Остались только лучшие. Те, кто мог и яму по ночам копать и на хитрые вопросы тестов отвечать. Об этом не скромно говорить, но приятно чувствовать себя победителем этого своеобразного соревновании… Как не крути, а из-за повсеместной безработицы выходило одиннадцать человек на место.
* * *
Подразделение диверсантов, так с любовью называли их в десантно-штурмовой бригаде, располагалось неподалеку от все того же Березового. Довольно в живописном месте, закрытом от не в меру любопытных глаз вражеской агентуры.
Прибыли. Разместились в казарме. Даже не в казарме, а что-то наподобие трехзвездочного отеля. Комнаты на двоих со всем положенным для нормального проживания наполнением: душ, туалет, телевизор с тумбочкой. Соответственно кровати, четыре стула, стол… Даже какое-то подобие сушилки было. Они расположились. Осмотрелись. Обнюхали углы. И однозначно решили — жить можно.
Что для профессионального военного всегда на службе ценно? Правильно! Это возможность заниматься только ратным трудом и подготовкой к нему. То есть своей специальностью. В подразделении на кухне работали специально обученные этому люди. Другие потребности части, скажем, уголь разгрузить или коровам вымя помассировать, а заодно подоить для этого также нанимали иных подготовленных к этому граждан. Конечно. Они и получали меньше и с парашютной вышки не прыгали. Но по поводу вышки жалоб пока не поступало.
После обеда случилось начало службы. Опять канцелярщина. Заполнение большого количества бумаг. Очередной еще более строгий углубленный медосмотр. Сдача анализов. Ужин. Об этом стоит сказать отдельно.
Еды навалом было там, где демонстрировали прелести ратной службы. На прищуренный гусаровский взгляд здесь ее было гораздо меньше. Бывший врач, увидев сколько здесь съедается подножного корма даже подумал, что у несущих службу проблема борьбы с вредящим сердцу холестерином не столь актуальна, как за воротами части.
После ужина, каждому хотелось есть. Потом прошло. После этого возникла потребность сесть написать письмо на родину или сочинение на тему: «Как я собираюсь провести лето». Но что-то в этом желании не сомкнулось.
Эпистолярный жанр был позабыт, позаброшен, а о лете, вообще писать не хотелось. Пирогов, терзаемый сомнениями по поводу правильности своих поступков, уныло смотрел в телевизор. Тот показывал ему по всем каналам полоски и крупнозернистую рябь.
Алексей в свою очередь, удобно раскинувшись над столом, листал чьи-то оставшиеся журналы и пытался при помощи англо-русского словаря к месту найденного здесь же читать вслух.
Ассенизатор прислушался к выразительному завыванию соседа по комнате очень напоминающее бормотание английских слов. Он никак не мог понять, что сослуживец делает и для чего издает эти странные заунывные звуки. Проследив за взглядом Алексея, попытался прочитать тот же текст. Прочитав и вникнув в то, что написано он громко рассмеялся. Слишком уж велика была разница между тем, что написано и тем какие при этом чтении раздавались звуки. Чтец-декламатор, услыхав смех, вопросительно поднял голову, мол, чего ржешь?
— Да, лучше когда над тобой, внучек, смеются, нежели плачут. — Со вздохом, сам себе ответил Алексей. И видя все еще смеющиеся глаза соседа по комнате, обреченно махнул рукой.
Тыкнув пальцем в строку, которую пытался освоить Алексей, Пирогов начал громко с театральными вывертами с выражением читать отрывок. Когда он закончил. Выражение тупого недоумения не только с лица слушателя не сошло, а еще и усилилось красным лицом и пятнами недоумения. А всё оттого, что даже когда ему читали медленно, он всё равно ничего не понимал.
Делал вид, что не понимал?
Хотя, чего вязать к постояльцам? Не пьют и не дерутся меж себя — уже хорошо.
* * *
Граждане, запертые по собственному желанию в дешевую клетку, нахохлились на своих жердочках и решили дальнейшее продолжение эксперимента по выживанию в неволе продолжить со следующего утра. После этого легли спать. К удивлению тех кто знает современные нравы или по крайней мере догадывается о их существовании они легли каждый в свою кровать. (Даже как-то не современно.) Т. е. сделали все так, как предусмотрено Внутренним дисциплинарным уставом. Там по поводу того чтобы военные спали в нормальных условиях в одной койке, ничего не написано, а раз так — значит запрещено.
Выводы и предложения, напрашиваются сами собой. Первый день службы закончился удачно. Новоиспеченные ратники заснули, аки ребятишки набегавшиеся за день — крепко и без тяжелых мыслей.
Военная служба тем и хороша, что думать, критически осмысливать, сказанное и сделанное тобой, нет никакой необходимости. Для этого, приказом командира N-ской войсковой части назначаются другие, специально отобранные командиры. То есть в армии, пока не стреляют, живется хорошо и счастливо, хотя постоянно хочется, чтобы было еще лучше.
* * *
Оба в свое время отслужил срочную и сверхсрочную службу. Оба разными путями дошли до капитанских погон. Весь окружающий быт был хорошо знаком. Главное — это как можно быстрее вжиться, втиснуться в существующий распорядок дня, и все, после этого время побежит быстрее и мозг без лишних усилий атрофируется сам без чье бы то ни было помощи.
Как только почувствуешь, что думать и рассуждать уставом не положено. Как проникнешься мудрыми мыслями изложенными в нем, все… Изменения в черепной коробке приобрели необратимый характер. Об этом тебе расскажет кладезь задорного юмора и неисчислимых пословиц, добрый и мудрый волшебник в чине прапорщика. А может старослужащий по боевому позывному «Дед» оторвется от сковородки с жареной картошкой и одарит тебя былиной о том, как он в далекие-придалекие времена тоже был солдатом и гарантом Конституции, но как только перестал думать, так сразу и стал сержантом.
После таких правильных воспоминаний и размышлений время службы побежит легче, быстрее и веселее. И уже когда лет этак через сорок пять или даже пятьдесят ты будешь со слезами старческого восторга теребить свой дембельский альбом, читать глупые стишки, вспоминать марш-броски или ночную покраску недавно вырытой траншеи. Тебе, приятель, будет до слез и немощных всхлипов жалко того, как ты подгонял и торопил эту странную субстанцию — время.
Не ценить и не любить каждую прожитую минуту жизни, это исключительная привилегия молодости.
* * *
Еще больше обоюдные симпатии пироговско-гусаровского тандема укрепились после событий сегодняшнего дня.
