121 Одну стопу уже во гроб поставил
Тот, кто оплачет этот божий дом,
Который он, имея власть, ославил,
124 Назначив сына, зачатого злом,
С душой ещё уродливей, чем тело,
Не по уставу пастырствовать в нём".[786]
127 Толпа настолько пробежать успела,
Что я не знаю, смолк он или нет;
Но эту речь душа запечатлела.
130 И тот, кто был мне помощь и совет,
Сказал: "Смотри, как двое там, зубами
Вцепясь в унынье, мчатся им вослед".[787]
133 "Не раньше, — крик их слышался за нами, —
Чем истребились те, что по дну шли,
Открылся Иордан пред их сынами.[788]
136 И те, кто утомленья не снесли,
Когда Эней на подвиг ополчился,
Себя бесславной жизни обрекли".[789]
139 Когда их сонм настолько удалился,
Что видеть я его уже не мог,
Во мне какой-то помысел родился,
142 Который много всяких новых влёк,
И я, клонясь от одного к другому,
Закрыв глаза, вливался в их поток,
145 И размышленье претворилось в дрёму.
ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Круг четвёртый (окончание). — Круг пятый. — Скупцы и расточители1 Когда разлитый в воздухе безбурном
Зной дня слабей, чем хладная луна,
Осиленный землёй или Сатурном,[790]
4 А геомантам, пред зарёй, видна
Fortuna major там, где торопливо
Восточная светлеет сторона,[791]
7 В мой сон вступила женщина: гугнива,
С культями вместо рук, лицом желта,
Она хромала и глядела криво.[792]
10 Я на неё смотрел; как теплота
Живит издрогнувшее за ночь тело,
Так и мой взгляд ей развязал уста,
13 Помог ей тотчас выпрямиться смело
И гиблое лицо своё облечь
В такие краски, как любовь велела.[793]
16 Как только у неё явилась речь,
Она запела так, что я от плена
С трудом бы мог вниманье уберечь.
19 "Я, — призрак пел, — я нежная сирена,
Мутящая рассудок моряков,
И голос мой для них всему замена.
22 Улисса совратил мой сладкий зов
С его пути;[794] и тот, кто мной пленится,
Уходит редко из моих оков".
25 Скорей, чем рот её успел закрыться,
Святая и усердная жена[795]
Возникла возле, чтобы той смутиться.
28 «Вергилий, о Вергилий, кто она?» —
Её был возглас; он же, стоя рядом,
Взирал, как эта чистая гневна.
31 Она её схватила с грозным взглядом
И, ткань порвав, открыла ей живот;
Меня он разбудил несносным смрадом.
34 "Я трижды звал, потом оставил счёт, —
Сказал мой вождь, чуть я повёл очами. —
Вставай, пора идти! Отыщем вход".
37 Я встал; уже наполнились лучами
По всей горе священные круги;
Мы шли с недавним солнцем за плечами.
40 Я следом направлял мои шаги,
Изогнутый под грузом размышлений,
Как половина мостовой дуги.
43 Вдруг раздалось: «Придите, здесь ступени», —
И ласка в этом голосе была,
Какой не слышно в нашей смертной сени.
46 Раскрыв, подобно лебедю, крыла,
Так говоривший нас наверх направил,
Туда, где в камне лестница вела.
49 Он, обмахнув нас перьями, прибавил,
Что те, «qui lugent»,[796] счастье обрели,
И утешенье, ждущее их, славил.
52 «Ты что склонился чуть не до земли?» —
Так начал говорить мне мой вожатый,
Когда мы выше ангела взошли.
55 И я: "Иду, сомненьями объятый;
Я видел сон и жаждал бы ясней
Понять язык его замысловатый".
58 И он: "Ты видел ведьму древних дней,
Ту самую, о ком скорбят над нами;
Ты видел, как разделываться с ней.[797]
61 С тебя довольно; землю бей стопами!
Взор обрати к вабилу[798], что кружит
Предвечный царь огромными кругами!"
64 Как сокол долго под ноги глядит,
Потом, услышав оклик, встрепенётся
И тянется туда, где будет сыт,
67 Так сделал я; и так, пока сечётся
Ведущей вверх тропой громада скал,
Всходил к уступу, где дорога вьётся.
70 Вступая в пятый круг, я увидал
Народ, который, двинуться не смея,
Лицом к земле поверженный, рыдал.
73 «Adhaesit pavimento anima mea!»[799] —
Услышал я повсюду скорбный звук,
Едва слова сквозь вздохи разумея.
76 "Избранники, чьё облегченье мук —
И в правде, и в надежде, укажите,
Как нам подняться в следующий круг!"
79 "Когда вы здесь меж нами не лежите,
То, чтобы путь туда найти верней,
Кнаруже правое плечо держите".
82 Так молвил вождь, и так среди теней
Ему ответили; а кто ответил,
Мой слух мне указал всего точней.
85 Я взор наставника глазами встретил;
И он позволил, сделав бодрый знак,
То, что в просящем облике заметил.
88 Тогда, во всём свободный, я мой шаг
Направил ближе к месту, где скорбело
Созданье это, и промолвил так:
91 "Дух, льющий слезы, чтобы в них созрело
То, без чего возврата к богу нет,
Скажи, прервав твоё святое дело:
94 Кем был ты;[800] почему у вас хребет
Вверх обращён; и чем могу хоть мало
Тебе помочь, живым покинув свет?"
97 "Зачем нас небо так ничком прижало,
Ты будешь знать; но раньше scias quod
Fui successor Petri,[801] — тень сказала. —
100 Меж Кьявери и Сьестри воды льёт
Большой поток, и с ним одноимённый
Высокий титул отличил мой род.[802]
103 Я свыше месяца влачил, согбенный,
Блюдя от грязи, мантию Петра;
Пред ней — как пух все тяжести вселенной.
106 Увы, я поздно стал на путь добра!
Но я познал, уже как пастырь Рима,
Что жизнь земная — лживая мара.
109 Душа, я видел, как и встарь томима,
А выше стать в той жизни я не мог, —
И этой восхотел неудержимо.
112 До той поры я жалок и далёк
От бога был, неизмеримо жадный,
И казнь, как видишь, на себя навлёк.
115 Здесь явлен образ жадности наглядный
Вот в этих душах, что окрест лежат;
На всей горе нет муки столь нещадной.
118 Как там подняться не хотел наш взгляд
К высотам, устремляемый к земному,
Так здесь возмездьем он к земле прижат.
121 Как жадность там порыв любви к благому
Гасила в нас и не влекла к делам,[803]
Так здесь возмездье, хоть и по-иному,
124 Стопы и руки связывает нам,
И мы простёрты будем без движенья,
Пока угодно правым небесам".
127 Став на колени из благоговенья,
Я начал речь, но и по слуху он
Заметил этот признак уваженья
130 И молвил: «Почему ты так склонён?»
И я в ответ: "Таков ваш сан великий,
Что совестью я, стоя, уязвлён".
133 "Брат, встань! — ответил этот дух безликий. —
Ошибся ты: со всеми и с тобой
Я сослужитель одного владыки.
