— Тут, в гараже, с Щегловым немало людей работают. Придется всех шоферов перетряхивать. Возят они для нашего зампреда незаконные грузы туда-сюда. Щас, конечно, когда армавирское дело началось, притихло все, а так тут много кто с ним.
— Завгар? — Спросил я, нахмурившись.
Микитка отрицательно покачал головой.
— Он не причастный. Лидия Петровна, диспетчер наш. Щеглов через нее… — он замолчал, будто бы не решившись говорить дальше.
— Как же тебя сюда принесло? Как ты во все это грязное дело попал?
Микитка стыдливо упер взгляд в землю. Опустил узковатые плечи.
— Пашка Серый меня сюда заволок. Пообещал, что я так в люди выбьюсь.
— Все он тебе это наврал. Так ты только свою койку на нары променяешь да Щегловский карман набьешь.
— Не виноватый я, — вдруг глянул на меня Микитка блестящими глазами, — я же никому ничего плохого не хотел. Я же никого не грабил, никого не убивал. Знай себе возил туда-сюда стройматериалы. Ну пусть не по колхозным путевкам, а по зампредавским поручениям. Но для меня оно все едино было. А мне надо… У меня мать больная. Инвалидом осталась после войны. Все здоровье оставила за станком, на заводе. А хатка у нас старая, ветхая. Летом там сквозняки или духота, а зимой сырость. Очень это худо для маминого здоровья… А Щеглов мне обещал стройматериалы: кирпич, цемент, шифер. Так просто все это не достать, а у меня бы было! Я мечтаю уже давно хуту обложить, чтобы как у нормальных людей стало, чтобы мамино здоровье поправилось…
Микитка оправдывался тихо и торопливо. Хотел, будто, стать в моих глазах невиновным. А может, сам себя убедить, что делал правильные, в общем-то вещи.
— Понимаю я тебя, Микитка, — остановил я его речь, хотя он все еще продолжал растерянно что-то бормотать. — Да только те стройматериалы ты, выходит, у простого народа воровал. Воровал у тех, кто их делал для таких же простых людей. Пусть ты это по незнанию, но незнание это от ответственности не освобождает.
— Мамка… Мамка ж без меня никак не смогет, — с мольбою посмотрел на меня Микитка.
— Я тебе уже сказал, что тебе делать надобно. Бывай, Никита.
* * *
Микитка шел домой по Ленина. Жил он не так далеко от гаража и уже давно привык ходить туда и обратно пешком. Вот только сегодня в дороге его сопровождал настоящий страх.
Привычным делом он топал по обочине, и каждая машина, что гнала сзади или шла ему навстречу, заставляла нутро Микитки вздрагивать. Микитку мучили слова, сказанные Землицыным. Значит, сегодня что-то будет?
Микитка слишком боялся приближаться к таким серьезным делам и не решился доложить Щеглову, что Игорь что-то знает. Не решился он и бежать от милицейского преследования. Разве можно просто так взять и бросить маму, как это сделал Пашка Серый? Оставалось ему только вздрагивать каждой машине и ждать, что вот-вот за ним приедут. А приедут ли? Микитка не знал. В глубине его души теплелась надежда, что Землицын над ним пошутил. Что все это его жестокий юмор. Хотя жестокости Никита за Землицыным никогда и не замечал.
Было в душе и другое чувство — жажда. Страшная жажда к тому, чтобы все уже, наконец, закончилось, чтобы душевные переживания, к которым Микитка был совершенно непривычный, в миг прекратились грубой милицейской рукою.
— Пусть уже просто схватют и вся недолга, — проговорил он тихо себе под нос. — Нету мочи терпеть…
Улица Ленина горела теплым светом уличных фонарей. Угнездившись на столбах электропередач, направили они свои яркие лица вниз, к остывшему от августовского солнца асфальту.
На следующем перекрестке Микитке нужно было направо. Он уже видел, как остов старого, светящегося в темноте побелкой электростолба, торчал у дороги, отмечая нужный поворот.
Сзади зашуршали шины автомобиля. Микитка почему-то обернулся, зажмурился. В глаза бил свет фар. Когда свет отхлынул и Никита проморгала, то увидел, что машина эта оказалась стареньким жигуленком. Автомобиль остановился рядом с Никитой, у того аж сердце екнуло.
«Ну вот и все, — подумал Никита. — Хотя, наверное, так даже и лучшей будет».
Когда задние двери жигулей открылись и наружу полезли люди в милицейской форме, салон машины осветился плафонным светом. Микитка увидел грубое какое-то бандитское лицо водителя. Маленькие глаза его ничего не выражали.
Двое милиционеров стали перед Никитой. Он застыл перед ними, как овечка перед волками.
— Он? — Спросил один из милиционеров.
— Караев сказал он, — ответил второй. Оба не отрывали от Микитки суровых глаз. — Пройдемте с нами, товарищ.
Когда Никиту погружали в жигули, он почувствовал странное облегчение. О том, чтобы сопротивляться Микитка даже и не думал.
* * *
К старой пекарне я приехал примерно без десяти минут девять. Оказаться в месте, в котором не так давно, по научению Серого мне пытались пробить голову. Вернуться сюда было неприятно.
Приземистое здание пекарни смотрело на меня пустыми черными окнами. Многие из них были заколочены от местных ребятишек, которые совершенно точно любили сюда наведываться.
Царила тут настоящая темнота, только редкие дворовые фонарики тускловато блестели тут и там в станичных дворах. Узкие улочки темнели и выглядели как-то зловеще, опасно. Будто бы где-то тут притаилась неведомый враг.
Да только врага я не видел. Пару минут я посидел в машине, выключив фары, чтобы глаза привыкли к темноте. Потом стал всматриваться во тьму двора пекарни, чтобы увидеть там признаки чьего-нибудь присутствия. Ни машин, ни людей заметить мне так и не удалось.
Дурное предчувствие поселилось у меня в душе и даже оттого, что поблизости притаилась милиция и Караев с группой КГБ, никак не становилось легче. Переборов этот древний животный страх, я вышел из машины, сохраняя уверенный вид, пошел к пекарне.
Тихо было как после контузии: не лаял ни один пес, не стрекотали сверчки, даже чердачные сычи прекратили свой тоненький свист.
Подойдя к полуразрушенному кирпичному забору пекарни, я заглянул во двор. Сбоку, прямо под забором неприметно стояла чужая машина. Москвич скрыли в темноте так, чтобы он не бросался в глаза и в то же время мог быстро унести его владельцев с пекарни. Стоял он носом к расхлябанным, раскрытым настежь воротам.
Я прислушался. Сквозь звенящую тишину уловил приглушенные мужские голоса. Под козырьком, что раскрылся над входом пекарни, колыхнулась тьма. Там кто-то был.
Внезапно дверь пекарни открылась. Внутри горел тусклый желтый свет. Он ясно выделил два силуэта. Мужчины дежурили у входа, дожидались меня. Потом один из них направился в мою сторону.
— Здорово, — гаркнул толстый мужик из автолавки. — Явился, великий комбинатор.
— Где Щеглов? — Спросил я тут же.
Жирный сузил глаза. Кивнул назад, к входу.
— Ждет внутри.
Было это похоже на западню. На настоящую ловушку, в которую мне придется идти живом, добровольно. Ну и надеется только на Караева с его группой. Да делать было нечего. Включать заднюю я не привык.
Молча я пошел вперед. Толстый зашагал рядом, но я заметил, как он медленно отстает, заходит за спину. Я остановился.
— Чего стал? — Сказал он тихо, но зло.
— Не терплю за спиной такие протокольные хари. Рядом шагай.
— А то что?
— А то останется ваш Щеглов без денег.
Толстый засопел, но поравнялся со мной. Мы направились к входу в пекарню. У него ждал Майка. Он зашел следом за нами. Внутри пекарни царила разруха. Деревянные дощатые полы серели от толстого слоя пыли, скрипели под ногами. Беленые стены потускнели, на потолке пошли желтоватые разводы от воды. Воняло затхлостью и спертым воздухом.
Мы зашли в широкий холл. Первым свой испуганный взгляд бросил на меня Титок. Он стоял у стены, затравленно опустив плечи. Присматривали за ним Шкет, да еще какой-то мужичок постарше.
Был тут и Щеглов. Вот только выглядел он совсем неуверенно: сидя на старом пыльном стуле, он сложил руки на коленки. Поднял опущенные до этого глаза на меня.
