— До завтра, Саша.
Через четверть часа Раскатов входил в кабинет Гулбиса.
— До закрытия музея не появлялся, — сказал Гулбис.
— Мирта говорила со Стусом около пяти, так что он просто не успел, — ответил Раскатов.
— Молодец твоя Мирта. Только что получил из Ульяновска ответ на свой запрос. Пунктуальный человек этот полковник Галаганов. Он пишет… — Гулбис достал из письменного стола лист бумаги и прочел: — “Оберштурмфюрера СС Эберта конвоировали ефрейтор Стус и рядовой Грачев. Вез шофер Нехода”.
— Итак, можно подвести черту, — резюмировал Гулбис. — В войну Стус посещал профессора Ламанского в провокационных целях — это раз… В момент гибели Эберта он находился с ним рядом — это два. Стус говорит неправду насчет своего визита к Коврову в день убийства — это три. Спешно знакомится с сестрами Саулите — четыре. Случайность? Думаю, что нет.
— Даже, если и случайность, то не слишком ли их много? — рассмеялся Раскатов.
— Случайности, Саша, это своего рода проявление определенных закономерностей. Я думаю, что мы на верном пути. Судя по всему, Стусу неизвестно место, где тайник, если он тоже интересуется картиной. Это уже хорошо. Не думаю, что он действует в одиночку. Его направляет чья-то рука. Но нам пока не удалось выяснить, с кем он встречается. Наш эксперимент с картиной, я думаю, приведет к этому человеку. Стус непременно появится завтра в музее, чтобы воочию убедиться, что картина “Вечер” там. И после этого следует ожидать, что картину попытаются похитить из музея.
— А что, если в музей заявится кто-то другой? — предположил Раскатов.
— Не думаю, придет именно Стус, чтобы сделать разведку. После его ухода мы заменим картину копией, во избежание непредвиденного. Собственно говоря, им картина, как таковая, не нужна. Им просто нужно ее уничтожить, пока Стабулниек “находится в больнице”.
12
По ночам Алексея Стуса мучили кошмары. Стоило ему смежить веки, как откуда-то из темноты наплывало на него лицо Коврова, мертвенно-бледное, с закрытыми глазами. Оно быстро увеличивалось, глаза раскрывались и смотрели с удивлением и укором, губы шевелились, произнося какие-то слова, которых Стус не слышал. И он просыпался, трясясь от озноба и страха. Он вставал с кровати, набрасывал на себя простыню и, как привидение, бесшумно ходил по квартире. Но стоило ему лечь, как все начиналось сначала.
Тогда, в день убийства, около четырех часов Стус уже был у Коврова. Художник ушел, и Ковров оставался один.
— Я не сомневаюсь, что Стабулниек сказал правду. И тем не менее, я рекомендую действовать осмотрительно, — сказал Стус.
— Ты говоришь так, словно это сообщение сулит нам какую-то опасность.
— Тебе нет. Мне — да.
— А точнее?
— Это я виноват в том, что Эберт погиб. Я!
— И я виноват не меньше, Алексей.
— Твоя вина косвенная. Она заключается лишь в том, что ты выделил для конвоя только двух бойцов. А этого оказалось мало… Основную вину за гибель Эберта несу я. Меня спасло от наказания лишь то обстоятельство, что тогда показаниям Эберта не придали должного значения, посчитав его просто авантюристом. Но в свете сообщения Стабулниека…
— Ты хочешь сказать, что фигура Эберта сейчас поднялась в цене. И останься он тогда в живых…
— Да, если бы Эберт не погиб, он рассказал бы все, и группа “Черный беркут” была бы ликвидирована еще тогда. А я лишил чекистов этой возможности. Я убил Эберта.
— Ты? — Ковров, шагавший по комнате, остановился.
— Да, я. При попытке к бегству.
— Но ты же сказал, что в него стреляли из кустов.
— Я боялся сказать правду.
— Но у тебя была возможность взять его живым. Ты бежал за ним вместе с шофером. Вы оба имели автоматы, а Эберт был безоружен.
— Мы его все равно не догнали бы. Вот я и выстрелил.
— И попал в шофера?
— Да, но откуда ты знаешь?
— Я только сейчас это понял. Вот почему ты придумал версию, что Эберт и шофер убиты выстрелами из кустов. Теперь тебя мучает совесть, что ты убил товарища.
— Да, — Алексей опустил голову.
— Подожди, подожди… — Ковров задумался. Стус настороженно поднял голову.
— Но ведь автоматная очередь поразила их сбоку, как было тогда установлено, — сказал, наконец, Ковров. — Значит, ты бежал им наперерез, а не вдогонку. Следовательно, у тебя была возможность взять Эберта живым. Почему ты этого не сделал?
Стус молчал. Ковров уселся против него.
— Вот что, Алеша, давай начистоту. Зачем ты убил Эберта? Дело прошлое. Говори правду!
Стус безнадежно махнул рукой.
— Да, я понимаю, что сообщение Стабулниека подвело меня… к финишу. Мне ничего не остается, кроме того, чтобы сказать тебе правду. Эберт мне пригрозил: если я его не отпущу, он расскажет нашему командованию, что я служил у немцев. Он меня узнал, — продолжал Алексей тем же безнадежным тоном.
— Значит, прежде чем попасть в нашу армию… — начал Ковров.
Но Стус его перебил.
— Я служил у немцев. Мало того, я был в группе “Черный беркут”.
— Это поразительно… — Ковров не находил слов от возмущения.
— Ну, что ты на меня так смотришь! — закричал Стус. — Шестнадцать лет назад я избежал разоблачения, убив Эберта. Я думал, что с прошлым все кончено, что никто никогда не узнает… Я начал новую жизнь. Клянусь тебе, ничто меня не связывает с прошлым. И вот теперь станет известно…
— Вина того или другого человека будет определяться отдельно, — сказал Ковров на удивление спокойно. — Что ты делал в группе “Черный беркут”? — еще суше спросил он.
— Я участвовал в нескольких операциях по изъятию культурных ценностей для ведомства Розенберга.
— Группа “Черный беркут” этим не занималась. Говори правду.
— Да, это было до моего вступления в группу, потом ряд провокаций по заданию “Черного беркута”. Я оступился в жизни еще раньше. К чему я тебе все это говорю? Ты понял?
— Я тебя понял, но я не могу сделать то, что ты хочешь, — сказал Ковров решительно. — Группа “Черный беркут” совершила в войну и после нее тягчайшие преступления. Отправила на тот свет множество людей. И вот теперь есть возможность напасть на ее след. А ты, мой друг, толкаешь меня на предательство. Все, что ты совершил в годы войны и в чем теперь раскаялся, не идет в сравнение с этим твоим поступком. Члены группы “Черный беркут” — военные преступники, и срок давности за совершенные преступления на них не распространяется.
— А как же я? Ты подумал?
— Я не знаю, как велика твоя вина в прошлом. А потом ты и вовсе порвал с группой, если, конечно, ты говоришь правду. — Ковров испытующе посмотрел Стусу в глаза.
