Хоть где-то он старался не оставлять своё лицо. Макс усмехнулся, и Бессмертный немедленно улыбнулся тоже.
— Почти уверен, что у них должен быть или свой повязанный, или кто-то из знакомых. Они стоят посреди леса, стены есть, но не от нечисти. Ну, как, заедем?
— Заедем.
На сердце вдруг стало тепло.
— Деньги — это сила, Максимка, а сила — она тяжёлая. — Мягкий бархатный голос, острый взгляд всегда немного прищуренных тёмных глаз, седина, высветлившая некогда чёрные — совсем как у Макса — волосы. — Силой нужно уметь пользоваться, иначе она тебя просто раздавит. Поэтому сейчас все твои деньги у меня. Но когда-нибудь я умру, и тогда тебе достанется не только наследство твоих родителей, но и моё, понимаешь? Это будет огромная тяжесть, поэтому готовиться к ней нужно уже сейчас. Это как у Человека-паука: большая сила — большая ответственность.
Макс не хочет, чтобы умирал дядя, он предпочёл бы даже не слышать об этом, но разговор повторяется снова и снова. Дядя упоминает силу, тяжесть и ответственность почти каждый четверг, когда сам, вместо водителя, забирает Макса из школы, а вместо столовой зовёт обедать к себе в кабинет. Они садятся в мягкие кресла у маленького круглого столика, полностью скрытого под подносом с едой, но насладиться обедом у Макса не получается: сначала он должен рассказать, как жил и что делал на прошедшей неделе, а после — выслушать дядю.
Дядя говорит о разном: о городах и странах, о книгах и искусстве в целом, об истории, философии, колдовстве и устройстве общества, но всегда в его рассказах скользит тема денег, ответственности, силы и тяжести.
А о нечисти дядя не говорит. Для него, как и для всех, нечисть — это сказки, суеверия, на которые можно не обращать внимания. Но нечисть всегда рядом. Она прячется за шкафами, в мусорных баках, в тени деревьев, внутри людей. Дядя ничего не сможет сделать, когда тело ползущей к нему Миры распадётся, как высохшая кожа змеи, и омерзительное гниющее существо потянет к нему когтистые руки. И Макс не успеет его спасти, а перед его глазами вспыхнет огонь.
Сон оставил в голове отвратительное ощущение тяжести. Смотреть на Миру было тошно, но, к счастью, оставив на столе завтрак, она как обычно скрылась за своей занавеской, захватив блюдечко с бутербродом.
Наверное, завтрак был как обычно хорош, но Макс не чувствовал вкуса. Хлеб казался куском поролона, плавленый сыр — нагретой резиной, обжигающей язык. В ушах белым шумом гудело радио, а перед глазами языки пламени сменялись безглазыми лицами мертвецов. Отчего? За свою жизнь Макс сжёг не одного упыря, он видел смерть, он нёс её, так почему же теперь он никак не может прийти в себя?
— …Чтец, Волк и Шаман. По слухам, Шаман потерял ногу, но…
Собственное имя резануло по ушам. Макс вскинул голову и наткнулся на взгляд Миши. Уголки губ друга слегка приподнялись в лёгкой улыбке, когда он негромко сказал:
— Поздравляю.
Макс устало вздохнул. Он никогда не слышал своё имя по радио, и предпочёл бы не слышать его и дальше, тем более в одном ряду с Бессмертным, Мотыльками и остальными, засветившимися в недавней битве.
Тем днём он впервые не сел впереди, предпочтя занять более не занятый Радой угловой диван. Здесь, у обеденного стола, в обвивающий окно узор было вплетено, пожалуй, больше печатей, чем в остальных частях автодома. Макс так и не изучил их все: тяжёлые, сложные, перегруженные символами, они читались отвратительно медленно. Отдельные знаки особенно долго не поддавались осмыслению, и это злило. Злило так же сильно, как поразительная лёгкость, с которой печати срабатывали. Так же сильно, как осознание, что задать сводящие с ума вопросы сотворившему эти печати мастеру уже не получится.
Не хватало лупы. Чтобы разобрать мелкие символы, Чтец прижимался щекой к трясущейся стене, и, вглядываясь в крайне сомнительную маркерную печать, вдруг заметил её. Маленькая, стыдливо спрятавшаяся в скоплении других символов завитушка не поддавалась прочтению. Это была просто завитушка, просто маленькая закорючка, написанная на стене красным акрилом. Она ничего не значила, но это было попросту невозможно. Все части печатей всегда что-то значат.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Охваченный сомнениями, Макс повторно осмотрел другие печати. Завитушка нашлась в каждой из них. Автодом тряхнуло: они выехали на побитую часть дороги, которую давно было пора залатать. Придерживаясь за край верхнего яруса кровати, откуда немедленно послышалось шуршание, Чтец поспешил в ванную. Печать-светильник оказалась оснащена сразу двумя завитушками. «Светильник» на кухне — тоже. Вот только печать на кухне полностью отличалась от печати в ванной, хотя исполняла ту же функцию. Макс был готов взвыть. Впервые в жизни Чтец встретился с тем, что он никак не мог прочитать.
Загадка завитушки успешно отвлекала Чтеца от огня весь следующий день, но ночью кошмары вернулись. Там снова было пламя, мертвецы и Мира — на этот раз в роли вампира, — а утром Макса опять ждала тяжёлая голова и совершенно безвкусные пирожки. Сев рядом с Мишей, он откинулся в кресле и закрыл глаза. Солнце мигало, пробиваясь через листву сомкнувшихся над дорогой деревьев, его свет касался закрытых век, превращаясь в отблески пламени, крал мысли и искажал чувства.
Автодом вздрогнул, преодолев горб лежачего полицейского, и Чтец резко открыл глаза, наконец-то придя в себя. Они въезжали на стоянку Инквизиции, зажатую между лесом, виднеющейся впереди стеной поселения и небольшой извилистой речушкой под названием Сим.
— Приехали. — Миша улыбался.
Время приближалось к полудню и на стоянке кипела жизнь. Мира высунулась из-за занавески, наткнулась на взгляд Чтеца и вжала голову в плечи. Осторожно спустившись вниз, она прошла по автодому, закрывая окна, и Макс не мог отвести от неё глаз: в каждом движении девушки виднелось что-то неестественное.
— Я не пойду, — быстро проговорила она, поймав в глазах Бессмертного невысказанный вопрос. — Тот человек и то место мне неприятны.
Миша кивнул: он не спорил и не уговаривал, но Мира, внезапно метнувшись к кухне, сунула ему в руки аккуратно упакованный бумажный свёрток.
— Отдай ему.
Её голова снова была опущена, девушка старательно прятала лицо за растрёпанными волосами, спустилась вниз, но грязные слипшиеся пряди не справлялись со своей работой. Макс отчётливо разглядел плотно сжатые губы и опущенные брови.
— Ты точно не пойдёшь с нами? — осторожно принимая свёрток из её рук, спросил Миша.
— Нет, — не поднимая головы, тихо ответила Мира и, даже не подумав попрощаться, поспешила вернуться в своё убежище.
Бессмертный вздохнул. Вытащив с верхней полки большой дорожный рюкзак, он бережно положил туда посылку и обернулся к Максу.
— Готов?
Чтец кивнул. Плащ и платок лежали в верхнем кармане его собственного рюкзака, но, увидев в руках друга чёрную ткань, Бессмертный поспешил его остановить.
— Не нужно.
— Я предпочёл бы не светить лицом.
— Не нужно, — повторил Миша. — Смотри, здесь нет ни Бессмертного, ни Чтеца. Я, например, Егор.
— Егор. В автодоме Бессмертного.
Губ Миши коснулась лукавая улыбка, когда он широким жестом указал на панель с печатями около руля.
— Автодом Бессмертного? Где?
Корпус автодома изменил цвет, и не только он. То, что изнутри было занавесками, снаружи оказалось светоотражающими пластинами, металлические элементы, включая диски колёс, потемнели, в отличие от стёкол фар. Максу оставалось только покачать головой. В других обстоятельствах он сказал бы, что такого лёгкого камуфляжа недостаточно, чтобы обмануть внимательного наблюдателя, вот только подобный камуфляж был попросту невозможен. Макс никогда в жизни не встречал подобное. Поймав пристальный взгляд друга, Бессмертный кивнул.
— Покажу, когда вернёмся. Она у меня в книге.
Печать была в книге, а местные дозорные от Инквизиции вместе с несколькими любопытными — уже тут. Взгляд раскосых зелёных глаз, щурящихся над чёрным — почти как у Чтеца — платком, прогнал волну мурашек по спине Макса. Ниндзя? Когда они были напарниками, он одевался иначе, но с тех пор прошло несколько лет, мало ли что могло измениться за это время.
