся обстоятельствах, надо знать, что собой представляет этот человек, поэтому надо за ним продолжить наблюдение. Надо проделать с ним один опыт. Я полагаю, что затея Стуса выступить совместно с Миртой, а затем последующий его визит к сестрам домой имели определенную цель.
Раскатов выразил сомнение:
— Но Стус даже не пытался приблизиться к картинам настолько, чтобы это вызвало подозрение. Я видел каждое его движение. Он любовался картинами издали.
— Это была первая разведка. Последует, вероятно, снова визит. И как знать, чем все это может окончиться для сестер. Ставить их под удар нельзя. Поэтому предлагаю принять контрмеры, и в этом нам поможет Мирта. Давай теперь обсудим детали.
Раскатов встретился с Миртой в саду Кронвальда у канала, как было условлено, в шесть часов вечера.
— Ну, как мое поручение? Расскажите подробно, — попросил он, присаживаясь на траву.
— Значит, так. Я будто бы случайно встретила Стуса возле кабинета директора. Поздоровалась с ним, но затем отвела взгляд в сторону и внезапно замолчала. Он заметил это и спросил, чем я озабочена. Я пожаловалась, что Астра отдала все папины картины в музей латышского и русского искусства. “Как отдала? Ее кто-нибудь просил об этом?” — удивился Стус. “Нет, — говорю, — по своей инициативе. На время выставки. Но я предчувствую, что музей захочет их купить. Одним словом, Астра может уступить”. — “Так что, у вас теперь ничего не осталось?” — спросил Стус. “Ничего, — отвечаю. — Отдала даже последнюю папину работу: акварель “Вечер”. Это же кощунство!” Стус начал меня уверять, что разделяет мои чувства, но, если хорошо подумать, я — де проявляю неразумный эгоизм; он на нашем месте давно бы поместил картины в музей. Это действительно национальная гордость. Вот и все.
— Как он вел себя во время разговора?
— По-моему, держался естественно, спокойно.
— В котором часу это было?
— Около пяти. Стус спешил к директору.
— Спасибо, Мирта. Извините меня, но сейчас я должен вас покинуть. Служба. Думаю, что завтра мы пойдем с вами на концерт органной музыки. Я зайду за вами домой. До завтра!
— До завтра, Саша.
Через четверть часа Раскатов входил в кабинет Гулбиса.
