что здесь я полностью на стороне администрации. Даже у меня оружие отобрали.
— Это не совсем так, — возразил комендант. — Вы же сами мне его отдали из желания подчиниться правилам. И это очень достойно.
— По сути, да, — согласился Саша.
— А порезать нельзя было? — поинтересовался Муравский.
Саша перевёл взгляд на коменданта.
— На кухне разленились, — вздохнул тот. — Я прослежу.
Капуста с Круглого рынка оказалась выше всяких похвал, даже с клюквой. Саша отложил себе небольшую щепотку.
— Карл Егорович, — сказал он. — Вы ещё проследите, чтобы не прокисла, а то будет полная гадость. Пусть лучше за неделю съедят. У них ещё лимоны с мандаринами.
Комендант обещал.
— У вас зимняя одежда есть для прогулок? — спросил Саша под капусту.
— Мы выдаем валенки, тулуп и фуражку, — отчитался Мандерштерн.
— Правда? — спросил Саша арестанта.
— Да, правда, — кивнул тот.
— Ну, ладно, — смирился Саша.
Пирожное, скрывавшееся под крышкой в последней тарелке, было скорее похоже на штрудель с орехами и мёдом. Ну, пост же!
Муравский разломил его пополам.
Саша всегда считал, что штрудель — это вообще замечательно.
К трапезе полагался квас, тоже вполне нормальный, которым великодушно поделился заключённый.
— Как на гауптвахте Зимнего! — похвалил Саша. — Грех жаловаться!
— На квас я и не жалуюсь, — согласился арестант.
— А на что жалуетесь? — спросил Саша. — Под одеялом не замерзаете? Как-то оно жиденько выглядит.
— Утром, — признался Муравский. — печи топят с вечера, а к утру они остывают.
— Нужно второе?
— Не помешало бы.
Саша кинул и записал: «Второе одеяло».
— Будет нормально, если я шерстяные закуплю, Карл Егорович? Или это тоже к папа́?
Комендант на минуту задумался и выдал вердикт:
— Думаю, что можно и без государя.
— Отлично!
Обед был окончен, и Саша был почти сыт.
Если всё съесть — это ужраться.
Но одиночка всё равно суровая вещь, даже если прилично кормят.
— Вам совсем нельзя ни с кем общаться, Митрофан Данилович? — спросил Саша.
— Карл Егорович иногда приходит поговорить. И плац-адъютант желает спокойной ночи.
— Надеюсь, что без ора, — поморщился Саша.
— Это он при вас, — улыбнулся Муравский.
— Когда же нашим людям наконец будет тошно прислуживаться! — вздохнул Саша.
— Ну, всё, Ваше Императорское Высочество? — спросил комендант. — Пойдёмте?
— Не совсем. Ещё буквально два вопроса.
Глава 21
— Сегодня к ужину должны привезти орехи, изюм, вяленую рыбу и сушёные абрикосы, — сказал Саша. — Рыбу я попросил порезать тонкими ломтиками, так что подражать обитателям зоопарка вам не придётся. Вам их есть, куда положить? Мыши не съедят?
— Только ящик стола.
И Муравский продемонстрировал ящик, уже заполненный книгами и бумагами.
— Мыши есть, — сказал он.
— С этим трудно справиться, — заметил комендант.
— Даже в Зимнем есть, — согласился Саша, — зато можно завести ручного.
— Издеваетесь? — спросил Муравский.
— Ни в коей мере, — сказал Саша.
— У Батенькова, говорят, был, — вспомнил Мандерштерн.
— От мышей можно сделать полки, — предложил Саша. — Стены все пустые. Разрешение от папа́ не нужно? Кажется, это никак не противоречит безопасности?
— Не нужно, — задумчиво проговорил комендант.
— Если понадобятся на это деньги — пишите мне.
— Хорошо, — кивнул комендант.
— Как у вас с книгами? — спросил Саша. — Есть здесь библиотека?
— Да, — кивнул Муравский. — Но выдают только книги духовного содержания.
— На время следствия, — объяснил комендант. — При императоре Николае Павловиче на время следствия и суда книги были вовсе запрещены.
— Ну, дед… — сказал Саша. — Эээ… был сыном своего времени. Всё-таки я верю в некоторый моральный прогресс. И пенитенциарная система не должна от него отставать. Разрешение на чтение книг любого содержания это через папа́?
— Да, — кивнул Мандерштерн.
Саша вздохнул и записал в блокнот: «Библиотека».
Бросил взгляд на книги на кровати арестанта.
— Библия и Фома Кемпийский, — прокомментировал заключённый.
— Я Библию тоже только на гауптвахте читал, — признался Саша. — А «Подражание Христу» надо бы перечитать. Давно в руки не брал.
Муравский взял с кровати и протянул ему книгу.
Саша открыл первую страницу.
— Боже мой! В переводе Сперанского! А Библия?
Муравский подал второй фолиант. Библия была на французском.
— У меня на гауптвахте тоже была на французском, — сказал Саша, раскрывая фолиант. — Вам словарь нужен? Я её без словаря вообще не тянул. Текст сложный, лексика редкая. Едва осилил пророков, и то не всех.
— Словарь бы не помешал, — признался арестант.
Саша перевёл взгляд на коменданта.
— Карл Егорович, как насчёт словаря?
Комендант покачал головой.
— У нас их всего пять, и все выданы.
— А какие языки?
— Два французских, немецкий, английский и латынь.
— А если кто-то испанский, например, захочет учить? Это же основное тюремное развлечение образованного человека.
Мандерштерн улыбнулся и развёл руками.
А Саша записал: «Словари».
— Карл Егорович, покажете библиотеку? — спросил он.
— Конечно, — кивнул Мандерштерн.
— Митрофан Данилович, вы составьте список изданий, которые вы хотите, — сказал Саша. — Помогу, чем смогу. Только не подборку «Колокола». Я-то не против, но папа́ не поймёт.
Муравский кивнул.
— Вы со всех списки соберите, Карл Егорович, — попросил Саша. — Думаю, мы сможем улучшить ситуацию.
— Хорошо, — пообещал комендант. — Теперь всё, Ваше Императорское Высочество?
— Один последний вопрос.
Саша поставил локти на стол, сцепил пальцы, положил на них подбородок и спросил:
— Митрофан Данилович, это правда, что вы хотели меня убить?
Муравский побледнел и замолчал.
— Вы обещали не задавать вопросы по следственному делу! — резко заметил Карл Егорович.
— Мысли в голове не могут иметь никакого отношения к следственному делу или быть предметом судебного разбирательства, — возразил Саша. — Это, между прочим, ещё римское право. «Cogitationis poenam nemo patitur» — «Никто не несёт наказания за мысли».
— Ульпиан, — сказал арестант. — Римский юрист второго-третьего века.
— Юридический факультет! — воскликнул Саша.
— Да, — улыбнулся Муравский, — профессор Мицкевич нам Римское право читал. На латыни.
— Круто! — восхитился Саша. — Можно Фому Кемпийского в оригинале читать. Не то, что кодекс Юстиниана.
— Но у нас, к сожалению, не всегда помнят принципы, изложенные в Дигестах, — заметил арестант.
— Не думаю, что Сперанский Михаил Михайлович, который читал папа́ право, не упоминал Ульпиана, — заметил Саша. — Но что-то мы далеко от моего вопроса ушли.
— Я могу ответить? — поинтересовался Муравский.
— Ладно, — вздохнул комендант.
— Убить вас? Никогда, Александр Александрович. Более того, если бы я четыре года назад знал о ваших взглядах, ваших планах и о том, что вы делаете, я бы, наверное, сейчас не оказался в этом месте.
— Очень лестно, — сказал Саша. — Будем считать, что наша дуэль не состоялась, поскольку мы оба выстрелили в воздух. Вот вам моя рука.
И он подал Муравскому руку.
И тот пожал её.
Комендант смотрел на это в некотором замешательстве, но не остановил.
— Вот теперь можно идти, — сказал Саша.
И встал из-за стола.
— Митрофан Данилович, вы мне очень помогли. Спасибо!
