Взрослые сидели в плетеных креслах, ребенок играл с отельной собакой у их ног. Квистус остановился перед ними. Девочка подняла на него свое нежное личико.
— Это… — начал он.
— Это — Шейла, — сказала Клементина, — встань, дитя мое, и поздоровайся с новым дядей…
Она пугливо протянула ему свою руку — он был такой большой и худой.
— Как вы поживаете, дядя… дядя? — обернулась она к Клементине.
— Ефраим, — добавила та.
— Дядя Ефраим…
— Немудрено, если бедняжка и не запомнит такого имени, — сказала Клементина.
Он наклонился, торжественно взял нежную ручку и, не зная, что с нею делать, выпустил ее.
— Вы знакомы с Бимбо?
— Нет, — сказал Квистус.
— Бимбо — лапу.
Собака протянула лапу.
— Вы должны обменяться с ним рукопожатием и тогда вы будете с ним знакомы, — серьезно сказала она.
Квистус наклонился и со строгим лицом пожал лапу собаки.
— И Пинки…
Она протянула грязную плюшевую кошку. В замешательстве он дотронулся и до ее передней лапы. Шейла повернулась к Клементине.
— Теперь он со всеми знаком.
Клементина поцеловала ее и поднялась с кресла.
Пойнтер последовал ее примеру.
— Если я тебя оставлю на минуту с дядей Ефраимом — ты будешь хорошей девочкой?
— Дорогая Клементина, — испугался Квистус, — что вы хотите этим сказать?
В ее глазах мелькнул лукавый огонек.
— Я также хочу пройтись, а м-р Пойнтер обещал угостить меня абсентом. До свиданья. Я не буду долго, Шейла, дорогая.
Они направились с Пойнтером к двери:
— Но, Клементина…
— Если она начнет кусаться, вы только позовите эту небесную идиотку, — указала она на угол, где во все лицо улыбалась китаянка. — Вас охраняют. Да, — продолжала она шепотом, — она не знает, что ее отец умер. Я сама сообщу ей об этом.
Они ушли. Квистус в замешательстве опустился в одно из кресел. «Нехорошо со стороны Клементины, — думал он, — что она поставила его в такое неудобное положение. Теперь поздно спасаться бегством». Он сидел и смотрел своими кроткими голубыми глазами на Шейлу, спокойно вернувшуюся к Бимбо. Он сидел на задних лапах, вытянув перед собой передние. Она уселась на корточки, стараясь подражать ему, и усадила рядом с собой Пинки. В конце концов взглянула на нового дядю.
— Вы так же сядьте. Тогда мы будем все одинаковы…
— Боже, благослови мою душу, — сказал он, окончательно ошеломленный. — Я… я — не могу…
— Почему?
— Потому что я слишком стар для этого.
Она, казалось, удовлетворилась ответом и продолжала игру. Полаяв, Бимбо высунул язык и завилял хвостом. Шейла комично высунула свой маленький красный язычок.
— Не виляй хвостом, Бимбо. Это нехорошо, потому что у меня нет хвоста. Почему у меня нет хвоста, дядя Еф… Еф… Ефим?
— Потому что вы девочка, а не собака.
В это время плюшевая кошка закачалась и упала.
— Боже, благослови мою душу, — воскликнул маленький попугай, — вы слишком стары для этого, Пинки.
— Шейла, — со страхом, сознавая возложенный на него ответственный пост, сказал Квистус, — пойдите сюда.
Она покорно встала и положила ему руку на колено. Освобожденный Бимбо принялся разыскивать у себя блох…
— Вы не должны говорить: «Боже, благослови мою душу», дорогая.
— Почему? Вы же так сказали.
Как у детей существуют определенные вопросы, так и у взрослых определенные ответы.
— Маленькие девочки не могут говорить того, что говорят старые люди, ведь старики и ложатся позднее, чем маленькие девочки.
Она серьезно посмотрела на него.
— Я знаю. Дадди говорил «проклятие». А я не смела этого говорить. Я никогда, никогда не говорила. А когда однажды Пинки сказала это, я поставила ее в темный-темный угол на двадцать миллионов лет. Вы, конечно, понимаете, что это только для Пинки было двадцать миллионов лет, а на самом деле это было десять минут.
— Она наверное очень испугалась, — невольно спросил Квистус, и сам удивился, как странно прозвучали для него эти слова.
— Она страшно побледнела, — ответила Шейла. — Она до сих пор не может прийти в себя, посмотрите, — подняла она игрушку.
— Она также потеряла тогда один ус, — продолжал Квистус, рассматривая животное, которое держали за нос.
— О, нет, — возразила она, удобно устраиваясь между его коленями, — Пинки — волшебная принцесса, а когда-нибудь она снова получит свою корону, и красную мантию, и скипетр. Злой колдун обратил ее в кошку. Однажды сам он обратился в огромную крысу, больше, чем миллион, биллион, хиллион домов, и откусил ей один ус. Это Дадди мне рассказал.
Квистус не имел понятия о подобных сказках. Но ответ он должен был дать, так как она выжидающе смотрела на него. К своему удивлению, он нашелся, что сказать:
— Наверное красоте Пинки при ее превращении опять в принцессу немного повредит отсутствие уса.
На что Шейла возразила:
— У принцесс не бывает усов; вот если бы злой колдун в образе огромной крысы пожелал откусить бы ей нос, то, конечно, ее красота была бы в опасности. Но Пинки защищала добрая фея, и когда колдун хотел откусить ей нос, то добрая фея бросила перцу, колдун чихнул и мог откусить только ус.
— Это было очень счастливо для Пинки, — согласился Квистус.
— Очень, — подтвердила Шейла. Она прижалась к его колену и приумолкла. Он не мог ничего изобрести. В его голову приходили самые идиотские замечания, но он отбрасывал их, как негодные для пятилетнего ребенка. Его пальцы машинально играли ее мягкими волосами. Вдруг она обратилась к нему с обычной детской просьбой:
— Расскажите мне сказку…
— Боже милостивый, — испугался он, — кажется, ни одной не знаю.
— Вы должны знать «Красную Шапочку», — чуть раздражаясь, настаивала она.
— Кажется, знаю… — удивился Квистус. — Но зачем я буду вам ее рассказывать, если вы ее уже знаете? — ухватился он за соломинку.
Она вскочила, схватила брошенную кошку и снова удобно примостилась на его коленях. Оставленный без внимания Бимбо поворчал, свернулся клубком и задремал.
— Расскажите ее Пинки… Она глупая и очень скоро забывает сказки. Начинайте…
Квистус покряхтел, помычал и начал:
— Однажды жил волк, который съел бабушку Красной Шапочки…
— Нет, не так! — закричала Шейла. — Однажды жила со своей бабушкой хорошенькая маленькая девочка… Вот как начинается.
Квистус смутился. Попробуйте рассказать сказку, когда вы их никогда не рассказывали и двадцать пять лет как не слыхали. Если бы это была какая-нибудь легенда или поверье, то это было бы другое дело. Наконец, кое-как, с ее помощью, он добрел до конца. Пинки мирно зевала, не разобрав ни начала, ни конца.
