сторонам, как-то безнадежно помотала головой.
Тогда Николина подошла к тюбику губной помады и подтолкнула его к ногам девушки.
– Где же ты находишься? – не сдержавшись, крикнула Николина, обращаясь к планшету, в то время как Грегор ерзал на своем стуле, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать.
Прошло какое-то время, значок уже показывал лишь тридцать процентов зарядки, но девушке удалось взять себя в руки и трезво оценить обстановку. Она написала на бумаге и показала в камеру: “Суруму”.
Грегор глянул на Николину:
– Ну а теперь это о чем?
Николина прогуглила название. Какие-то результаты она сразу отбросила и наконец воскликнула:
– Это деревня! Суруму – деревня в штате Рорайма, в Бразилии.
Она мгновенно отыскала нужные сведения: деревня находится всего в нескольких километрах от границы между Бразилией и Венесуэлой. И эта Суруму была такой маленькой, что о ней не упоминалось даже в Википедии. Грегор позвонил. Позвонил, мучась сомнениями и в душе кляня свою судьбу, а еще он спрашивал себя, стал бы он звонить или нет, если бы рядом не было Николины, не оставившей ему, по сути, выбора. Он по-английски спросил, не с матерью ли Андреа Фарбе разговаривает, и взявшая трубку женщина несколько секунд молчала, а потом заплакала. Николина отняла у него трубку и попыталась женщину успокоить. Она поняла, что та плакала только потому, что услышала имя дочери, но ни слова не понимала по-английски. Тогда они дали отбой и позвонили в ближайший полицейский участок, телефон которого отыскали в сети, участок находился в 317 километрах от той деревни. Их переключали с одного внутреннего телефона на другой и отсылали дальше, как только понимали, что они не говорят по-испански. Наконец кто-то ответил им на самом примитивном английском. Они попытались объяснить, в чем дело, но каждый раз, когда полицейский вроде бы начинал соображать, что им надо, связь обрывалась. Николина снова звонила и лишь после нескольких попыток до нее дошло то, что Грегор понял уже после первого звонка.
Когда Грегор высказал предположение, что местная полиция и сама замешана в это дело, Николина стала звонить в другие участки, расположенные сравнительно близко от деревни. Там либо сразу же бросали трубку, либо отказывались говорить по-английски, либо бесконечно долго заставляли ждать у телефона. Грегору пришла в голову мысль, что достаточно будет сфотографировать девушку и связаться с какой-нибудь неофициальной газетой, чтобы делу наконец дали ход, хотя он не был уверен, что такой шаг будет разумным. Чего Грегор не заметил сразу, так это того, что Николина записывала все разговоры с полицейскими участками. Таких записей у нее набралось восемь. Теперь она позвонила в несколько газет и переслала им все собранные материалы.
Через несколько часов Грегору позвонили из венесуэльской полиции. Потом – из федеральной бразильской полиции, а также из управления полиции Рораймы. Тем временем девушка в Суруму спросила, удалось ли им позвонить. Николина указала на да, после чего пленница лишь беззвучно лила слезы. Грегор объяснил Николине, какие последствия для них самих может иметь то, что они только что сделали, и оба довольно долго молчали, возможно взвешивая, до какого предела каждый из них готов дойти.
– А пока нам надо все это отсюда унести, – сказала Николина, но только после того, как она собрала свои личные вещи, упаковала в две коробки первую порцию планшетов и вышла в коридор, Грегор понял, что имелось в виду.
Они перетащили шестьдесят два планшета в маленькую квартиру, расположенную напротив квартиры Грегора. Потом разгрузили стол, за которым работала Николина, и отнесли его опять на кухню. Убрали все таблицы и камеры со штативами. Короче, избавились от всего, что могло бы их выдать. Когда хорватская полиция позвонила в дверь квартиры Грегора, там оставался только один планшет, но это был, разумеется, не тот, что связан с кентуки под номером 47. Грегор полиции не доверял и решил, что лучше сохранить того кентуки за собой, тогда по мере возможности они продолжат следить за происходящим в Суруму. Было решено пожертвовать совсем другим кентуки, за которого им в любом случае заплатили бы сущую ерунду, и они отдали его вместо кентуки номер 47, стерев историю.
А между тем настоящий кентуки 47 погибал на другом континенте, расходуя последние десять процентов зарядки. И Грегор с Николиной занялись им, как только ушли полицейские.
– Надо вернуть его к зарядному устройству.
Николина наотрез отказалась. Нельзя было оставлять девушку одну. Только не сейчас.
– Если мы останемся с ней, – сказал Грегор, – нам не протянуть больше четверти часа. А вот если поспешим, еще можно будет надеяться на чудо. Тогда в случае чего мы успеем прийти ей на помощь.
Да, он был прав. Тут Николине возразить было нечего. Они подвели кентуки к стулу, и он несколько раз стукнул по нему. Девушка сразу все сообразила и стул от двери отодвинула. Пес в ожидании сидел посреди коридора и снова принялся обнюхивать кентуки, пока тот двигался в сторону кухни. На диване теперь остался только один мужчина, и он спал. Работало радио. Николина вышла из дома. Она старательно обходила дыры в цементном покрытии и ямы в глине, путалась между козьими ногами и старалась не дать козам себя опрокинуть. Потом направила кентуки по тропинке, пересекавшей поселок-призрак, на который уже опустились сумерки. Смотреть на то, как она управляет кентуки, было одно удовольствие, а ведь Грегор впервые наблюдал за ее работой вблизи, и был поражен. Двор перед нужным им домом по-прежнему заполняли козы, дверь, как и утром, была приоткрыта. Когда Николина наконец посадила кентуки на зарядное устройство, оба не могли сдержать крика радости и стукнулись ладонями. Зарядка пошла.
* * *
Алина присела на ступеньку лестницы рядом с бассейном и сняла кроссовки, чтобы на теплом камне, которым был выложен пол, быстрее высохли ноги. И тотчас вспомнила, что Кармен говорила, будто от художников всегда дурно пахнет. Они красивые, как боги на Олимпе. “Красивые и сумасшедшие, – добавила она как-то очень недобро, – но несет от них, словно от чертей в преисподней”. Всякий раз, когда кто-то из них заходил в библиотеку за книгой, Кармен, по ее признанию, потом обязательно проветривала все помещение. Неужели и от нее, от Алины, после десятикилометровой пробежки воняет так же, как от художников? Она сидела на самой последней ступеньке. По другую сторону бассейна неизвестный ей кентуки, стараясь держаться в тени, шел вдоль стены выставочного зала, потом завернул за угол и пропал, как будто целью его была галерея.
Теперь кентуки и здесь тоже были повсюду. За последнее время Алина насчитала аж пять штук. Несколько дней назад сумасшедшая тетка, делавшая инсталляции из пробки, по ошибке унесла из кухни кентуки-крота, который
