Саша знал в силу профессии, но всё равно понаслышке. В Советское время о нём не писали вообще, первые публикации появились в девяностые годы, и были редки.
Учреждённое Александром Павловичем, оно занималось благотворительностью и имело право на посещение тюрем в любое время.
Очень похоже на Общественные наблюдательные комиссии в постсоветской России, но с куда более широкими полномочиями.
Между тем, солдаты с корзинами переместились к следующей двери под номером два.
— Карл Егорович, в можно мне изнутри на это посмотреть? — попросил Саша, — я не помешаю, постою у двери.
— Не доверяете нам, Ваше Императорское Высочество? — спросил Мандерштерн.
— Проверяю, — признался Саша.
— Туда по правилам нельзя заходить с оружием, — сказал комендант.
И покосился на навязанную утром Гогелем саблю. Ибо офицер не должен ею пренебрегать, выходя из дома, тем более направляясь в крепость.
Саше скорее нравилось её носить, правда, сука, тяжёлая. И не всегда понятно, куда её девать, например, в ландо.
— А! — сказал Саша. — Это совершенно не проблема.
Снял саблю и протянул коменданту.
— Я же понимаю, что это требование безопасности.
— Хорошо, — со вздохом сказал Мандерштерн.
И принял оружие.
Подозвал вошедшего в коридор давешнего унтера, и к нему перекочевала сабля вместе с Сашиным ментиком, который ему, честно говоря, надоело таскать.
В следующую камеру два солдата с плац адъютантом, фельдфебелем и ефрейтором ввалились в том же составе, и вслед за ними вошёл Саша в сопровождении коменданта и унтер офицера.
Арестант сидел на кровати, за маленьким столиком, на котором стояла свеча в медном подсвечнике, чернильница с гусиным пером, металлическая пепельница с окурками и несколько книг стопкой. Он был очень молод, лет двадцати. Над верней губой едва пробивались светлые усики.
— Встать! — заорал плац-адъютант.
— Прежде всего, я попросил бы вас не орать в моём присутствии, — громко сказал Саша.
Заключенный начал было подниматься с места, но Саша остановил его жестом руки.
— Не вставайте, сударь. К сожалению, не знаю вашего имени.
— Это номер два, Ваше Императорское Высочество, — объяснил плац-адъютант.
— Да, — кивнул комендант. — здесь только номера.
— У меня нет привычки называть людей номерами, — заметил Саша.
— Таков порядок, — возразил Мандерштерн.
— Не ожидал от вас, Карл Егорович, — сказал Саша. — Это варварский порядок.
Он был сказал «фашистский», но решил, что не поймут.
И кивнул арестанту.
— Представьтесь, пожалуйста!
Юноша медленно встал, опираясь на стол.
— Муравский Митрофан Данилович, Ваше Императорское Высочество!
— Из киевских студентов? — спросил Саша.
— Да, — кивнул арестант, — до недавнего времени.
— Не скажу, что мне очень приятно вас видеть здесь, — заметил Саша.
И добавил:
— Присаживайтесь. Лишить вас обеда не входит в мои планы, заставить вас есть стоя — тем более.
Муравский сел, и действо началось.
Один солдат приподнял свечу и чернильницу, переложил на кровать книги и постелил на столик белую салфетку, потом налил воды в оловянную кружку, а ефрейтор выложил горкой мандарины, лимоны и все четыре шоколадки.
— Это от великого князя Александра Александровича, — прокомментировал он.
— От меня, да, — кивнул Саша, — прямо с круглого рынка. Приказчик-плут обещал, что лимоны две недели пролежат. Но я бы разделил этот срок на два.
Муравский сдержанно поклонился, приложив руку к груди и сказал:
— Благодарю.
Второй солдат водрузил на стол поднос и снял с него тарелки, приговаривая:
— Это суп, Ваше благородие, это рыбка с огурчиками и картошечкой, это капустка квашеная от великого князя, это квас, а вот это пирожное на десерт.
— Пирожное? — переспросил Саша.
Он решил, что не расслышал.
— Да, — кивнул комендант, — а что вас удивляет?
— Не ожидал здесь увидеть, — проговорил Саша.
И вспомнил эпизод из фильма «Хочу в тюрьму», где герой, оказавшись в голландских застенках, открывает пластиковый контейнер с обедом и восхищённо говорит: «Вот это пайка!»
Солдаты, нижние чины и плац-адъютант вышли в коридор и отправились кормить следующего арестанта. В камере, кроме Муравского, остались комендант, его денщик и Саша.
Обстановка состояла из столика, на котором был сервирован обед, деревянной кровати, выкрашенной в зелёный цвет, с двумя подушками и байковым одеялом, стула с гладким деревянным сиденьем и деревянного зелёного куба высотой примерно со стул. О назначении куба Саша догадался по его сходству с подобными предметами в Зимнем, толстой крышке сверху и дверце спереди. За дверцей, очевидно, ведро. А просто в ведро дворянин никак не может. Разве что на гауптвахте, но «губа» обычно ненадолго.
Запах почти не чувствовался. Саша предположил, что табак забивает.
Возле спинки кровати стоял большой кожаный чемодан с тремя застёжками.
Стены были выкрашены также, как коридор: серым с красной каймой у потолка, окно забрано решёткой и закрашено белилами на две трети, только самое верхнее звено оставалось прозрачным, но было слишком высоко, чтобы что-то в него увидеть.
В камеру выходила изразцовая печь, которую топили из коридора.
— Вы удовлетворены, Ваше Императорское Высочество? — спросил Мандерштерн. — Пойдёмте?
— Не совсем, — сказал Саша. — Я хотел бы задать господину Муравскому несколько вопросов.
— Это не по правилам, — заметил комендант. — Государь, ваш батюшка не давал на это позволения.
— Все вопросы в вашем присутствии, — уточнил Саша, — Если я спрошу что-то не то, вы просто запретите ему отвечать.
Комендант колебался.
— Папа́ не хотел, чтобы я вмешивался в ход следствия, — сказал Саша. — Но я вообще не собираюсь об этом спрашивать. А также обсуждать особенности устройства фаланстеров, преимущества и недостатки различных политических систем и форм правления, как и правила составления прокламаций и наиболее удобные места для их расклейки.
— Александр Александрович! — вздохнул комендант.
— Карл Егорович, ну я же говорю, что нет. У нас будет совсем другой предмет для разговора.
— Какой, Ваше Высочество? — спросил комендант.
— Ну, например…
И Саша обернулся к арестанту.
— Митрофан Данилович, вам каждый день такой обед подают?
— А это! — махнул рукой Мандерштерн. — Тогда спрашивайте!
— Я могу ответить? — спросил арестант.
— Да, — кивнул Карл Егорович.
— Не всегда, — сказал Муравский. — В воскресенье чуть лучше.
— У вас есть на него жалобы?
Арестант посмотрел задорно и спросил:
— Не хотите разделить со мной трапезу, Ваше Императорское Высочество? Лучше ведь один раз испытать на себе.
И резко побледнел.
— Сударь! — воскликнул комендант. — Как вы смеете?
А Саша усмехнулся и взял стул.
— Ещё бы, Митрофан Данилович! — сказал он. — Просто мечтаю. Вы читаете мои мысли! С утра ничего не ел.
И обернулся к коменданту.
— Найдётся для меня пара пустых тарелок и кружка?
— Почему пустых? Мы вам принесём отдельную порцию.
— Не пойдёт, — возразил Саша. — Это уничтожает весь мистический смысл братской трапезы. Думаю, господин Муравский со мной поделится. Он ещё не притронулся ни к чему. Так ведь, Митрофан Данилович?
— Конечно, — улыбнулся Муравский.
— Постараюсь не объесть вас сверх
